Сквозь огонь и воду - Страница 49

Пограничник не спеша удалился в здание и вскоре вернулся оттуда с паспортами, проштампованными честь честью.

– Я поставил вам дату выезда из Абхазии пятницей, когда наша смена дежурила. Надеюсь, ничего предосудительного вы в это время не совершали.

– Разве я похож на преступника?! Дорогин и пограничник встретились взглядами.

"Определенно похож”, – подумал пограничник и сказал:

– Нисколько.

– Я их знаю, – милицейский майор вскинул руку к козырьку.

Сделал он это лениво, не теряя собственного достоинства.

– С таможенниками проблем не возникнет? – спросил майор Зязюля.

– Никогда, – Дорогин тронул машину. На таможне лишь попросили открыть багажник, посветили в него фонариком и лениво поинтересовались:

– Ничего недозволенного не везете? Предложение с двумя “не” и одним “ни” развеселило Дорогина. Как ни ответь, все равно непонятно, везешь что-нибудь или нет.

– Если только чего-нибудь враги не подбросили, фальшивые доллары, например, – хохотнул Дорогин.

Шпит заворочался, не удержал равновесие и завалился на водительское сиденье.

– Хорошо ему, – вздохнул таможенник, – надеюсь, завтра он не станет обкладывать вас трехэтажным матом за то, что очутился в Абхазии.

– Кто ж его знает? Сам просил…

Майор Зязюля стоял у шлагбаума и курил дорогую сигарету. Блок он получил в презент от пересекавших границу контрабандистов. Сигареты были получены именно в подарок, сверх оговоренной суммы за пропуск машины.

«Это ж надо! – думал майор о Дорогине. – Сумел самого Шпита раскрутить на помощь детскому дому. Да, бандиты всегда сентиментальны. Небось подпоил Шпита, тот в пьяном угаре и пообещал деткам помочь. Назавтра бы протрезвел, к черту послал! А он молодец, тепленького, горяченького взял и прямо по назначению доставит.»

Рубиновые огни УАЗика скрылись за поворотом.

«В каждом человеке есть что-то хорошее, – и майор вскинул руку, показывая место, где следует остановиться следующей машине. – Последняя модель „пежо“, – подумал Зязюля, – следует их тряхнуть на деньги.»

Вскоре он забыл о Дорогине и его пьяном спутнике.

Дорогин успел проехать сорок километров, прежде чем Шпит открыл глаза. Он смотрел осоловело, явно не понимая, где находится и что с ним происходит. Свет фар выхватывал то пушистые, как лисьи хвосты, кипарисы, то сложенные из дикого камня подпорные стенки. Машина шла, не сбавляя скорости на поворотах.

– Твою мать, – прошептал Шпит, протирая кулаками глаза и вздрогнул.

Ему вспомнилось все в мельчайших подробностях: мертвые приятели, тусклый свет лампочки в подвале, стук падающих на дно ямы комьев земли. Дорогин резко нажал на тормоза. Шпита бросило вперед, он ударился лбом о край металлической панели. Из рассеченной брови потекла кровь. Дорогин схватил Шпита за воротник, и не успел тот опомниться, как острое лезвие ножа легло на пульсирующую сонную артерию.

– Тебя, урод, я оставил жить не потому, что ты мне нравишься. По справедливости, лежать бы тебе рядом с твоими приятелями. Но только ты можешь привести к деньгам. Не вздумай дергаться, попробуешь убежать – я буду стрелять по ногам. Представляешь себе, что такое раздробленная коленная чашечка? С такой раной ты протянешь без медицинской помощи дня три, а больше мне и не надо.

– Что со мной будет? – прохрипел Шпит, воротник душил ему горло.

– Сядь по-человечески.

Шпит послушно завел руки за спину, прижался к спинке сиденья.

– Куда ехать?

– В Новый Афон.

– Это не адрес…

– Там нет адреса. Деньги в доме старшего брата авиадиспетчера.

– У Отара? – вспомнил Дорогин имя, услышанное от Козлова.

Шпит медленно перевел глаза к окну. Густые кусты были так близко, что нырнуть в них он успел бы за одну секунду. А там ищи-свищи!

– Дверца на ключ закрыта, – напомнил Дорогин.

– Да… – с ненавистью произнес Шпит. – Но старик не знает, где лежат деньги, без меня тебе не обойтись…

Одной рукой Сергей вытащил из-под сиденья литровую бутылку “Абсолюта”, откупорил ее и заставил Шпита выпить граммов триста. Бандит, еще не протрезвевший, вновь погрузился в алкогольный дурман. Перед его глазами дорога поплыла. Спиртное, обжегшее пищевод, просилось наружу. Шпит пару раз икнул и, понимая, что пройдет лишь минут десять, и он вновь вырубится, попросил:

– Отлить надо…

– Руки перед собой! – скомандовал Сергей. Шпит вытянул руки, и Дорогин застегнул на них браслеты наручников. Вновь предусмотрительно вытащил ключ зажигания из замка и, обойдя машину, выпустил бандита. На этот раз уже не нож, а пистолет оказался в руках у Муму. Тот самый, из которого он застрелил Садко и Лебедя, с тяжелым черным глушителем. Шпит все еще колебался, не попробовать ли удрать. Он уже понял, что Дорогин его не убьет, но шансов оставалось все меньше. Похититель знал, где деньги, но, видимо, не был в этом уверен, и только это пока спасало шкуру Шпита.

«Броситься в кусты, пробежать, сколько смогу, а затем упасть, затаиться.., максимум я продержусь минут пятнадцать, затем вырублюсь, – соображал Шпит, медленно застегивая брюки. – Нет, пока рисковать нельзя, шансов у меня никаких. Найдет.., ногу прострелит. Дождусь, когда он увидит деньги. От их вида многие теряют голову.»

– В машину! – Сергей подтолкнул Шпита стволом пистолета.

– Попить или пожрать чего-нибудь надо, – заплетающимся языком проговорил бандит.

– Если пить хочешь, попей “Абсолюта”, а жрать тебе не к чему. Еще салон заблюешь.

– Покурить…

– На том свете покуришь… – спокойно ответил Дорогин, выезжая с обочины.

Как ни крепился Шпит, как ни пытался дышать глубоко, спиртное вновь его разморило. Кровь, стекавшая с рассеченной брови, уже запеклась. Вокруг глаза кожа потемнела, а лицо опухло.

Новый Афон встретил Дорогина погашенными фонарями. Ни людей, ни машин. “Словно нейтронная бомба разорвалась над городом”, – подумал Сергей, выходя из УАЗика.

Серебрилось небольшое рукотворное озеро. На островке посреди него высился ржавый остов бывшего ресторанчика. Ярко светила ущербная луна. Пляж начинался сразу за откосом шоссе. Нестерпимо сильно пахло цветами. Ночь буквально разрывалась от стрекотания цикад.

Шпит даже не проснулся, когда Дорогин отомкнул один браслет наручников, завел бандиту руки за спину и вновь соединил их. Сергей сидел возле машины, привалившись спиной к колесу, и смотрел на серебрившееся в лунном свете море.

«Какая короткая у меня позади жизнь, промелькнула, словно одно мгновение. Но начинаешь вспоминать и диву даешься, сколько всего пережито: детский дом, учеба, съемки в кино, семья, гибель детей. А потом? Было ли в моей жизни то, что можно назвать жизнью?! Тюрьма, зона… Эти годы можно вычеркнуть, затем – месть, я поквитался с теми, кто убил мою семью. Все, что есть у меня сегодня, это Тамара. Не знаю, за что она меня любит, но факт остается фактом. Паша-Паша… – вздохнул Сергей и принялся тихо насвистывать знакомую до боли песню: “Разлука ты разлука”… – Ты появился и сразу исчез, подарив мне надежду на то, что жизнь приобретет смысл.»

Иногда человеку необходимо посидеть, подумать, перебрать в памяти прошлое. Тогда на душе становится спокойнее, жизнь вновь обретает смысл, и ты уже не просто мчишься сквозь дни, недели, годы… Ты начинаешь понимать, куда ведет дорога жизни. Чаще всего это случается, когда возвращаешься в места, где давно не бывал, где провел детство. И не важно, счастливым оно было или полным лишений. Ребенок всегда счастлив. Он умеет радоваться малому: бабочке, севшей на руку, зайчику, отброшенному маленьким зеркальцем на стену, украденному в соседском саду мандарину. Способен играть чем угодно: камешками на пыльной провинциальной улице, обломками палок, цветными стеклышками. Потому что дети, в отличие от взрослых, живут фантазиями.

И Дорогину вспомнилось, как они с Пашкой Разлукой могли часами лежать на траве, глядя в небо, по которому проплывали облака, и фантазировать. Они придумали далекую счастливую страну, ее обитателей и взахлеб рассказывали друг другу о том, что там происходит. Спорили, ругались, мирились.