Скво - Страница 3
Мы были рады покинуть эту комнату и подняться вверх по узкой деревянной лестнице. Впереди шел хранитель. Он скоро открыл перед нами какую-то дверь, и оттуда показался довольно тусклый свет. Мы прошли мимо зловонного факела, воткнутого в специальную подставку в стене, и через арочный вход оказались в другой комнате. Амелия прижалась ко мне настолько сильно, что, казалось, я мог ощущать биение ее сердца. Я не удивился тому, что она так испугалась – комната располагала к таким чувствам. Здесь света было несколько больше, чем внизу, и мы смогли рассмотреть всю ужасную обстановку средневековой жестокости. Пожалуй, единственными людьми, которые могли радоваться этой комнате, были ее строители. Они потрудились на славу, и ни один палач не мог бы пожаловаться на то, что ему чего-то не хватает здесь. Окна были высокие и очень узкие, наподобие бойниц – такие были и во всей крепости. Мы, хоть и знали, что это было характерно для средневековья, все же подивились, как жили люди при таком освещении. Впрочем, в этой башне не жили – в ней умирали. Щели-бойницы были прорублены настолько высоко и в таких толстых стенах, что как бы мы ни старались, не смогли бы увидеть и клочка неба. На подставках и просто на полу в относительном беспорядке размещались всевозможные подручные средства палача. Короткие мечи, в том числе и двуручные с широкими лезвиями. Рядом располагались блоки – на них подвешивали несчастных. Специальное приспособление, куда валили осужденного, связывали его, а через отверстия в деревянной крышке прокалывали его тело иглами или спицами. По стенам лежали такие инструменты, что при одном их виде уже становилось жутко. Стулья с шипами, на которых заключенные медленно умирали от невыносимой боли. А на стульях и кушетках с тупыми выпуклостями пытка продолжалась еще дольше: боль не была острой и нарастала в истерзанном теле постепенно, сводя человека с ума. Пыточные блоки, пояса, башмаки, перчатки, воротники – все рассчитывалось на утонченные истязания. Стальные шлемы, половинки которых имели возможность сжиматься, миллиметр за миллиметром раздавливая череп. Огромные шестерни, наподобие часовых, с противоположным ходом, между которых ставился несчастный; гильотинные ножи, цепи, колодки, железные обручи и так далее. При помощи всех этих приспособлений нюрнбергская власть подавляла уголовные и политические кризисы.
Амелия была бледнее смерти, но, к счастью, еще держалась на ногах. Немного забывшись, она присела было на пыточный табурет, чтобы передохнуть, но сразу же с диким вскриком вскочила. Мы с Хатчисоном притворно погоревали о том, что пытка удалась в отношении платья моей жены – оно было испачкано пылью. Американец подкрепил шутку звонким смехом.
Наконец мы прошли в главную комнату – жилище Железной Девы. Там мы и увидели этот пыточный станок. Он был установлен в центре комнаты, и больше в ней ничего не было.
Это была грубо сработанная женская фигура, похожая формами на виолончель. Чтобы стало понятней, я сравнил бы эту фигуру с фигурой жены знаменитого Ноя, что пережил потоп на своем ковчеге. Правда, Железная Дева не могла похвастаться – в этом было неоспоримое преимущество миссис Ной – ни тонкой талией, ни rondeur[2] бедер. Мастер, отливавший Деву, видно, не очень-то старался придать ей привлекательность. Особенно это можно отнести к лицу фигуры, которое весьма отдаленно напоминало женское. Станок снаружи был густо покрыт ржавчиной и пылью. На передней стороне туловища было укреплено кольцо, от которого тянулся шнур к блоку, а тот в свою очередь был прикреплен к деревянному столбу, удерживавшему всю фигуру в положении стоя. Натянув шнур, хранитель продемонстрировал, что передняя часть туловища Девы может открываться, как дверь. Он открыл ее, и мы заглянули внутрь. Металлические стенки оказались весьма толстыми, и в чреве Девы оставалось еще достаточно места, чтобы поместить туда пытаемого. Сама дверь также была очень массивна, и хранителю пришлось приложить все силы для того, чтобы открыть ее. Дверь, видно, и была задумана тяжелой, чтобы, как только натяжение шнура ослабнет, она сама собой – под давлением своего веса – захлопнулась.
Внутренность была сильно изъедена ржавчиной, но мы не поверили, что такие дыры появились сами собой. И мы оказались правы! Со слов хранителя мы узнали, что эти отверстия тоже были частью дьявольской жестокости, которую олицетворяла эта махина. Предполагалось, что, закрываясь, дверь увлечет за собой установленные там же острые толстые иглы, которые, пройдя сквозь эти отверстия, проколют жертве глаза, а затем сердце и внутренние органы! Последних объяснений хватило моей бедной жене, и она упала в обморок. Я едва успел подхватить ее на руки и отнес вниз на скамейку. Она была крайне потрясена, а когда вскорости у нас родился сын, то мы обнаружили у него на груди большое и неправильной формы родимое пятно. Мы были уверены, что это след того дня, когда мы познакомились с нюрнбергской Железной Девой.
Жена моя скоро пришла в себя, и мы вернулись в комнату Железной Девы. Там стоял наш друг Хатчисон, с философическим видом глядя на пыточный станок. Он обернулся на нас и выдал плод своих размышлений, снабдив его витиеватым вступлением.
– Я тут думал, пока мадам приходила в себя от испуга, – заговорил он. – Люди привыкли выпивать, и от этого их чувства сильно притупились. Мы уже перестали переживать сильные ощущения. Даже стоя у позорного столба в лагере апачей и зная, что сейчас придет конец, мы перестаем бояться. Это неинтересно. У Занозы была возможность проверить свои эмоции, когда он попал в лапы той скво. Я видел это из кустов. Я даже где-то завидовал ему. Сейчас вот вы, мадам, тоже показали нам, что такое нервы. А терять чувствительность нервов человеку непозволительно, ведь во многом от этого он и человек, а? Так вот. Я, пожалуй, залезу на пару минут в эту красавицу… Только чтобы испытать на себе, что чувствовали те, кто окончил в ней свои денечки.
– О, нет! Нет! – вскрикнула Амелия. – Ни в коем случае! Это ужасно!
– На самом деле, мэм, для пытливого ума в этом нет ничего ужасного. В свое время я побывал в различных переделках. Однажды в Монтане я провалялся целую ночь, придавленный убитой лошадью, а вокруг меня бушевал пожар. Пожар в прериях, когда вы вынуждены жариться в его пекле – это, скажу я вам, испытание! В другой раз я заблудился на земле команчей; они тогда как раз вышли с белыми на тропу войны. Меня заваливало в туннеле Билли Бронхо на золотых приисках в Нью-Мексико. Я и еще трое ребят ремонтировали фундамент моста Буффало и кессон, в котором мы сидели, порвал канаты и уплыл, куда захотел – еле нашли. Так что я не боюсь острых ощущений, а что касается этой дамочки, так она мне даже нравится.
Мы видели, что он настроен решительно и отговаривать его было бы бесполезно, поэтому я сказал:
– Хорошо, но поспешите с вашим экспериментом.
– Отлично, генерал! – воскликнул он. – Но, думаю, не все еще готово. Те джентльмены, которых подводили к этой девочке, шли вероятно в ее объятия не по своей воле, а? И, я думаю, их связывали перед потехой? Я хочу соблюсти все в точности, так что, может, этот старикан обмотает меня веревкой, как это положено?
Эти слова были сказаны вопросительным тоном, а последние из них явно адресовались старику-хранителю. Он понял основное из того, о чем говорил американец, хотя скорее всего не оценил всей прелести его акцента и выбранной лексики, и покачал головой. Впрочем, его несогласие было чисто формальным, и его можно было без большого труда сломить. Американец достал из кармана золотую монету и сказал, протягивая ее хранителю:
– Возьми, приятель, и не бойся ничего. Слава богу, тебя здесь никто не заставляет никого вешать.
Не говоря ни слова, старик достал сильно протертый шнур и связал им нашего американского друга с неожиданной крепостью. Когда старик приступил к связыванию ног американца, тот сказал:
– Минуточку, прокурор. Сдается мне, что я буду тяжел для тебя. Давай-ка я сам в нее войду.