Славянский котел - Страница 65

Шли они по коридору — длинному и пустынному; одинокие фонари, точно глаза зверей, выплывали из полумрака, освещали деревянный пол, серые стены, но затем оставались сзади, и коридор заполнял полумрак, который можно видеть днём на дне колодца. Не было людей, не слышно звуков, и только очередной фонарь высвечивался под потолком, и путники шли веселее.

Борис молчал, и так же молчал Кирилл, очевидно зная, что тут «слышат» и стены, и за дверями, которые время от времени появлялись то в правой, то в левой стене, была своя жизнь, и многочисленная охрана, служивые люди видели и слышали, как к их хозяину приближаются два молодых человека.

Но вот перед ними дверь, очень высокая, двухстворчатая — очевидно, дубовая или из какого другого могучего дерева, способного на века сохранять свою крепость. У двери, точно призрак, появляется человек. Подходят ближе: то негр, такой же огромный, как и тот, которого Борис угостил тремя дозами. Этот на Кирилла не взглянул,— конечно, знал его, а Бориса тронул рукой, задержал. Намётанным взглядом ощупал его с головы до пят. На дурном английском прорычал:

— У вас оружие.

И протянул руку ладонью вверх.

Борис вынул из кармана нож, подаренный Кириллом, положил на ладонь негра. Нож скользнул в карман охранника. И спутники вошли. Тут тоже, как и в коридоре, света было мало, и Простаков не сразу разглядел в углу у стены письменный стол и за ним полного женоподобного человека,— скорее всего, это был мужчина, не старый, и даже не пожилой, но определить его возраст хотя бы примерно Борис не умел.

Кирилл нестрого, но с явным недовольством проговорил:

— Ты, Ефим, сам не спишь и другим не даёшь. Ну, чего тебе?

Ефим разглядывал Простакова так, будто он был и не человек, а нечто неодушевленное, что принесли олигарху на продажу. И не торопился отвечать брату. Потом как-то хрипло и неявственно и не обращаясь к брату проговорил:

— Не вы мне нужны, а я вам. Человек ко мне приехал. И что же, я должен выбирать время, когда его принять?..

Сказал Борису:

— Отойдите от окна и садитесь вот здесь, справа от стола. Тут безопасно, из окна если что влетит, так не достанет. А к тому ж, у меня на левое ухо случилось воспаление. Врач говорит: такую хворобу мы не лечим. Я им даю деньги, а они не лечат. Как это вам нравится?

Олигарх замолчал; посмотрел на окно, за которым угадывался простор океана, увидел там светящуюся точку. Долго смотрел на неё, а затем пальцем поманил Кирилла.

— Видишь?.. Вон — далеко, далеко. Как думаешь: чего бы это было?

— Да мало ли чего? — с раздражением ответил Кирилл.— Ну, корабль, катер... Может, на твоей яхте кто катается.

— Нет, на корабль не похоже. Корабль — это когда много огней. Странно. Огонёк этот и вчера там появлялся. Кто-то следит, наблюдает.

— Да кому ты нужен, чтобы за тобой наблюдать? Ты, Ефим, совсем покачнулся. Всего боишься, на улицу не выходишь. А если всё время вот так... в углу сидеть — зачем же и жизнь такая нужна? Перевёл бы ты деньги в Россию, поместил бы там в надёжном банке и во всех газетах бы написал: хочу, чтоб деньги мои работали на Россию. И другим бы олигархам пример подал. Тогда бы и жил, как хотел, и не сидел бы вот так, как крот в норе.

— Ладно, ладно,— махнул рукой Ефим.— Слышал я эту твою песню. Нет в тебе понятия мировой политики, вот и несёшь всякую ахинею. В России скоро революция будет, там и следа от олигархов не останется. К власти бешеные придут, отлавливать нас по всему свету станут, деньги требовать. Березовский-то нос по ветру держит, заранее в Лондоне осел. И заметь: не в Тель-Авиве, не в Америке, а в Лондоне окопался. Англия-то, она во все времена богатых мигрантов под крылышком греет. Я тоже в Лондоне дворец за сорок миллионов прикупил. Не был ещё в нём, но, говорят, хорошее гнёздышко. Там сейчас турецкие мастера марафет наводят. Скоро мебель из трёх королевских замков завезут. Там я жить буду.

Борис пообвыкся с полумраком и стал мебель разглядывать. Вся она была из чёрного дерева, замысловатыми узорами расписана. Спинки стульев высокие,— пожалуй, выше головы будут. Вспомнил, как Кирилл ему говорил: «Мебель в его комнатах из замка французского короля Филиппа Красивого завезли. Многих денег она стоила».

Ефим, прижавшись к стене, смотрел в даль морскую, старался понять, куда перемещается огонёк. Потом к Борису обратился:

— Мне сказали, на Багамах ваша лечебница? А почему на Багамах? Там что, сумасшедших много? А у нас в Америке мало их?

— Мы сумасшедших не лечим.

— Как не лечите? А кого же лечите?.. Вот у меня снимки есть...

Достал из стола несколько фотографий. Одну подал Борису:

— Вот этот... Об стенку головой бился, кричал, а вы его каким-то лучиком. Он и затих. Вроде бы нормальным человеком стал.

Борис рассматривал фотографию: да, он, тот самый бесноватый. Ему одной дозы хватило. Затих и сейчас живёт, работает. Но олигарх-то, выходит, шпионов у нас имеет. Следит, изучает...

Ефим продолжает:

— Вы встретиться со мной хотели, контракт заключить.

— Какой контракт?..

— Лечебницы в городах открыть. Десять, двадцать, а может, и пятьдесят. Давайте ваши предложения.

Борис молчал; смотрел на олигарха и не мог понять, как это он, совершив над ним такое насилие, приказав выкрасть, доставить сюда как пленника, и может разговаривать так, будто ничего такого и не произошло, будто Простаков и в самом деле напросился к нему на деловую беседу. Пока ничего не понимал, а потому решил молчать и слушать и попытаться без каких-либо прямых и грубых вопросов выяснить, что же с ним произошло и чего от него хотят.

Кирилл сказал брату:

— Где ты больных столько наберешь?

— Как где? — одушевлялся Ефим, который, казалось, всё время дремал или находился во власти какой-то неотвязной и тревожной думы. Он был похож на тех многочисленных больных, приезжавших в сопровождении родственников на Русский остров для лечения. Они ни в какие лучи Простакова не верили, смотрели на мир безучастно и о чём-то всё думали, думали. Ефим ещё не впал в такую глубокую депрессию, всякие денежные дела его ещё занимали, но, как казалось Борису, и он уже был на краю полной апатии.

— Как где? — поднимал Ефим голову.— Америка вся больна. Тут каждый третий в депрессии пребывает, боится чего-нибудь, дергается, как тот, бесноватый, которого вы за одну минуту усмирили. Так если уж у него эти лучи,— кивнул он на Бориса,— и они так скоро лечат, и без порошков, без таблеток,— так ты вообрази, какие тут горы золота лежат! Да тут хоть тысячу лечебниц открывай! Правильно мои советники рассчитали! А если ещё на Кубу махнуть, в Аргентину, в Бразилию — там бешеных — пруд пруди. Давайте мне ваши предложения, и мы с вами компанию учредим. Доходы пополам делить будем: половину мне, другую половину вам, а остальное — тебе, Кирилл.

И Ефим, довольный каламбуром, рассмеялся. Он будто бы и осмелел даже, в даль морскую перестал смотреть. Но, впрочем, тут же и снова потух, словно пар из него вдруг вышел, на грудь голову опустил и в свои, занимавшие его неотступно думы ушёл.

И так он сидел долго, может быть, четверть часа, и за это время Борис мог заключить, что собеседник его не на шутку болен. А вот чем болен, как назвать эту болезнь и чем её лечат, он не знал. Может быть, Ной Исаакович, очутившийся здесь таинственным образом и сейчас, очевидно, где-то спит безмятежно,— может быть, он определил бы точно, чем занедужил олигарх и чем лечить его, но вот он, создавший могучее средство для лечения таких больных, не знал даже и того, как такое состояние человека и называется.

А Ефим поднялся со своего места, достал из-за стола подзорную трубу,— такая, наверное, у морских капитанов бывает,— и как-то осторожно, подвигаясь боком к окну, выбрал удобное место и направил трубу на огонёк.

— А-а-а, я так и знал: катер это быстроходный, за домом моим наблюдение ведёт. Мерзавцы! Я до вас доберусь.

Бросил на стол трубу, схватился за кресло и повис над ним. Что-то хотел сказать, но горло перехватило. Кирилл и Борис взяли его руки, посадили в кресло. Было мгновение, когда Борис сомневался, надо ли ему вмешаться со своим «Импульсатором», но тут же и решился. Тронул медальон — «выстрелил». И олигарх вскрикнул: