Следы - Страница 1

Джон Брэтби

Следы

Эрнест решил пойти погулять. Ему не спалось — он был удручен романом жены. Тайком, с дрожью он вскрыл ее письмо, подержав его над паром, бившим из носика чайника в то время, как на соседней конфорке варились на медленном огне поставленные ею мидии. Когда он вновь заклеил письмо, было видно, что его вскрывали. После двадцатипятилетнего соблюдения верности он чувствовал себя обманутым и уязвленным, он ревновал, но главным образом был встревожен. Он сел в постели и посмотрел на голую спину лежавшей рядом жены. Еще несколько лет назад, до того, как он стал спать в пижаме, просыпаясь, он неизменно обнаруживал, что ее ноги обвиты вокруг его правой голени, а руки — вокруг его бедер. Она спала голая, прильнув к нему, словно ракушка к камню, так что у него замедлялось кровообращение. Он стал для нее защитным покровом. Теперь она даже и не заметит, если он встанет с постели, а раньше заметила бы и даже спросила с деланой грустью, долго он еще будет бродить, пока не вернется в постель «поласкаться опять».

Он снял с вешалки твидовую кепку, взял свою прочную, опоясанную серебряными кольцами палку с резиновым наконечником и вышел — его окутал туман. Сегодня утром рыбачьи лодки не выйдут в море, подумал он. Было семь часов.

В сером, влажном утреннем тумане он шел по парку над прибрежными скалами; видно было на небольшое расстояние, и из-за отсутствия конкуренции со стороны далеких домов и земли, неба и моря, залитого солнцем пирса на сваях, рыбачьих лодок на усеянном мусором берегу, разбитой гавани — то, что ему открывалось, казалось гораздо важнее. Холмики, высота трав приобретали какое-то новое качество, и он заметил, чего не замечал, гуляя тут прежде: круглые лужайки для гольфа с лункой посредине на естественных холмиках, недавно выкошенные в преддверии лета; особенно бросалась в глаза одна с грязным серым флагом на погнувшемся древке.

Он был совершенно один — туман отрезал его от всех и всего. Идеальная возможность поразмыслить о Джейн, его грешной жене.

Вырвавшись на миг из состояния интроспекции, он на ходу глянул на простиравшееся сбоку поле. Было рано, и принадлежавших девушкам трех лошадей еще не выпускали. А если на поле, что ниже по склону, и паслись белые козы, за туманом их не было видно. Ему вспомнилось, как они щипали на солнце колючий желтый дрок и два козленка скакали на ферме по крыше сарая.

Раньше, когда он был молод, полон сил, свободен и исполнен оптимизма, в нем взыграло бы мужское самолюбие, животная ярость, желание сражаться с этим «Джедом», но теперь его ревность поутихла, предметом его особых забот было его будущее — знать бы, останется она с ним, чтобы готовить ему, ходить по магазинам, наполнять ему ванну, слушать его рассуждения, или бросит его одного, предоставив ему самому заботиться о себе в большом старом доме высоко над крошечной рыбачьей гаванью, который они недавно купили, а сама уйдет к Джеду.

На миг в молочно-сером тумане показался серебристо-белый диск солнца, его тут же снова заволокло, оставив на небе лишь слабый отблеск.

Раньше, когда в нем кипели страсти, а голова вечно шла кругом от ощущения близости ее тела, ее кожи, чувственности ее тонких пытливых пальцев, неизменно исполнявших волнующую мелодию на его нервах, ее измена повергла бы его в бездну горя, но теперь он постарел, обмяк, обрюзг, и это не так волновало его.

Но он был встревожен. Ему угрожала метаморфоза. Служанка, делившая с ним ложе, могла уйти. Его личные удобства заметно пострадают. Он боялся… не того, что любовь упорхнет в окно, а того сквозняка, который влетит в него.

Он почувствовал вялую слабую ревность, бледное, приглушенное ощущение обиды. Он чувствовал, что его обманули. Надули. Она была его собственностью, за все эти годы он чертовски привязался к ней, сроднился и теперь сомневался, что сможет без нее обойтись. Этот парень по имени Джед обокрал его. Кто-то забирал предмет обстановки, рядом с которым он прожил 25 лет, — все равно, что оставить кухню без газовой плиты.

Может, он должен попытаться убить его, думал он в состоянии мгновенно нахлынувшей на него истерики, стараясь расшевелить в душе то, чего там не было. Его плечи смиренно поникли — он знал, что слишком раскис в эти дни, чтобы справиться с таким делом. И слишком благоразумен.

От сырого тумана с волос на его голове и лице капало. Тело казалось липким, он был раздражен. Зачем ей уходить и вот так подвергать осмеянию все. Это нарушало равновесие всех вещей. В ее возрасте — 51 год — неприлично иметь любовника. Она должна с достоинством смириться с подступающей старостью, довольствуясь уходом за ним. Он нахмурился — вероятно, это от климакса.

Он прошел мимо затянутого туманом поля, где видел раньше хорошеньких ягнят-сосунков — символ юности и весны — шустрых, любопытных, непоседливых, неизменно жизнерадостных. Невозможно поверить, что они превратятся во флегматичных, старых, скучных и глупых овец.

Он прошел мимо призрачных стояков ворот через вытоптанную, развороченную площадку, по которой тяжело лупили футбольные бутсы и, заставляя все содрогаться, носились сильные, крепко сбитые молодые тела, и ему подумалось, что, может, у Джеда как раз такое тело, непохожее на его собственное, которое становится хрупким, теряет гибкость.

Что ему делать, если она бросит его и уйдет, размышлял он. Он не думал о мерах наказания или мести, ни о разводе, ни о том, будет ли она счастлива. Только о том, что он не может жить один, что ему нужна женщина. Не просто затем, чтобы убирать, варить, стирать, слушать его разговоры, но чтобы и в постели было тепло и уютно. С него хватит немножечко секса, раз в неделю. Теперь, когда ему за пятьдесят, не нужны ему ни амуры, ни любовь. Пожалуй, можно обратиться в брачное бюро и через него познакомиться с кем-нибудь. Потом он подумал, захочет ли кто-то его принять, и помрачнел.

Туман вокруг него сгущался. Он понял, что заблудился среди дюн и поросших травой склонов холмов, бродя над прибрежными скалами на берегу Ла-Манша. Он потерял всякую ориентировку. Некоторое время он с идиотским чувством постоял в тумане, тыча резиновым наконечником палки в обрызганную росой траву. Разозлился. Ему хотелось завтракать. Укрытый пеленой тумана он громко выругался, словно это Джед был виноват в том, что он опоздал к своей яичнице с беконом и грибами и намазанным маслом тостам. Ее завтраки — настоящее объедение. Ковыряя в зубах предложенной ее рукой зубочисткой, он испытывал ни с чем несравнимое удовольствие. При мысли о том, что она скоро может покинуть его, предоставив ему самому готовить собственный завтрак и одарив своими кулинарными талантами этого самозванца, он чуть не расплакался в этом тумане.

Он наугад двинулся дальше и рядом со своими ногами увидел на росистой траве следы. Они были больше его собственных, шли в том же направлении и были оставлены недавно. Поскольку он не знал, куда идти, он решил пойти по следу, считая, что он выведет его на край луга, к знакомой калитке или дороге. Но он был удивлен, что кто-то еще в воскресенье отправился в туман на прогулку в такую рань. Туман сгустился, и теперь он видел всего на несколько футов вперед.

Сейчас он шел быстро, нетерпеливо. Он возбудил аппетит, и голод его разыгрался. Джейн уже встала и занялась делами. С вершины скалы к усыпанному сизыми и пурпурными камнями берегу сбегали вниз деревянные ступеньки — в густом тумане он не заметил их.

В то туманное утро в шесть часов бродил над скалами Джед; тогда туман был не такой плотный, и он спустился и пошел берегом моря, терзаясь видениями, в которых Джейн лежала бок о бок с Эрнестом.

Он пробродил несколько часов, покуда, как ему показалось, солнце не развеяло туман. В мае в этих краях погода меняется так быстро и резко. Джед — тридцатипятилетний рыбак, потомок контрабандистов, вовсю орудовавших в этих местах в былые времена. Он ходил в резиновых сапогах, отвернув верхний край, промасленном шерстяном свитере и темно-синей робе с кожаными заплатами на плечах. Как и его приятели, интересовался он лишь практическими вещами, такими будничными реалиями, как сети, рыба, лодки, состояние моря. Законченный обыватель, безразличный к культуре.