Сквозь туманы. Книга 1 - Страница 2

От свежего воздуха стало легче.

– Все, я ушла, не хочу больше тебя слушать, – Анна уже развернулась, когда Макс совсем тихо, прошептал:

– Ты вспомнишь меня, но будет поздно.

Вернувшись в кабинет, Савина долго не могла прийти в себя. Снова появилось ощущение сладкого сиропа на руках: пальцы склеивались, стягивалась кожа. Это безумно раздражало.

Она поплелась в уборную и долго натирала ладони мылом, но это не особо помогло. Вернувшись к столу, Анна разложила бумаги стык в стык, поправила ручки и карандаши, чтобы стояли ровным веером в стакане, одернула завернувшуюся полоску жалюзи. Но состояние покоя не возвращалось. Пальцы дрожали, а в груди стояло противное ощущение непорядка и неправильности. Словно ее окунули в чан с грязной водой и заставили стоять на солнце и обсыхать.

Анна вернулась домой поздно ночью и сразу завалилась спать. Чемоданы стояли под стенкой, документы и билет лежали на тумбочке. С будущим проводником связались, договор был подписан еще в офисе.

* * *

Луна освещает долину и четырех людей в серых плащах, стоящих полукругом на каменной площадке. Их лица скрыты капюшонами.

В центре, на небольшом постаменте, видны очертания широкой чаши, отливающей серебром.

Ветер блуждает между людьми и путается в ткани их одеяний.

Над площадкой возвышается силуэт больше похожий на тень, и сквозь его эфирное тело можно увидеть деревья и очертания гор. Силуэт колышется, выгибаясь в сторону, и раздваивается. Затем съезжает в комок, едва ли похожий на фигуру человека.

Накатывает шорох. Кажется, звук идет со стороны долины, напоминая шум ливня.

Это шепчутся люди.

Тень утробно рычит и отходит назад, пропуская к чаше остальных. Их тела движутся плавно, словно летят в воздухе.

Шепот не прекращается.

Усилившийся ветер играет плащами, отчего они раскрываются за спинами людей, словно крылья раненых птиц.

– Шее… – хрипит тень и взмахивает руками-рукавами, будто из черной шифоновой ткани, разрезанной на тысячи полосок.

Первый человек выходит вперед, поднимает правую кисть. В зажатых пальцах ярко вспыхивают искры – на лезвии клинка танцуют блики лунного света.

– Прими мою кровь! – восклицает он, протягивая левую ладонь над глубокой чашей. Голос сливается с громким ритуальным шепотом, утробным рычанием тени и шелестом леса.

Резкий рывок. Бурая в полутьме кровь течет ручьем из кулака, огибает запястье и стремительно капает в чашу. В черном днище эти капли почти незаметны. Они скворчат, напоминая звук воды, падающей на раскалённый лист железа.

Вздыбливаются клубы белесого дыма. Они кружат внутри чаши и, переваливаясь через край, сползают вниз и тянутся к ногам силуэта.

Соприкосновение и толчок. Фантом качается, но не падает, а вырастает в размерах почти вдвое.

– Ше… – шипит создание.

Человек опускает окровавленную руку и, передав клинок следующему участнику ритуала, отходит во мрак. Беспрерывно слышится его надрывный, искаженный болью, говор.

Остальные повторяют за первым, выходя вперед по очереди. Они продолжают шептать бессвязные слова, похожие на нестройную трагичную песню. Их голоса звучат волнообразно: то громко, то почти неслышно, а иногда шепот перетекает в крик.

Тень уже высится над чашей густым черным мороком с лохматыми лентами рук, и все таким же полупрозрачным силуэтом, через который просвечивает луна и долина. Тонкая нитка реки, что словно пронзает черный туман, кажется трещиной на холсте с живописным пейзажем.

Белое марево, вытекающее из чаши, меняет цвет на густой серый, а после смешивается с пламенным, разбавляется синим и фиолетовым, вскоре и вовсе становится непроглядно черным.

И уже антрацитовый едкий дым стелется по земле, связывая все пять фигур.

Тень делает шаг вперед, берет кинжал из рук последнего человека, поднимает лезвие вверх, выкрикивает неясное слово и рывком вонзает клинок себе в грудь.

Яркий всплеск слепит глаза. Гортанный вой смешивается с криком людей.

Черная волна из груди тени захлестывает ее и толчками, похожими на гейзер из смолы, вырывается вперед, в чашу. И, когда тьма набирается до краев, она соскальзывает с кромки сосуда и устремляется к людям. Их тянет к постаменту черной ниткой, все ближе и ближе, как марионеток. Они сникают: кто-то падает, кто-то выгибается, кто-то расслаивается и распадается на куски. И лишь остатки тел пропадают с густым черным туманом.

Хлопок, и все стихает. Ни ветра, ни крика, ни шороха. Только черный великан смотрит вниз и воет неземным, чуждым голосом.

Тень понемногу растворяется: стекает густым вязким потоком на площадку. Вверх поднимается пар, и долина окунается в непроглядную серую мглу. Кажется, мир замирает, время замедляет ход, в какой-то миг совсем останавливается, и наступает…

Первый луч солнца касается верхушки горы, затем устремляется в самый центр сосуда, освещая пустую площадку из черного камня. Только сейчас можно заметить тысячи тонких трещин – паутину времени – рассекающих чашу.

Туман рассеивается. Он проникает в каждую клеточку бытия. Природа выдыхает, и осторожно продолжает ход. Ветер нежно касается верхушек деревьев, кружева листьев кротко перешептываются, река всхлипывает берегами и убегает за горизонт, разрезая долину на две части.

И уже теряется интерес, и сон начинает пропускать Анну в реальность, как в последний момент она замечает эфирную дымку в стороне, летящую в сторону мрачного леса. Кажется, не по вкусу ей солнечный свет.

Перрон был окутан утренним туманом. Плотный холодный воздух забирался под одежду и развеивал сон. Бросало в дрожь. А может это от волнения?

Анна выдохнула, обняла себя за плечи, снова посмотрела на двери, ведущие к вокзалу. Никого.

Несколько человек пробежали мимо, волоча тяжелые сумки по плитке. Проводница с шикарной грудью сказала, что у провожающих есть еще пять минут. В стороне обжималась парочка влюбленных. Савина натянуто улыбнулась, все эти яркие отношение – иллюзия. Все заканчивается, когда начинается быт. Вот в чем надо проверять любовь. Дисциплина, порядок, контроль. А сейчас так мало мужчин с хорошими качествами. А терпеть носки под кроватью и незакрытый тюбик зубной пасты – это выше ее сил, лучше уж быть одной.

Девушка обняла парня за шею и прошептала «люблю тебя», да так громко, что и Анна и проводница расслышали. Хотелось прыснуть смешком, но Савина сдержалась. Кому нужен ее скептицизм? Пусть верят в сказку, если им хочется. Жаль только больно потом разочаровываться. Проводница заулыбалась, даже кашлянула в кулачок, отошла в сторону, поправляя темно-синюю форму, что почти трещала по швам от ее полноты. Тоже еще одна из палаты «верю в любовь». Только Анна для себя уже давно все решила.

Отбросила мысли о приторных отношениях и снова уставилась на вокзальные двери. Савина все еще надеялась дождаться Карину, которая обещала проводить, но жутко задерживалась. Уезжать на две недели и не увидеться – было жестоко даже для Анны. Хотя она не особо привязывалась к людям, но Карина единственная мирилась с ее бзиками и никогда не упрекала в навязчивой чистоплотности.

Савина разочарованно выдохнула и шагнула в сторону вагона.

– Аня!

Оглянулась. Подруга бежала со стороны перехода, перепрыгивая через несколько плиток сразу, и махала усиленно рукой. Уже вблизи Анна рассмотрела ее раскрасневшиеся щеки. Вороньи волосы беспорядочно торчали. Давненько она не видела Кори такой. Может, около полугода назад, когда ее бросил очередной придурок.

– Опоздала. Сори-сори! Плохо спала всю ночь, – протараторила Карина и небрежно чмокнула Анну в щеку. Затем вытерла бусинки пота со лба, все еще хватая ртом воздух. Выцветшая, наспех одетая, футболка, давно уже смирилась с участью тряпки, измятые джинсы, которые потерлись на коленях, будто умоляли отправить их на помойку, а еще запыленные кроссовки, мечтали о хорошей щетке.