Сладкая отрава (СИ) - Страница 4

В нем еда – те блюда, которые я люблю. Всегда поражался, почему Сноу приказал нас кормить – я мог бы готовить и сам, но указ Президента не нарушают – каждый день мы получаем пищу, готовую к употреблению, только до этого дня меню всегда было общим. Из своего пакета Китнисс извлекает на свет несколько контейнеров, также наполненных едой. И, когда мне кажется, что ее пакет уже пуст, моя девочка достает оттуда продолговатый футляр серого цвета. К нему прикреплена бирка.

– Лекарство для иммунной системы. Подпись Доктор Корпиус,– читает Китнисс, открывая футляр. В нем шприц, наполненный каким-то желтым раствором. – Раньше такого не было. Почему?

Я знаю «почему». Потому что раньше никто не пытался накачать Китнисс возбуждающим ядом! Выхватываю футляр из ее рук и, переломив его пополам вместе со шприцем, выбрасываю все в мусорное ведро.

– Что ты делаешь? – восклицает Китнисс, глядя на меня широко распахнутыми глазами.

– Я… Твоя иммунная система справится и без лекарств, – поспешно говорю я, не зная, что еще придумать.

Китнисс хмурится, сложив руки на груди в замок, но не спорит. Она осматривает контейнеры с едой и сообщает, что проголодалась

Мы устраиваемся на диване в гостиной перед телевизором, ужинаем, выпиваем по чашке чая, и Китнисс еще съедает одну из моих булочек. Я размышляю о том, как наивно со стороны Сноу было полагать, что я позволю Китнисс вколоть себе лекарство, зная, какой эффект оно произведет. Не хочу, чтобы тело моей девочки страдало.

Проходит несколько минут, на экране ТВ мелькает какая-то капитолийская мелодрама, а я боковым зрением замечаю, как Китнисс неуверенно ерзает на своем месте, сидя на другом конце дивана. Поворачиваю голову в ее сторону, и тревога прокрадывается в душу, царапая сердце острым коготком: Китнисс зачарованно гладит свою коленку, прикрыв глаза, и постепенно край ее платья поднимается все выше.

– Китнисс? – зову я, и она поднимает на меня глаза. Такие же серые, как всегда, но подернутые легкой дымкой, чуть безумные. Жаждущие.

Ее губы приоткрыты, и Китнисс непроизвольно облизывает их, когда ее взгляд задерживается на моем лице. Пальчики ее руки продолжают задирать платье, открывая моему взору все больше белоснежной кожи.

Я сижу, словно пораженный громом. Как же так? Она ведь не успела вколоть себе кантаридин, тогда отчего она… так распалена? В глазах Китнисс огонь желания. Страсть. Мое сердце предательски ускоряет бег, отказываясь подчиняться голосу разума, когда Китнисс придвигается ближе, так что наши ноги касаются друг друга. Ее губы тянутся к моим, а едва различимое, «Пит», доносится до моих ушей.

Комментарий к Глава 2

Продолжение следует…

Отзывы приветствуются))))

========== Глава 3 ==========

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

Я не успеваю за своими руками – они сами собой поднимаются к лицу Китнисс, касаются ее щек; одна скользит вверх, запутываясь в темных распущенных волосах, а вторая опускается ниже, пальцами сжимая подбородок любимой. Она теснее прижимается ко мне, хватаясь руками за мои плечи, и усаживается ко мне на колени. Чувствую ее неровное дыхание, слышу свое имя, срывающееся с ее губ. Китнисс целует меня жарко, жадно. У меня кружится голова от нахлынувших эмоций: моя девочка рядом, льнет ко мне, гладит меня по лицу, волосам, целует в шею. Как сладко! И так не похоже на привычную Китнисс…

С неимоверным усилием, поражаясь собственной силе воли, отстраняюсь от Китнисс, сжав ее плечи. Она сопротивляется – тянется за мной, вытягивая шею. В ее глазах густой туман, на щеках горит румянец, будто у моей любимой температура.

– Пит… – зовет она, обвивая руками мою шею.

– Китнисс, ты не здорова, – говорю я, силясь не поддаться соблазну.

Китнисс обиженно кривит губы и прикрывает глаза. Она растерянно ерзает на мне, очевидно не понимая, как от ее движений во мне поднимается волна мучительного желания.

– Я хочу целоваться, – хнычет Китнисс, как ребенок, которому не дают любимый леденец.

Тяжело выдыхаю. Как мне противостоять, когда ее губы шепчут самые сладкие слова на свете? Прижимаю Китнисс к груди, как маленькую девочку, и придерживаю рукой ее голову, склоненную мне на плечо. Она дергается, пытается освободиться, и, видимо, снова перейти к поцелуям, но я не позволяю.

Я не могу так поступить с любимой девушкой: было бы слишком низко раствориться в ее страсти, вызванной не чувствами ко мне, а действием препарата в крови. Воображение, как назло, рисует самые смелые картины, предоставляя мне возможность, увидеть ее лицо, искаженное жаждой большего, почувствовать снова тепло ее губ…

– Ты меня не любишь? – бормочет Китнисс, уткнувшись носом мне в шею.

– Девочка моя, ты не заслужила того, чтобы все было так…

Ее дыхание обжигает мою кожу, по телу бегут мурашки от близости любимой, и я страдаю, будто меня бьют, оттого, что не могу позволить себе насладиться ее огнем. Забыться, отдаться ей целиком, без остатка. Посвятить всего себя той, без которой я не могу жить…

Кантаридин. Слово, перечеркивающее все, что дорого моему сердцу.

Китнисс не простит мне, если я воспользуюсь ее слабостью. Я сам себя не прощу. Остается только мучительно ждать, когда закончится действие препарата. Сколько часов будет продолжаться эта пытка? Смогу ли я ее выдержать? Любимая беспокойно трется о мое тело, причиняя боль, моральную и физическую. Я теряю счет минутам, выливающимся в часы, продолжая сдерживать Китнисс и помогая ей не наделать глупостей. В какой-то момент она затихает, ее дыхание выравнивается – моя девочка спит. Я глажу ее по волосам, целую в макушку и качаю, как в колыбели.

Сотни мыслей успевают пронестись в моей голове за эту, одну из самых долгих ночей в жизни. Как вещество попало в организм Китнисс? Шприц я выбросил, тогда «как»?

Внезапно меня осеняет, и непонятно, почему я не додумался до этого сразу: еда. Сегодня впервые нам принесли разные контейнеры с пищей. Это не Сноу наивен, что не спрятал от меня шприц, это я дурак – повелся, как мальчишка, и радовался тому, как легко удалось разрушить его коварный замысел. Память услужливо воспроизводит последние слова Президента: «… после первого же приема… не рекомендую вам рисковать и пытаться что-то изменить… единственный шанс не нанести непоправимый вред ее организму – не мешать докторам постепенно увеличивать количество лекарства».

Что же я наделал? Каждый раз, когда кажется, что хуже быть уже не может, – пожалуйста!

Голова болит невыносимо, низ живота тянет от предательского желания. Близость Китнисс опьяняет, сводит с ума. Наклоняю голову, рассматривая ее лицо. Румянец спал, кожа стала излишне белой, почти болезненной. Провожу пальцами по ее щеке, вдоль скулы, Китнисс выдыхает и облизывает губы во сне. Сейчас она выглядит невинной и умиротворенной. Что же ты творишь, Сноу?

Не замечаю, как сон забирает меня в свои объятия, и пропускаю момент, когда моя девочка открывает глаза. Все, что я чувствую, это как она поспешно соскальзывает с моих колен, нечаянно толкнув в плечо. Наши глаза встречаются: ее лицо горит от стыда, а серые глаза сверкают осуждением.

– Почему я спала на тебе? – спрашивает Китнисс строго, поправляя и без того идеально сидящее платье.

Я не знаю, что ей ответить. Правда – не лучший вариант.

– У тебя была температура, – вру я. – Хорошо, что все обошлось.

Китнисс сверлит меня взглядом, кажется, что она не верит в мои слова. Я не знаю, помнит ли она свое состояние? Что она чувствует сейчас? Как относится к тому, что произошло?

Стараюсь не выдать своих переживаний, встаю, направляясь на кухню. Китнисс идет следом. Она неотрывно следит за каждым моим шагом, пристроившись на своем стуле справа от стола. Моя девочка смотрит, как я достаю из ящика пачку с мукой, рассыпая белоснежный порошок по столешнице, и часть высыпаю в кастрюлю для теста. Она наблюдает за тем, как я разбиваю пару яиц, добавляю масло и, наверняка, Китнисс замечает, как я замираю у раскрытых дверей холодильника, осматривая продукты, хранящиеся внутри.