Сквозь века. Первая часть. Занятие «не хуже других» - Страница 12

Не надо пропадать двоим… Слова резанули чёрным ужасом, неизбывным, холодным, древним… За простой этой математикой – лучше один – стояло что-то слишком страшное, слишком неправильное и – слишком знакомое. Словно вновь повторялось что-то… непоправимое. Горе, давнее, как этот мир.

Дона Мигеля затрясло. Он совершенно потерялся. Ровно на одну секунду на его лице промелькнуло выражение крайнего ужаса – но он сразу же овладел собой, подобрался:

– Этого не будет, – сказал, как приказ отдал. На лице – никаких эмоций. Бесстрастен, уверен в себе. Владеет собой и абсолютно владеет ситуацией. Как велел – так и будет. Ни тени растерянности, неуверенности.

Но Харрада снова успел увидеть всё – и растерянность, и смятение – всё. А Гарсиа-то ещё впечатлительнее, чем ему показалось… Да что он такого сказал? Ничего такого он не сказал, правильно всё. Логично. Ему вдруг пришло в голову – а хотел бы он сам оказаться по ту сторону этой логики: на месте Мигеля? Чтобы за него вступился кто-то и… Не получилось представить: никогда за него никто не вступался. Он сам – да, а за него – нет. Не требовалось. Вот разве Чинк.

Михаэль улыбнулся через силу и, наверное, впервые в жизни произнёс:

– Прости, лейтенант. Не то что-то я сделал. Прости. Я не подумал.

– Молчи. Тебе же трудно говорить.

– Да нет, не очень. – соврал Михаэль (вот извиняться – это уж точно потрудней, – не сказал он вслух). – Ушёл бы ты… Обоим бы легче.

– Как ты ещё держишься?! Молчи, я и так уже понял, что ты упрям. Можешь больше не доказывать. Береги силы: они тебе понадобятся. Всё хорошо. Всё поправимо. Я знаю, что делать.

Вода на походной печке уже вскипела. Лейтенант осмотрел вина, выбрал подходящее. Он не мог поверить, что делает это. Пять лет страха, липкого страха, до дрожи, до тошноты… Пять лет ночных кошмаров. Пять лет осторожности. И вот где она – вся эта его осторожность. Вот оно – начало кошмара наяву. Дон Мигель Гарсиа знал, что безусловно губит себя. Но почему-то это перестало иметь значение. Всё перестало иметь значение. Решение принято:

– Я не отпущу тебя.

Ренато он услал: за водой. Смешал в нужной пропорции вино с кипятком, повернул камень на перстне и высыпал в бокал несколько бордово-красных крупинок – те мгновенно растворились. Посмотрел на Харраду очень внимательно – прикинул вес, а также тяжесть состояния – и добавил туда же оставшиеся. Разорвал платок, смочил в снадобье и, свернув, осторожно затолкнул прямо в рану, глубоко:

– Держись, сейчас станет лучше. Ты только пожалуйста держись.

Снадобье прожгло не хуже железа.

Рыжий Чёрт стерпел, сумел не заорать. Даже не застонал. Но потерял на этом последние силы.

– Держись. Всё будет хорошо, – доносилось до него словно из другого мира: – Всё поправимо. Всё хорошо. Теперь пей.

Но он не совсем ещё впал в одурь:

– Нет.

– Да почему, чёрт возьми!

– Нет… Мне… нельзя… – голос уже едва повиновался: – Нельзя – пить.

– A-а! «Коновал» сказал? А ты поверил. Пей, доверься мне. Пей.

Харрада чувствовал, что проваливается. Жизнь свивалась в тугой смерч и уходила. Он вдруг так ясно увидел, каким же он был ослом, всю ночь. Так изводил себя, и напрасно: пить-то – можно!!!

– Михаэль! То, что ты для меня сделал!.. – говорил Мигель. – Знаешь, у меня ведь нет друзей. И не было никогда – только я об этом не знал. А теперь, когда друг у меня есть – я опять об этом не знал. Держись, солдат. Держись, брат. Пей. Пей, даже если это будет стоить мне жизни. Мне теперь всё равно.

От микстуры исходил терпкий бальзамический запах, на вкус – огонь. Михаэль припал к кружке, вцепился так, что отнять невозможно, даже уже пустую. Всё равно, что пить – хоть огонь – только пить.

Того, что говорил Гарсиа, он не понимал, да едва ли и слышал. Он понимал только, что пить – можно. Весь мир для него был сейчас в этих трёх глотках, ничто больше не существовало.

– Ну и натерпелся же ты, – прокомментировал Гарсиа. – Как выдержал? Я б так не смог.

Рыжий Чёрт с безумным видом, задыхаясь, дрожащими руками продолжал цепляться за опустевшую кружку. Хоть глоток ещё! Ещё хоть каплю… По телу быстро ползло тепло, в глазах прояснялось. Внутри всё словно онемело, и боль ушла. Слабость отступала. Михаэль опомнился и кружку отдал: иссушающая жажда тоже куда-то делась.

Он чувствовал себя почти здоровым и вполне сильным. Выздоровел?! Так не бывает! Изумлению его не было предела. Ни боли, ни слабости, ни жажды, ни дурноты… Здоров! Сидит: сам сел…

– Колдовство? Вот чёрт, – пожалел он, – не знал я, что ты такое можешь.

– Да? И что? – Мигель сосредоточенно сжимал пальцы у него на запястье.

– Надо было сразу тебе всё рассказать. И вместе идти. Отправил, дурак, одного против четверых.

Дон Мигель смотрел на него с совершенно непередаваемым выражением:

– Невероятно… Не могу я понять, что ты за человек, Харрада, но по-моему, ты мне друг. А я и не знал… Я тоже Вам друг, дон Михаэль, если Вы не против.

– Это честь для меня! – Михаэль спокойно смотрел в глаза невероятному человеку, взгляда которого никто не выносит дольше одной-двух секунд.

– И для меня – честь.

Они скрепили договор дружбы рукопожатием, и Рыжий Чёрт великодушно объявил:

– Ладно, прощаю, – и пояснил: – что раздел меня. Гарсиа изумлённо поднял брови, потом взял реванш:

– Ладно. И я прощаю: что ты говорил мне при этом. Михаэль, вспомнив, залился краской. Мигель снова вручил ему волшебное питьё: следующая порция, ещё три глотка. И снова заметный прилив сил. Харрада вернул пустую кружку:

– Что это? Колдовство!

– Конечно нет, – Мигель ещё раз проверил больному пульс: – средство быстрой помощи, очень сильное. Из Тибета, из монастыря. Секретное, понимаешь?

– Там что – тоже монастыри?

– Не такие, как здесь. Расскажу, после.

Теперь раненый должен был спать и не тратить силы. Он получил новый шанс. А Мигель очень спешил по делам.

Хотел было послать слугу, но подумал и решил, что поедет сам.

– Дождитесь меня, – сказал он Михаэлю очень серьёзно.

– Ладно, не сбегу. – Харрада снова сел. – Дон Мигель!

– Да, я здесь, – он бегом вернулся от двери и спросил с тревогой: – Что?

– Это правда, что Вы знаете слово для лошадей?

– ……Что?!.. Какое?… Слово… Вы неподражаемы.

Ложитесь и обещайте больше не разговаривать, постарайтесь поспать. Я скоро вернусь, – и Марес вышел, тихонько посмеиваясь.

Ренато, как велел дон Мигель, тормошил хозяина. Тот, не просыпаясь, пил выдаваемые три глотка – и спал себе дальше. Ему снилась степь, пёстрая змея, которая очень ему нравилась; шумный Коринф, красивый фонтан, похожий на дикий водопад и на кусочек свободы; горячие камни мостовой под ногами, кувшин на плече; океан, скованный вековыми льдами, и заснеженные горы… Словом, всё то, чего он никогда не видал.

Разбудило его энергичное похлопывание по плечу:

– Просыпайся, просыпайся, малыш! Просыпайся, к тебе доктор пришёл. Доктор будет тебя лечить.

Великан хотел было спросонок потянуться, по обыкновению, – но вспомнил, что ранен. Именно что вспомнил: сами-то раны не напоминали, как нет их. Чудеса.

– Кто Вы? – склонившегося над ним человека он видел впервые.

– Я и есть доктор, – отвечал тот.

Длинные, до плеч серебряные локоны. Резкие, но правильные черты: тонкие губы, тонкий орлиный нос, прямые брови – белые и густые. Интересное лицо, необычное. Глубокие морщины на щеках. Серые ясные глаза, лучистый взгляд. Старик внушал спокойствие и доверие. Михаэль слышал о нём: доктор Сатториус, местный. В отличие от большинства современных медиков, он – из благородных, даже титул имеет. Барон. Как хирург не имеет себе равных: врач от Бога. Именно у него лечится элита. Говорят, к нему обращался сам полковник де Сарсо.