Слабо не влюбиться? (СИ) - Страница 73

– И как ты действуешь в таком случае? – любопытствует Соколов.

– Вывожу клиента на разговор. Пытаюсь через диалог понять, чего же именно он от меня хочет. Ты не представляешь, сколько проблем можно решить, сколько ошибок предотвратить, просто сев и открыто поговорив.

– Знаете, а ведь в жизни то же самое, – подмечает тетя Алина. – Диалог – лучший метод разрешения конфликтных ситуаций. Но люди, к сожалению, часто об этом забывают.

Повисает пауза. Я крепко задумываюсь над ее словами, ведь они, по сути, касаются и нас с Артёмом. Когда с ним разучились общаться? В какой момент позволили недомолвкам разрушить наш красивый радужный мир?

– Поговорим? – вдруг подает голос Соколов, выдергивая меня из мыслей.

Сейчас в нем нет и следа былой веселости. Он сосредоточен и предельно серьезен. Смотрит в упор и не моргает.

– Давай, – соглашаюсь я.

Рано или поздно это должно было случиться. Очевидно же, что милые семейные посиделки – это лишь способ слегка подтопить лед перед тем, как перейти к главному.

Поблагодарив тетю Алину за ужин, мы с Артёмом выходим из-за стола и направляемся в его комнату. Она выглядит примерно так же, как и раньше. Неброские обои, кричащие постеры, одинокая гитара в углу. Правда на этот рза, в отличие от прошлого, в комнате царит идеальный порядок. Такой, какого обычно никогда не бывает в жилых помещениях.

– Ты недавно приехал? – догадываюсь я, увидев небольшой пластиковый чемодан, пристроенный в углу.

– Да, – Артём садится на кровать. – Сегодня.

– Весь этот цирк с соленьями – твоя идея?

– Хотел заманить тебя на свою территорию, – на его губах появляется озорная улыбка. Та самая, которая так дорога моему глупому сердцу. – Надеюсь, ты не злишься?

– Пока не знаю, – со вздохом складываю руки на груди. – Это зависит от того, что ты хочешь сказать.

Наши блуждающие по комнате взгляды встречаются, и я чувствую, как мурашки табунами бегут вдоль натянутого струной позвоночника. В голову вдруг приходит запоздалая мысль, что Соколов сильно повзрослел с того момента, как мы последний раз зависали в его комнате. Он уже не мальчишка и даже не парень. Скорее, молодой мужчина, на лице которого лежит печать прожитых лет.

– Хочу сказать, что люблю тебя, Вась, – выдает совершенно неожиданно. – Прости, что признаюсь так поздно.

Я замираю. Словно меня внезапно парализовало. Руки по-прежнему приклеены к груди, а глаза устремлены на Соколова, который не спешит что-либо добавлять. Просто сидит и молча ждет моей реакции.

Умом понимаю, что нужно что-то ответить. Выдавить из себя хоть звук, хоть какую-то эмоцию… Но окаменевшие мышцы лица не слушаются, а язык намертво прилип к нёбу. Мое тело пребывает в глубоком ступоре, в то время как душа рвется, мечется, вопит и плачет. То ли от радости, то ли от шока, то ли еще от чего…

Я наблюдаю за собой будто со стороны: внешне спокойна и бездвижна, а внутри напоминаю психопата, который изо всех сил пытается высвободиться из оков смирительной рубашки. Орет во все горло, бьется головой о стену и натужно воет.

Сколько лет я ждала этого признания? Сколько гребаных лет?!

И вот дождалась наконец…

А сейчас даже не верится. Словно это не со мной происходит. Словно это фантазия. Сон, который развеется поутру.

– И давно ты это понял? – спустя, наверное, минуту молчания удается прохрипеть мне.

– Сердцем – давно, – Артём усмехается. – А вот башкой относительно недавно.

Я продолжаю молчать, пытаясь приглушить ликующие вопли внутреннего голоса. Они затягивают голову хаотичным шумом и мешают думать. Я слишком отвыкла быть откровенной. Я просто не знаю, как себя вести…

– Вась, с Аделиной покончено, – он придвигается ближе. Мягко, но твердо обхватывает мои запястья, вынуждая отнять руки от груди. Настойчиво вытаскивает меня из кокона безопасной закрытой позы. – С ними со всеми покончено. Теперь только ты, слышишь?

Я все еще держусь, но вот наворачивающиеся на глаза слезы предательски обнажают реальный масштаб моих переживаний. Меня потряхивает, словно от высокой температуры. Еще секунда – и плотину прорвет. Я шлепнусь на пол и разревусь в полный голос.

– Вася… Васенька, – ласковыми круговыми движениями большого пальца Артём поглаживает тыльную сторону моей ладони. – Хорошая моя. Родная. Доверься мне. Пожалуйста. Я больше тебя не подведу…

В его голосе столько обезоруживающей искренности, что меня накрывает волной сумасшедше ярких чувств. Накрывает и сбивает с ног. Трясущиеся колени подкашиваются, и я буквально падаю Соколову в руки, захлебываясь от любви, восторга и щемящей нежности.

Крепко обнявшись, мы с Артёмом валимся на кровать. Дышим тяжело и рвано. Боимся хоть на секунду ослабить хватку. Боимся упустить болезненно острый, пиковый момент счастья, который до основания пронзает наши души.

Не разговариваем и не целуемся. Просто вжимаемся друг в друга в отчаянной необходимости стать одним целым. Органы зрения и слух – отключены. Все внимание сосредоточено на кончиках пальцев, которые скользят по коже, по одежде, по волосам…

– Ты простил меня? – спрашиваю тихо, размазывая свои слезы по его щекам.

Что бы Артём ни говорил, но моя вина в наших общих горестях тоже есть. Я наконец созрела для того, чтобы признать это. Открыто и вслух.

– Никогда не держал на тебя зла. Вот честно, – шепчет куда-то мне в висок. – А ты, Вась? Ты простила?

– Простила, – говорю искренне.

До меня только сейчас в полной мере доходит, как же бездарно и глупо тратить свою жизнь на обиды. Время неумолимо. Оно бежит со страшной скоростью и никого не щадит.

Взять хотя бы нас с Тёмой. Казалось бы, минуло лишь мгновенье, лишь секундный взмах ресниц – и вот как-то так вышло, что мы уже взрослые. Не верим в Деда Мороза, равнодушно относимся к сладкому, в дождливую погоду обходим лужи стороной. В таких условиях делать выбор в пользу негатива – попросту преступно. Ведь еще через мгновенье мы состаримся. А еще через одно – умрем.

Дальше влажные поцелуи перемешиваются с приглушенными разговорами. Мы общаемся тихо, чтобы родители, находящиеся за стенкой, нас не услышали. В этом есть нечто будоражащее. Какой-то шальной нерв авантюризма родом из безоблачного прошлого.

Артём рассказывает о разводе. О том, каким потерянным он себя чувствовал после моего отказа и как воспрял духом после моего появления на свадьбе.

– Я тебя увидел и сразу понял, что ты пожалела о своем решении, -нашептывает он, наматывая на палец мои волосы. – Понял, что для нас еще не все потеряно.

– И поэтому сбежал со свадьбы, – подхватываю и с легким укором добавляю. – Мог бы сделать это со мной.

– Мне нужно было побыть одному какое-то время, – он цепляет мой взгляд, и сердце в груди вновь ускоряется. – Погрузиться в себя, как бы по-идиотски это ни звучало.

– Это не звучит по-идиотски, – улыбаюсь. – Напротив.

– Помню, я валялся в спальном мешке, смотрел на звезды и думал о тебе, – Соколов приподнимается на локте и, не удержавшись, снова целует меня в губы. – Знаешь, Вась, я представил, буквально на секунду, что тебя нет. Что ты просто исчезла. Безвозвратно и бесповоротно.

– И что ты почувствовал?

– Это сложно описать… У меня было такое ощущение, будто из этого мира высосали всю радость, все счастье, весь свет, – Артём переводит взор к окну, и его лицо становится печальным. – Даже звезды перед глазами померкли. Словно их выключили, – вздыхает. – В тот миг я как никогда ясно осознал, что не смогу без тебя. Что не хочу проводить остаток жизни в долбаном мраке, понимаешь? Ты мое солнце, Солнцева. В самом прямом смысле этого слова.

Теперь уже от поцелуя не могу удержаться я. Обхватываю затылок Соколова ладонью и притягиваю парня к себе. Он вкусный, сладкий, нежный, незабываемый… Лучший мужчина на земле! Я поняла это еще, будучи подростком, и спустя годы мое мнение остается неизменным.

Распалившись от моих, в сущности, невинных ласок, Артём опрокидывает меня на спину и накрывает собой. Танец его языка доводит до исступления, до дрожи, до аритмии. А недвусмысленные движения таза переносят нас далеко за грань приличия.