Следствием установлено… - Страница 43

— Я слышу, — после короткой паузы отозвалась Кулешова. — Вячеслав Владимирович… Игорь Арсентьевич умер сегодня утром.

— Что! Что?! Как вы сказали?!

— Два часа назад я получила телеграмму.

В трубке уже давно раздавались короткие прерывистые гудки, а Вершинин все сидел и бессмысленно смотрел в угол.

— Что произошло?! — воскликнула Светлана, заметив его состояние.

— Пиррова победа, — едва внятно произнес он и с трудом, как чугунную, положил трубку на рычаг.

Остролицый человек с мелкими желтыми зубами смущенно отвел в сторону глаза.

— Существенных замечаний нет, — мямлил он, — фельетон написан хорошо, достаточно аргументирован, факты апробированы в суде.

— Тогда в чем дело? Он лежит у вас свыше месяца без движения.

Заведующий отделом писем редакции газеты Андрюшкин смущенно молчал. Чувствовалось, что самого главного он не договаривает. Вершинин продолжал возмущаться.

— Да вот, взгляните сами, — в сердцах вспылил Андрюшкин и бросил Вершинину отпечатанный уже на бланке редакции фельетон.

Вячеслав быстро пробежал текст глазами Андрюшкин внес кое-какие изменения, отчего фельетон только выиграл. Судя по дате, он был подготовлен к печати еще месяц назад.

— Очень хорошо. Я не возражаю против вашей правки, — сказал Вершинин, возвращая, материал. — Печатайте в таком виде. Когда вы его поставите?

— Жду момента, — уклонился от определенного ответа заведующий отделом.

— Момента? Какого момента?

— Подходящего.

— Кто-то возражает, — сообразил Вершинин. — Но кто же? И почему?

— Все упирается в наш прежний фельетон, — откровенно признался Андрюшкин. — Выступить сейчас с вашим — все равно, что высечь самих себя.

— И вы так считаете?

— Да, и я так считаю, но видите — фельетон-то подготовил, значит убежден, что ошибки надо исправлять.

— Ага, значит есть человек, который возражает. Скажите, кто он?

Андрюшкин замялся. Называть фамилию ему явно не хотелось.

— Я понимаю — речь идет о вашем начальстве, поэтому мой разговор с ним будет проходить без ссылок на вас. Просто зайду поинтересоваться судьбой фельетона.

— Тогда идите к заместителю редактора, — решился Андрюшкин. — Его кабинет напротив. Только предупреждаю: вас постигнет разочарование. Он у нас сверхбдительный, под удар себя не подставит, да и, по-моему, фельетон «Криминалист с сельмаша» печатался по его указанию. Я ему дважды говорил, убеждал, что ваш фельетон надо ставить, а он молчит, словно и не слышит. Попытайтесь теперь вы.

Кабинет, в который вошел Вершинин, оказался раза в три больше, чем у Андрюшкина. На стене висел портрет Луначарского. Огромные створки окон были раскрыты настежь, и октябрь вдувал внутрь прохладный воздух. На столе, как живые, подпрыгивали листки бумаги. Хозяин кабинета сидел невозмутимо.

— Я автор фельетона «Искренне болеющий», — представился Вершинин. — Зашел поинтересоваться его судьбой.

— «Искренне болеющий»? — мрачно спросил тот и сделал вид, будто копается в памяти. — Не помню.

— Это фельетон об анонимщиках завода сельхозмашин.

Лицо собеседника ничего не выразило. Он медленно встал, подошел к распахнутому окошку, глубоко вдохнул свежий воздух и снова вернулся на место.

— Фельетон находится в работе, — коротко ответил он.

— И каковы ориентировочные сроки его опубликования?

— Трудно сказать. Редакция загружена материалом. Сейчас еще уборка идет полным ходом.

— Но ведь одно другое не исключает. Редакция просто обязана напечатать этот фельетон.

Хозяин кабинета вопросительно взглянул на Вершинина.

— Именно обязана, — пошел напролом тот. — Редакция допустила однажды грубейшую ошибку и должна ее исправить.

— Какую ошибку? — лицо собеседника перекосилось.

— Когда опубликовали фельетон «Криминалист с сельмаша».

— Вы находите?

— Да.

— Почему?

— Редакция еще тогда должна была тщательно разобраться в сложившейся на заводе обстановке, а не идти по пути наименьшего сопротивления. Автор высмеял директора за то, что тот занялся криминалистикой, а правильней было бы помочь ему. Фельетонист погнался за легкими лаврами. Куда легче посмеяться над человеком, чем по-деловому вникнуть в существо жалобы. Вот и привело это к многолетней нервотрепке.

Заместитель редактора пожевал бескровными губами и промолчал. Вершинин ждал хоть какой-нибудь реакции, но безуспешно.

— Мне бы хотелось услышать от вас определенный ответ о моем фельетоне, — настаивал Вячеслав.

— Мы подумаем, возможно, он и будет напечатан, — ответил тот и добавил. — Ждите.

В коридоре Вершинин заметил выглянувшего из двери Андрюшкина. На его молчаливый вопрос он только безнадежно махнул рукой.

Вернувшись на работу, Вячеслав долго метался по кабинету, возмущаясь поведением заместителя редактора. Потом он открыл телефонный справочник и, отыскав раздел «Партийные организации», нашел телефон Рюмина и позвонил ему.

— Соедините меня с товарищем Рюминым, — попросил он секретаря.

— Как доложить? — бесстрастным голосом спросила она.

Вершинин назвал себя.

В трубке нарастал гул, затем раздался легкий щелчок и послышался знакомый голос.

От волнения Вячеслав снова назвал себя.

— Я помню вас, товарищ Вершинин, — сказал Рюмин с явной заинтересованностью. — Слушаю.

Его тон приободрил.

— Я беспокою вас снова по поводу завода сельхозмашин.

— Случилось что?

— Нет. Просто я решил историю с анонимками сделать всеобщим достоянием и написал в газету фельетон «Искренне болеющий».

— Прекрасно. Нужное дело. Мне и самому приходило в голову подбросить редактору эту тему, да все не успеваю. Когда же фельетон выйдет?

— В редакции, мне кажется, воспринимают его без энтузиазма. У них в памяти еще свеж первый фельетон по этому заводу. Помните, «Криминалист с сельмаша»?

— Помню. А с кем вы разговаривали?

Вершинин назвал фамилию.

— Хорошо, я разберусь.

Вячеслав с облегчением повесил трубку и вытер со лба пот.

Грязь веером вылетела из-под колес затормозившего на остановке автобуса и обдала ожидающих. Вершинину едва удалось уклониться. Довольный проявленной расторопностью он вскочил в автобус и уселся на свободное сидение. Последние дни из-за осенней распутицы пришлось изменить своему правилу ходить на работу пешком. Несмотря на час «пик», автобус шел полупустым. Когда он тронулся, гулко задребезжали какие-то железки. Звук больно отдавался в голове. Сквозь шум Вячеслав услышал смех. Смеялась сидевшая впереди женщина. Мужчина повернулся к ней и что-то рассматривал. Рядом с сидящими, держась за поручень, стоял молодой парень. Он так же, как и те двое внимательно читал газету, лежащую на коленях у женщины.

— Ты только взгляни, Ваня, — сквозь смех выговаривала женщина. — Ну просто вылитая наша Канавина. Как две капли воды.

Мужчина не смеялся. Он сосредоточенно читал, шевеля губами.

Вершинин перегнулся через спинку сидения и в глаза ему бросились жирно набранные слова: «Искренне болеющий». Он еще и еще раз перечитал название. «Вышел все-таки, — подумал он с грустью. — Почти как эпитафия».

— Ты права, — прервал его мысли голос мужчины. — Здорово напоминает Канавину. Даже во внешности есть сходство. Ну и расписали. А у нас пока только цацкаются.

— Боятся, наверно. Кому с такой охота связываться. Правда, Ваня? — спросила женщина.

— Боятся, боятся. Чего их бояться? — возразил тот. — Видишь, куда боязнь привела и скольким она навредила. А ведь таких еще много. У них Чепурнова, у нас Канавина, в другой организации другая. Правильно газета ставит вопрос.

— А знаешь, что я сделаю сегодня?

— Ну?

— Я пойду и сейчас же в присутствии всех подарю фельетон Канавиной.