Следы человека, которого еще нет - Страница 1

Как силовым полем, мир насыщен поисками будущего. Были эпохи, когда Земля мучительно вглядывалась в прошлое свое, дабы там, в затуманенных временем цивилизациях, найти ответы на беды и сомнения. Например, эпоха Возрождения.

Канули в Лету времена, когда человечество пыталось втиснуть себя в узкие рамки сущего, нынешнего, настоящего, когда всякая еретическая попытка прикоснуться к будущему, увидеть грядущее каралась огнем и мечом. Например, средневековое.

Настало время поисков будущего.

Нынешние споры, нынешние взлеты научной мысли немедленно «материализуются» в сверхпрочные батискафы, в сверхмощные лазеры, в сверхсложные ракеты. Извилистая тропка, проложенная некогда из прошлого в будущее, ныне превратилась в бетонную автостраду.

Так что же там, в мерцающих контурах завтрашнего дня?

«Чем больше спутников, лазеров, автомобилей, тем меньше дружеских жестов, поцелуев и „люблю“ лунными ночами. Мир пожирает себя изнутри, подобно мифическому чудищу, С равнинных дорог он давно вознесся к высокогорному шоссе, наращивая скорость, не замечая, как заносит его на поворотах. Колеса уже повисли над пропастью. Еще мгновение — и мы рухнем вниз — в объятья химер Хиросимы.»

Это апокалипсическое пророчество принадлежит американскому социологу Стивену Кайерсу. Его размышления — крик одиночки, вопль человека, отчаявшегося отыскать живую связь настоящего с будущим. К сожалению, Стивен Кайерс не одинок, Унылые картины перенаселенного, одичавшего, постоянно голодающего мира далекого (и недалекого) будущего ночуют на Западе из одного фантастического романа в другой.

Понятно, что интервью с одним из самых известнейших в нашей стране и за рубежом писателей-фантастов, автором ставших хрестоматийными «Туманности Андромеды», «Сердца Змеи», «Лезвия бритвы» Иваном Антоновичем ЕФРЕМОВЫМ, представит большой интерес для читателей, хотя некоторые из его высказываний — дискуссионны.

— ВАШЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМАХ ГРЯДУЩЕГО?

— Для меня социально-экономические проблемы будущих десятилетий, столетий, даже тысячелетий неотъемлемы от психолого-этических проблем. Почему! Мир раздираем великим множеством больших и малых противоречий, решение которых не под силу человеку, некоммунистически воспитанному. Коммунистическое воспитание — это вовсе не социальная надстройка, как мы думали раньше. Это производительная сила общества. Подобно тому как экран мгновенно увеличивает изображение в кинопроекторе, такое воспитание позволит во много раз повысить производительные силы будущего общества. Если ставить пределы, лимитировать предприимчивость и инициативу, в человеке неизменно убивается в зародыше самостоятельность мышления, как, может быть, и полет фантазии.

— ЗНАЧИТ ЛИ ЭТО, ЧТО ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ГРЯДУЩЕГО МОГУТ СУЩЕСТВЕННО ОТЛИЧАТЬСЯ ОТ НЫНЕШНИХ?

— Некоторые экономические проблемы, решаемые сегодняшним человечеством, — всего лишь вопросы экономических излишеств. Ежегодные эпидемии смены одежды, погоня за модными вещами как естественное следствие боязни показаться консервативным во вкусах, тысячи сортов вин, яств, напитков — весь этот современный антураж вовсе не обязательно захватывать с собой в будущее. Пока еще он скрашивает нам бытие, но в дальнейшем, когда жизнь наша станет значительно интереснее, мне кажется, что «пищевкусовые» и «модные» проблемы постепенно отомрут.

— А НЕ ПРИВЕДЕТ ЛИ ЭТО К НЕКОТОРОМУ АСКЕТИЗМУ БУДУЩЕГО ОБЩЕСТВА?

— Некоторый аскетизм — не такое уж страшное зло, как это кажется многим. Человек должен самоограничивать себя. Ведь если дать неограниченную волю в удовлетворении потребностей, человечество вскоре превратится в огромный разноязыкий театр бытовой трагедии. Попробуйте подарить обывателю пятисотсильный «фиат» из чистого серебра. «Хочу золотой или из платины, — изречет обыватель. — А у соседа вот мебель черного дерева, а у меня только, мол, красного…» И так далее, до бесконечности, ибо такого рода запросам предела нет. Тут даже у доброго джинна из сказки опустились бы руки. Следовательно, вопрос не в том, чтобы насытить мир предметами роскоши, тщеславия, удовлетворения эгоистических потребностей, но в том, чтобы переводить эти потребности на все более и более высокую духовную ступень. Чтобы человек мог легко обойтись без модной побрякушки, без наливки и настойки, пусть даже вкусных, но зато чтобы он задыхался от жажды воплотить в образы слога, звуки, краски. От жажды творчества.

Это проблеме двусторонняя: мы должны наращивать аскетизм по мелким потребностям и наращивать потребности в более высоком, я бы сказал, высшем плане.

Тем более что пределов этим «высшим» потребностям нет и никогда не будет. Таково свойство нашего разума, всей человеческой природы. Едва постигнув мыслью туманность Андромеды, я невольно стремлюсь дальше, уже мне хочется объять Галактику, несущую на Землю свет из чудовищной дали 150 миллионов парсек. Кому бы не хотелось вырваться из пределов земного, солнечного, галактического тяготения! Кого не будоражат идеи иных, неземных форм существования! Примем за истину, как оно, очевидно, и есть, что мы сейчас стоим на краю бесконечности — бесконечности в смысле множественности миров, огромного количества явлений и, значит, беспредельности познания. Следовательно, у нас, у разумных существ, обживающих Землю, неисчерпаемая возможность для удовлетворения наших духовных потребностей. И если, реализуя эту возможность, мы станем вдобавок ко всему пропускать слова, звуки и краски сквозь свое сердце, превращать все в искусство — тогда и само искусство будет многогранным, бесконечным, как вселенная.

— ОТРАЗИТСЯ ЛИ ТАКОЕ КАЧЕСТВЕННОЕ ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПОТРЕБНОСТЕЙ НА СЕМЬЕ БУДУЩЕГО, НА ВОСПИТАНИИ ЧУВСТВ?

— Мне представляется абсолютно неизбежным расширение семьи. Расширение именно в том плане, как нас учили классики марксизма.

Пока что семья (к сожалению, и советская) нередко растит все-таки индивидуалистов. Если говорить о воспитании коллективном, о воспитании в школе, в закрытых интернатах — такое воспитание у нас еще несовершенно. Не сомневаюсь, что будущее — за коллективным воспитанием, за воспитанием детей вне семьи или, во всяком случае, на первой ступени в расширенной семье.

Вовсе не обязательно, чтобы именно дяди и тети стали первой ступенью в коллективном воспитании. Главное — чтобы ребенок мог вырваться из узкого, ограниченного мирка своей семьи, чтобы он мог расти в товарищеском коллективе, чтобы имел возможность свободно перекочевать из города в город, из квартиры в квартиру.

Первостепенная задача общества будущего — выбить клин, который отделяет ребенка в семье от внешнего мире, позволяя ему думать о себе как о какой-то несколько привилегированной единице, претендующей на особые права.

Сомнительно, чтобы человек вырос индивидуалистом, когда чуть ли не с первых дней своего существования в обществе он понял, осознал, что мамы и папы для него — практически все женщины и мужчины, что абсолютно все соотечественники заботятся о нем.

А дальше — совсем уже нетрудно перейти к широкому коммунистическому воспитанию в больших школах, в таких, о каких я мечтал в «Туманности Андромеды».

Теперь о воспитании чувств. В этой важнейшей области общественной жизни положение явно неблагополучно. Мне кажется, в последние годы корабль человеческого общества дает все больший крен в сторону технических наук, технического образования. Мир одержим верой во всемогущество науки. Многим кажется, что наука, и только наука, разрешит в жизни решительно все вопросы.

Я бы согласился с этим, если бы была создана наука чувств, если бы существовала Академия Горя и Радости. Увы, покамест научные дисциплины ограничиваются изучением чисто внешних проявлений человека, причем очень далеких его выходов в общество. Собственно говоря, конечных результатов его труда. Поясню эту мысль. Представьте себе, что человек бьется над тайной искусственного получения белка. Какие прозрения осеняют его бессонными ночами! В какое отчаяние порою впадает он, когда после месяцев, лет, десятилетий мученического труда проблема по-прежнему не решена! И вот, наконец, победа, хотя чаще всего бывает наоборот. Что он чувствует? Он радуется? Он плачет? Для науки это не имеет никакого значения. На ее скрижалях эта трудная победа уже записана бесстрастным языком математических значков и формул.