СЛАВА РОДУ! - Страница 10

Настоящий мужик, если не наврёт с три короба девушке, которая ему нравится, не будет чувствовать себя достаточно уверенно.

– И что, ты со всеми знаком?

В её голосе сквозануло настолько неподдельное ко мне уважение, что я почувствовал себя законченным Хлестаковым.

– Я Софи Лорен живую видел!

– И что, ваши девки материковые на эти басни ведутся?

– Девки всегда на басни ведутся.

– Это верно. Так вот слушай ещё одну басню… Меня бригадиром лесорубов мой дед определил.

– Почему дед? Кто он?

– Он колдун.

– А, ну да, как я сразу не догадался… И вокруг нас не лес, а зазеркалье.

– Вот ты не веришь, а его все в округе колдуном кличут. Хотя он просто лесник. Тайгу знает, как отличник первые восемь строчек «У лукоморья дуб зелёный…». Он деревья слышит, птиц… Нас с братом на заимке вырастил. У него здесь авторитет не меньший, чем у твоего Евтушенко на вашем материке. Его все малёхово побаиваются – а вдруг порчу наведёт? Он не противится – ну чтобы… боялись. А теперь главное… Ты давай, журналист, запоминай, запоминай… Так вот… Он меня в бригадиры пристроил не просто так… Об этом и напиши… Пока вы там стихи и шуточки сочиняете, у нас… тайгу вырубают! Совсем человеки сдурели. Знаешь, когда конец света наступит? Когда тайгу вырубят. Пойми ты, наша планета, она живая, у неё тоже есть органы. Сибирская тайга и канадская – это лёгкие Земли-матушки. Она ими дышит. Видишь вон то могучее древо, чуть в глубине, ветками к небу тянется, словно ладони развернуло к солнцу, – это кедр. Наш лесной богатырь – он лесу силу даёт. Если его вырубить, тайга завянет, кислорода на Земле будет нехватка, человеки вымрут. Конечно, с одним канадским лёгким планета наша чуток протянет, но недолго. Нельзя кедр вырубать. Вот о чём писать надо! Только вы там, которые всем заправляете, ничего не понимаете. Правители тоже безграмотные – леса под корень… В Японию, в Китай… И в первую очередь кедр – он самый дорогой. Японцы же не умеют отличить кедр от очень похожей на него сосны. Для того я и бригадирю: вместо кедра лесорубам подсовываю похожую на него сосну. Большинство рабочих из «химиков», бывшие зэки, тоже мало чего смыслят в породах… Продавцы на материке вообще не разбираются: по учебникам учены. Понимаешь, да, журналист? Мы с дедом и братом моим силу нашей тайги сохраняем. Лёгкие Земли бережём!

Я даже записывать за ней перестал. Ничего подобного в своей жизни я раньше не слыхал и в романах не читал. Совсем другая жизнь, параллельная той, к которой я привык. И эти параллельные, судя по всему, не пересекаются ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем. На какой-то момент мне даже стало стыдно, что она тут спасает лёгкие Земли, а я горжусь тем, что я – Галка Галкина. Неужели отец прав? Не тем я занимаюсь, чем надо.

– Я могу написать о том, что ты мне рассказала?

– Пиши… Всё равно не напечатают!

– Откуда знаешь?

– Ну, я ж тебе говорю, ведьма, по-вашему – экстрасенс.

– И что, премию мне тоже не дадут?

– А зачем тебе премия?

– Смокинг хочу купить.

– Ну, ты юморист! Хотя тебе подойдёт – ты чистюля.

Мы подползали к окраинам города, вернее, городского посёлка. А ещё правильнее сказать, к деревне, которую, следуя ленинской философии «срастания города и деревни», назвали городом. Осталось только большак переименовать в Бродвей. Мне стало очень-очень грустно оттого, что наше путешествие заканчивалось. Так бы и ехал с ней… до Японии!

– В этом городе-деревне ресторан есть?

– Скажи честно, ты сейчас насмехаешься?

– Ну хорошо, а кафе?

– Ну, ты, паря, даёшь! – Ведьма посмотрела на меня с удивлением обывательницы, а не предсказательницы. – У нас тут только несколько пивных, самая-самая из них на окраине. Называется знаешь как? «Пни»!

На этот раз пришла очередь мне засмеяться. Когда я был студентом, мы ходили в пивную напротив института, сокращённо называли её «Пни». Но это была шутка, а тут кафе называлось всерьёз.

И снова она ответила на не заданный мной вопрос:

– Удивляешься? Мог бы и сообразить – в этой пивной вместо стульев пни, понимаешь? На пнях все сидят и пьют пиво. Кстати, «Жигулёвское». Специально для бамовских завозят. Ну как? Не побрезгуешь с бригадиром лесорубов? Ты ж всё-таки Софи Лорен живую видел.

– А как тебе, понравится такое название моего очерка – «Пни»? Причём с восклицательным знаком, а? «Пни!» Вроде как пришла пора наших «рулевых» пнуть, чтобы наконец протрезвели.

Мы договорились встретиться, как пишут в сказках, «после захода солнца». Правда, в далеко не сказочных «Пнях». Вылезая из кабины, я вспомнил, что мы с ведьмой даже не познакомились. Надо же – забыл спросить, как её звать. Тем лучше, будет с чего начать разговор и завязать беседу в «Пнях», сидя на пнях.

Высадив меня из кабины, она высунулась из окошка и крикнула вдогонку:

– У тебя накомарник-то есть?

– Откуда он у меня? У нас в «Юности» их не выдают.

– Так и быть, два захвачу. Ты когда-нибудь целовался в накомарнике?

В ожидании самого необычного в моей жизни свидания я поспешил в снятую три дня назад по приезде из Комсомольска комнату в избе у того самого старикана, который назвал староверов добродельцами. По дороге заглянул в местный ларёк, где купил бутылку любимого в то время советскими людьми портвейна «Три семёрки» – чтобы хоть как-то отблагодарить своего хозяина-правдолюбца за добродельцев.

Более двадцати лет я весьма смутно помнил тот вечер, проведённый с таёжной белокурой красавицей в «Пнях». Уверен был, что забыл подробности самого необычного в моей жизни свидания, потому что тогда перепил пива. Пиво было настолько кислое и невкусное, что я запомнил его на всю оставшуюся жизнь. А о чём разговаривали с ведьмой-шофёркой-лесорубкой и чем вечер закончился: романтично или «как обычно», из памяти стёрлось. Я даже забыл, вернула она мне должок в виде поцелуя. Словом, память на долгие годы выбросила из себя всё самое главное, а накомарники, комары в пиве, контур какой-то деревенской девахи, сидящей напротив меня на пне, бессмысленно сохранила.

Ещё я запомнил, что стулья-пни в пивной были выдолблены как удобные полукресла каким-то местным народным умельцем-дизайнером. Жестковато, конечно, но, как бы сказали сегодня, прикольно! Этот «дизайн» я тоже запомнил и не раз пытался потом воспроизвести в своём загородном доме.

Вот как всё поменялось за двадцать лет! Тот давнишний таёжный умелец эти удобства вырезал в пнях бесплатно, чтобы людям было не так кисло потягивать кислое пивко. А теперь даже необработанные пни в дизайнерских крутых салонах Москвы можно купить по двести евро за пень. Зато каждый из пней будет преподнесён продавцом-менеджером как супермодный бренд крутого дизайнера. Только истинный «пень» на подобную покупку способен.

Тут я должен уточнить вот что… Чуть более двадцати лет я помнил только эти ничего не значащие моменты, пунктирно вырванные из того мистического вечера. А потом, словно кто-то навёл курсор на строчку «Удалённые файлы», кликнул мышкой и выудил из корзины моей памяти всё-всё до мельчайших подробностей. Где, когда и почему ожило это воспоминание, я расскажу позже.

А пока вернёмся к тому вечеру, когда в избе старикана правдолюбца я готовился к не запланированному командировкой свиданию в самой прикольной пивной заамурской тайги с белокурой внучкой местного колдуна, которого боится вся округа, включая зэков и партработников.

Зеркальце в комнате было одно, размером с фотографию три на четыре. Глядя в него, можно было побрить только фрагменты лица. Я же пытался разглядеть всего себя. Цирковой номер! Хотя зачем мне это надо было делать, я до сих пор не понимаю, ведь у меня была только одна брезентовая стройотрядовская курточка и одни джинсы.

Ботинки я мог помыть в любой местной луже или ополоснуть водой из колодца. Но как привести в порядок всё остальное? К примеру, те же джинсы с пузырями на коленках? В общем, «окультурив» себя: застегнув стройотрядовку на все пуговицы для элегантности и натянув джинсы повыше для стройности, я отправился на свидание почти с купринской Олесей.