Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян - Страница 2
Также исследовались образы идеальных правителей и их типичные характеристики. Это направление достаточно подробно разработано на скандинавском материале[18]. К носителям власти, описанным с помощью стереотипного набора характеристик, можно отнести «конунгов Руси» в сагах о древних временах[19]. Изучаются образы государей из других «варварских историй»[20]. Все чаще в историографии особое внимание уделяется фигурам «идеальных правителей», которые стали архетипическими — королю Артуру[21], Аттиле[22], Карлу Великому[23], Чингисхану[24]. Во всех этих случаях в большей или меньшей мере привлекается мифопоэтическая традиция, поскольку сказания и легенды о правителях и их деяниях составляют важный аспект их «мифологии» и харизмы.
На легендах и сказаниях основывались также реконструкции индоевропейских представлений о власти и идеальной структуре общества[25], скифского политического устройства[26], древнейшего прообраза социального строя древних германцев[27], роли мифа о миграции англосаксов в Британию в становлении самосознания и властной идеологии англосаксонских королевств[28], легендарной генеалогии англосаксонских королей[29].
Во многих случаях без учета мифопоэтической традиции вообще невозможна реконструкция ранней истории обществ, картины мира древних коллективов, типичных социальных явлений и ситуаций. Древнейшие этапы складывания «кочевых» империй Евразии отразились в преданиях о первых вождях — хуннском «принце» Модэ[30], персидском царе Кире[31], предке тюрков Огузе и о других легендарных ханах степи[32], особенно монгольских[33]. В некоторых случаях устная традиция является, наряду с данными археологии, единственным источником для восстановления ранней истории народов и государств[34].
Однако и при изучении народов, чья история хорошо известна по письменным свидетельствам, их собственная мифопоэтическая традиция является незаменимой для реконструкции этнического самосознания, картины мира, архетипов власти. Без привлечения этих данных невозможно полностью обрисовать политическую систему древних культур Месопотамии[35], греков[36], скифов[37], кельтов[38], готов[39], англо-саксов[40], пруссов[41], персов[42], аланов[43].
Устная традиция, как правило, является ведущей формой исторической и социально-политической памяти только в «бесписьменных» (или «ограниченно письменных») обществах. Ее фиксация происходит в исторических и этнографических сочинениях более развитых соседних цивилизаций (скифские легенды известны из античных сочинений, легенда о хуннском хане Модэ — из «Исторических записок» китайского хрониста Сыма Цяня) или после освоения письменности самим народом — носителем традиции. Однако обычно процесс становления письменной культуры происходит на достаточно высоком уровне развития, чаще всего после создания государства или серьёзного усложнения потестарных структур (вождеств), иногда сопровождающегося сменой религии. В обоих случаях запись предания может привести к ero переводу на другой язык, переосмыслению с точки зрения «чужого» по своей культуре, идеологии, мировоззрению и представлениям о власти редактора.
В связи с этим данная проблематика соприкасается с вопросами становления исторической мысли, соотношения легендарного и исторического в ранней историографии, шире — соотношения устной и письменной исторической памяти. «Историк словно бы надеялся подхватить и продолжить песню аэда и занять отводившееся тому место в мире, изменившемся в политическом и социальном отношении»[44]. Рождение исторической мысли и освоение «мифопоэтической стихии» первыми историками у разных народов шло достаточно стереотипными, типологически близкими путями[45].
Легенды о происхождении власти включались в идеологию развитых государств (в качестве династических, генеалогических, назидательных сказаний)и неизбежно трансформировались под воздействием новых представлений и идеалов власти. Поэтому исследование отраженных в них моделей власти и образов первых правителей требует специального текстологического и структурно-морфологического изучения дошедших до нас текстов.
Важно отметить, что в исследовании мира идей древности и Средневековья преобладает изучение константных представлений — картины мира и ориентации в пространстве[46], трактовки смерти и «того света»[47], природных явлений[48], ритмов времени[49] и человеческого возраста[50]. Эти элементы мировосприятия относятся к числу универсальных (по крайней мере, в рамках традиционного общества) и имеют тенденцию сохраняться в менталитете людей при переходе от одной фазы социально-политического развития к другой. Восприятие же власти, а тем более ее идеология, в большей степени изменчивы. Образ власти в каждый период развития общества обновляется или даже заново формируется на основе синтеза старых «концепций» и новой, актуальной для общества информации. Поэтому необходимо чётко различать универсальные архетипы власти, рудименты архаичных моделей догосударственных социумов и идеологемы равней государственности. Эта проблематика требует изучения раннеисторических описаний, сравнительного анализа отражённых в них социоэтиологических легенд, реконструкции комплекса представлений о власти и только затем — поиска возможных истоков этих представлений на разных стадиях развития народа — носителя исторической традиции.
Исследование славянских легенд о первых правителях в основном проходило в контексте сравнительно-исторического изучения летописных и хроникальных текстов. Были отмечены и проанализированы типологические параллели между древнерусскими летописями («Повесть временных лет») и чешской погодной Хроникой Козьмы Пражского[51], англосаксонскими анналами[52], скандинавскими сагами[53] и, шире, западноевропейским и византийским историописанием[54]. В результате этих изысканий установлено, что картина ранней, языческой истории в средневековой историографии формировалась по сходным моделям, поскольку при переработке устной традиции первые книжники руководствовались близкими принципами.
Социоэтиологические легенды, на которых основывались начальные части летописей и хроник, изучались в качестве образцов ранней династической идеологии[55], концентрированного выражения социальных идеалов и политических принципов[56], а также в качестве источников по истории этнического и социально-политического сознания[57].
Генезис и эволюция формы и содержания этиологических легенд, повествующих о начале Польши, Чехии и Руси, наиболее плодотворно изучались В.К. Соколовой, Н.Ф. Котляром, Е.А. Мельниковой, Я. Банашкевичем, 3. Неедлы[58]. Особое внимание в историографии уделялось представлениям о роли княжеского рода в политике Древней Руси[59]. Система «родового сюзеренитета» князей-Рюриковичей подробно изучена А.В. Назаренко с привлечением широкого круга сравнительно-исторических материалов[60]. Исследованы также социальные и юридические аспекты княжеской власти[61]. Всесторонне рассматривались политические представления и концепции, заимствованные на Руси из Византии, как и механизмы этой рецепции[62]. Однако разработка проблемы представлений о власти в Древней Руси проводилась чаще на репрезентативном материале источников развитого Средневековья[63].
Истоки княжеской власти в славянских государствах, становление княжого права, формирование набора функций князя, разные аспекты княжеского культа изучены в целой серии статей и монографий[64]. Но эти работы посвящены княжеской власти раннегосударственного периода, а догосударственный (потестарный) период в них рассматривается коротко и преимущественно ретроспективно. Кроме того, в отдельных исследованиях не полностью учитывается глубокий разрыв между дружинной культурой «руси» (полиэтничной элиты древнерусского государства, первоначально частично скандинавской), «рыцарской» кульурой Польши и Чехии и архаичной культурой славянских племен. В большинстве этих трудов этногенетические и этиологические легенды славян используются в качестве вспомогательных источников, а не в качестве типологически и генетически близких текстов, требующих сравнительно-морфологического и сравнительно-исторического изучения. Из славянских преданий вычленяются только отдельные сообщения, которые находят археологическое подтверждение или аналогии в иностранных источниках.