Следуя за Мухаммадом. Переосмысливая ислам в современном мире - Страница 13

Собственно, столкновение Америки с исламом начало происходить преимущественно в колониальном контексте. Одним из его измерений была торговля африканскими рабами, и ни много ни мало, а 15 % жителей Западной Африки, проданных в рабство в Соединенные Штаты, были мусульманами, включая тех из них, кто сохранил свою культуру и даже писал на арабском, будучи порабощенными американским Югом. Другим его важным аспектом стала американская оккупация Филиппин, которая продолжалась, начиная со времен испано-американской войны в 1898 году и вплоть до Второй мировой войны включительно. Военные действия, которые вели американские войска на Филиппинах в период испано-американской войны, по большей части были направлены на подавление сопротивления представителей мусульманских племен. Именно американская интервенция на Филиппинах побудила Редьярда Киплинга написать его знаменитую оду колониализму под названием «Бремя белого человека» ("The White Man's Burden"). Хотя большинство американцев сегодня забыли об этом эпизоде в истории, ведущие умы того времени, такие как Марк Твен и Эндрю Карнеги, резко выступали как против данной военной авантюры, так и последующей за ней колонизации. В подобных ситуациях Америка была слишком вовлечена в модернистский колониализм и в конфронтацию с мусульманами – в частности, в таких странах, как Иран и Египет, в которых Соединенные Штаты буквально наступали на пятки предыдущему оккупанту – Британии.

Поскольку мощь Османской империи иссякла и она больше не рассматривалась в качестве серьезной угрозы, европейская колониальная экспансия в Азию и Африку стала набирать обороты. Когда Наполеон в 1798 году вторгся в Египет, он недолгое время заигрывал с идеей принятия ислама, чтобы завоевать мусульманский мир, став вторым Александром; однако в силу приверженности французскому образу жизни он быстро расстался с этой затеей, лишь узнав, что придется отказаться от вина. В эпоху Просвещения, когда авторитет религии был отвергнут, нужны были иные поводы для оправдания завоевательных походов, нежели религиозная идеология крестоносцев. Наука и рационализм сформировали новую идейную базу для построения империи. Новые формы вооружений, которые определенно дали Европе преимущество, позволили ей насильственно захватывать остальной мир. Расовая теория в науке, в частности, подвела рациональную базу под идею доминирования Европы в мире. Такие мыслители, как Огюст Конт, провозгласили, что пять развитых европейских государств (Англия, Франция, Италия, Испания и Германия) составляют авангард человечества. Теория эволюции Чарльза Дарвина нашла свое практическое применение в виде учения о том, что белые европейцы являются более приспособленными, чем все остальное человечество, а потому обязаны управлять им. Для британцев это было «бремя белого человека», в то время как французы воспринимали это как «цивилизаторскую миссию». Карл Маркс и Фридрих Энгельс сформулировали теорию «азиатского способа производства», согласно которой народы Востока по природе своей склонны к «восточному деспотизму».

О необычайной силе расовой теории, которую она набрала в тот период, свидетельствует экстраординарный обмен мнениями между ведущими европейскими исламоведами и одним мусульманским реформатором. Эрнст Ренан, видный парижский ученый, автор важных работ по средневековой философии, в 1883 году прочитал в Сорбонне лекцию, в которой утверждал, будто ислам несовместим с наукой и философией. Его доводы базировались на том, что ислам по своей сути является арабской религией, а арабы, в свою очередь, семиты, у которых «атомистическое» мышление, обусловливающее неспособность к философскому синтезу. Когда это произошло, мусульманский реформатор Джамал ад-Дин аль-Афгани находился в Париже, ища возможность временной передышки от бурной политической карьеры. Афгани бросил вызов Ренану, оспорив его выкладки, основанные на допущении, что все религии по своей сути являются авторитарными и антисциентистскими. Ислам – более молодая религиозная традиция, нежели христианство, утверждал Афгани, поэтому ей требуется еще немного времени, чтобы в ее лоне пробудился научный дух. Ренан же любезно принял во внимание эту критику, которая, несомненно, показалась ему философски состоятельной, ибо Афгани был арийцем. Тем не менее, Ренан оставался глубоко убежден в том, что семиты (арабы и евреи) не обладают способностью к философскому мышлению. Антисемитизм и расовые доктрины подобного рода в XIX веке были явлением не только обычным, но даже модным[31].

При этом нельзя сказать, что христианская миссионерская активность в колониальный период прекратилась; напротив, XIX век был ознаменован, пожалуй, высшей точкой в систематической организации христианских миссий по всему миру. Христианские миссионеры поднаторели в изучении бесчисленных местных языков – отчасти для того, чтобы переводить на них Библию, отчасти – чтобы проповедовать христианство и доказывать ложность иных религий. Стиль, типичные словесные обороты и аргументация миссионеров в значительной степени побудили нехристиан (в том числе и мусульман) защищать свои религиозные убеждения.

В то время, как христианские религиозные концепты все еще, без сомнения, властвовали над сознанием колониальной администрации, главный акцент делался на пропаганде идеи, что европейская культура и наука – это вершина человеческого прогресса. В данной связи можно упомянуть документ, проливающий свет на этот тезис: знаменитый текст «Минута индийского образования» Томаса Бабингтона Маколея, написанный в 1835 году в качестве оправдания для введения английского языка как стандартного языка образования в Британской Индии. И вот что он вынужден был сказать о таких классических языках, как арабский и санскрит, которые были востребованы у мусульман и индусов:

Я не знаю ни санскрит, ни арабский. Но я сделал все, чтобы правильно оценить их ценность. Я прочитал переводы большинства прославленных трудов на арабском и санскрите. Я разговаривал и здесь, и дома с людьми, профессионально владеющими восточными языками. Я вполне готов взять за точку отсчета суждения самих востоковедов о Востоке. И я не нашел среди них ни одного, кто бы стал отрицать, что одна лишь книжная полка в хорошей европейской библиотеке стоит всей литературы Индии и Аравии, вместе взятой. Имманентное превосходство западной литературы, в частности, отмечается членами комитета, которые поддерживают включение востоковедения в план образования[32].

Еще один красноречивый пример – книга «Жизнь Мухаммада» Уильяма Мура (1858), который был чиновником британской колониальной администрации в Индии. Труд этот был написан им по предложению одного христианского миссионера, специализировавшегося на полемике с мусульманами. В этой биографической работе Мур не только с радостью воспринял идею, будто бы Мухаммад (С) был «наущаем дьяволом», но также добавил «научной» критики (основанной на изначальном предположении врача Алоиса Шпенгера), что опыт получения Откровений Мухаммад (С) испытал в силу подверженности припадкам эпилепсии. Эти чиновники колониальной администрации были весьма озабочены изучением религий, распространенных на подчиненных им территориях, ибо опасались, что те могут представлять угрозу европейским властям.

В то же самое время, когда поднимал голову европейский колониализм, в европейских университетах наращивался процесс академического изучения Африки и Азии. Наука о чем-либо, связанном с Востоком, получила название ориентализма (востоковедения), и этот термин стал вбирать в себя все неевропейское. В основе большинства этих научных мероприятий лежало детальное изучение сложных языков и текстов, и эти исследования были труднодоступны для кого-либо, кроме узкого круга специалистов, а потому не становились причиной особых противоречий. В последние годы, однако же, разразились заслуживающие внимания дебаты по поводу востоковедения, в значительной степени инспирированные провокационной книгой Эдварда Саида, увидевшей свет в 1978 году. Вопрос звучал так: были ли ученые-востоковеды соучастниками европейских завоевательных авантюр в силу того, что они создавали идейную базу для империализма? Был ли созданный ими портрет Востока – в частности, мусульманских стран – специально предназначен для оправдания доминирования Европы над теми странами? Это, конечно, было бы преувеличением. Большинство тех ученых – представителей разных стран – были людьми «не от мира сего», искренне полагавшими, что их академические изыскания мало чем отличаются от штудирования греческого или латыни. Вплоть до недавнего времени большинство востоковедов не могли и предположить, что их работы как-то могут повлиять на жизнь современных мусульман.