Сквозь тернии - Страница 19

- Так вы считаете?.. – Элачи подался вперёд, но снова замер на полпути, опираясь о кромку стола. – Но это бессмысленно!

- Не более того, что несколькими минутами ранее озвучили вы сами, Элачи, – я про возможность больных детей понимать язык дельфинов и путешествовать по параллельным мирам.

Элачи нахмурился.

Шэмьё тут же поспешил оговориться:

- Простите меня, Элачи, но мы с вами не совсем тактично относимся к мнению друг друга. Вещи нужно обзывать своими именами, верно? Так вот, я бы хотел исправиться и сказать: неправдоподобно, но, конечно же, возможно. Потому что не доказано и обратное.

- Так что же мы имеем?

- Мы имеем бесспорные доказательства того, что ровно полгода назад с поверхности Европы, что входит в систему экзо-планеты Юпитер, кто-то или что-то послал сигнал – предположительно тревоги – своим сородичам, для того, чтобы те что-то предприняли. Главный мотив, заставляющий нас склониться именно к подобному заключению, основывается на примитивном способе передачи послания, – радиосигнал. Это позволяет сделать вывод, что сторона, передавшая сигнал, либо не располагала возможностью излучать как-то иначе, либо не сочла данность целесообразной, – Шэмьё резко замолчал и уставился куда-то в сторону.

Элачи так же молчал, рассматривая очередной книжный стеллаж, верхняя кромка которого терялась где-то под потолком во вращающемся сумраке, так похожем на горизонт экзо-планеты.

- И как же нам быть?

- Так ради чего вы решили со мной встретиться? – внезапно ответил вопросом на вопрос Шэмьё.

Элачи вздрогнул.

- Я знаю, что это прозвучит дерзко...

- Полноте, я уже не один десяток лет общаюсь с тинэйджерами, – Шэмьё лукаво улыбнулся. – Вы, по сравнению с ними, – ангел воплоти.

- Ну да... Я – ангел. Хм... Так меня ещё никто не обзывал, – Элачи покачал головой, словно примеряя неуместную аналогию с разных сторон. – Ладно, скажу в открытую, как есть, тем более что с вами, как я погляжу, в жмурки играть бессмысленно, господин президент. Я в курсе, что у вас есть связи в Мэринелендском дельфинарии.

Шэмьё развёл руками.

- Ну, я бы не сказал, чтобы такие уж надёжные... Хотя всё зависит от того, что именно вам нужно.

- Для начала, я бы хотел посмотреть на то, как поведёт себя обычный дельфин, когда услышит наш сигнал, – глаза Элачи снова заблестели.

Шэмьё потёр подбородок.

- Действительно, интересно. Что ж, попробую это устроить, но ничего не обещаю. Да, вот что ещё важно...

- Что?

- Вы сообщали о сигнале кому-нибудь ещё, кроме меня?

Элачи пожал плечами.

- Нет. У нас же, по сути, голая теория. Куда её нести? Во флегматичный НАСА? Отдать на растерзание «федералам»? Или зашвырнуть прямиком в Белый дом?..

Шэмьё кивнул.

- Да-да, я думаю, что и впрямь стоит немного повременить.

- НАСА всё равно, рано или поздно, обо всём пронюхает. Ведь «Вояджер» попадает под их юрисдикцию – моя лаборатория, это всего лишь технический персонал, привыкший жить по инструкциям.

- Не преувеличивайте. Если бы не ваша бдительность, ещё неизвестно, как бы всё это развивалось и дальше... И во что бы вылилось в конце концов, – Шэмьё в очередной раз тяжело вздохнул. – Что ж, на этом позвольте раскланяться. Ещё раз благодарю вас, Элачи, что решили проконсультироваться именно со мной – это мне несказанно льстит.

- Да что вы, господин президент, это вам, спасибо!

Шэмьё вдруг разозлился.

- Да, прекратите обращаться ко мне: «господин президент»! Что я, Вельзевул, что ли, какой?

- Прошу прощения, господин... Шэмьё... То есть, просто Жан-Луи. Спасибо.

- Не за что. Ещё один момент, Элачи.

- Да.

- Ваша теория, относительно деятельности Аненербе. Я понимаю на счёт чистых душ... Но почему именно дефективные дети?

- Всё очень просто: дефективный ребёнок остаётся чистым всю жизнь – даже когда становится взрослым, – потому что никому нет до него дела. Странно, что вы не додумались сами...

Россия. Рязань. «Мама».

Женя уныло брела по шумной мостовой, изредка цепляя встречных прохожих, которым не было до неё никакого дела.

Им нет дела до её горя. Им всё равно. Потому что это случилось вовсе не с ними, а с кем-то ещё.

«С кем-то ещё... Оказывается, как мало нужно для того, чтобы превратиться из обычного человека в КОГО-ТО. Миг – и всё летит в тартарары, словно так было запланировано изначально. И кажется, что обратной дороги нет... Хотя её и впрямь нет. Особенно у меня».

Женя не совсем понимала, почему она ещё до сих пор жива: еда казалась тяжёлой и безвкусной, мысли – странными и обречёнными, а ночи – просто ужасными. В них неизменно что-то таилось, не желая показываться на глаза. Женя помнила, как орала во сне, силясь докричаться до Славика, но во вращающейся мгле звучал лишь его ехидный смех: он всё для себя решил уже давным-давно, а не после того, как случился кошмар.

Он не то чтобы так ни разу и не позвонил, он не брал трубку, даже когда звонила сама Женя, в порыве нестерпимого отчаяния, понимая, что просто не может одна ВОТ ТАК! Да, он не брал трубку, а потом стал резать буквально по живому: просто «сбрасывал» вызов, словно это была не Женя, а кто-то посторонний.

«Снова это опостылевшее КТО-ТО! Привязалось, как гадкое МАЛО ЛИ ЧТО!» – Женя замерла на перекрёстке и глупо смотрела на обычную семейную пару, что прогуливалась вдоль противоположной улицы. Сердце колотилось, точно ополоумевшее, а в груди набухла боль... да так, что хоть волком вой!

Женя поскорее отвела взор от чужого счастья, уставилась под ноги, на грязный асфальт. Чуть в стороне замер встревоженный муравей; он поглядывал на Женину тень, не решаясь продолжить путь.

Женя просто отступила назад – она ничто. Даже не тварь. Она пустое место, оболочка, внутри которой не осталось жизни. КТО-ТО принёс заразу, и та подчинила себе организм. Она поселилась в каждой клеточке, в каждом атоме, в каждой частице! Она убила всё благополучное и светлое, оставив лишь нестерпимую боль, которую ничем невозможно унять. Хотя бы ослабить на время, чтобы попытаться передохнуть.

Женя вздрогнула и пошла не зелёный сигнал светофора.

Навстречу шла парочка – он и она. Он держал её за руку, а она громко рассказывала, как устала и как ей всё равно хорошо. Женя проглотила вязкий ком, с трудом устояла на ногах от шлейфа жизни, что нёсся вслед за счастливыми подростками.

На противоположной стороне улицы царила тень – Жене было всё равно.

«Действительно, почему я до сих пор жива? Как я сама терплю всё это?! – Она отчаянно выдохнула. – Не было бы мамы, скорее всего, я бы исчезла ещё на прошлой неделе, в тот самый вечер, когда Лера была вынуждена меня покинуть. Я бы не смогла совладать со всем этим в одиночку. Я бы не выдержала».

Каждый день после работы, Женя возвращалась домой. Она сама не знала, почему поступает именно так. Точнее знала, но упорно игнорировала данность: она надеялась, что в один прекрасный вечер за дверями квартиры её встретит прежняя жизнь, утерянное счастье. Да, глупо, но Женя не могла с собой ничего поделать – она оставалась наивной дурёхой, которая, наверное, смогла бы даже простить, захоти этого сам Славик. Но Славик не хотел, отчего Женина жизнь походила на гигантские качели, с той лишь разницей, что она не могла с уверенностью сказать, навстречу чему полетит, в тот момент, когда закончится томительное ожидание в одной из мёртвых точек. Она не знала, что принесёт с собой новый день.

В детстве качели выглядели не столь жутко, но на то оно и детство.

Женя росла спокойным ребёнком: образцовой дочерью, привыкшей во всём слушаться маму. Мама была доброй – она и сейчас оставалась такой же, по прошествии почти трёх десятилетий, – так что чаще Жене приходилось самой выпрашивать то или иное поручение, потому что смотреть просто так на труд взрослых она не могла. Папа отчего-то пил – сейчас Женя прекрасно понимала из-за чего именно. Это называется алкоголизм – пьешь, чтобы жить, как бы абсурдно это не звучало. Но всё именно так. Так вот, папа пил, на дворе стояли суровые девяностые, постоянные дефолты и сопутствующие им задержки заработных плат. Мама трудилась нянечкой в детском садике. Когда припёрло окончательно, устроилась подрабатывать уборщицей в одну из частных контор, – в те времена они плодились, будто кролики. Жене тогда было чуть больше десяти – она ходила в четвёртый класс. Да, это совсем не тот возраст, в котором появляются первые осознанные мысли – точнее сознательные, – но у Жени они появились именно тогда. И именно в таком возрасте она стала помогать маме убирать офисные помещения, уверенная в том, что так правильно.