Скуки не было. Вторая книга воспоминаний - Страница 14
И на каждый такой очередной ее демарш Борис реагировал одной и той же, вот этой своей добродушно усмешливой репликой:
– А-а, Старуха-хулиган!
Но был случай, когда он отреагировал на это иначе.
В феврале 1968 года Лидия Корнеевна пустила в Самиздат статью «Не казнь, но мысль, но слово. К 15-летию со дня смерти Сталина». По смыслу, да и по форме это тоже было «Открытое письмо». И написано оно было по вполне конкретному поводу, о чем сообщалось уже в самых первых его строках:
Попалось мне недавно в журнале одно маленькое стихотворение. Оно сильно задело меня. Незначительное само по себе, оно выражает строй мыслей и чувств, весьма распространенных сегодня, и при этом глубоко ложных.
Имя автора этого маленького и незначительного, но сильно ее задевшего стихотворения Л. К. не назвала. Но для нас оно не было тайной.
Стихотворение это написала – и напечатала тогда его в Новом мире» – Маргарита Алигер.
Вот оно:
Я не стану пересказывать своими словами суть претензий Лидии Корнеевны к смыслу и пафосу этого стихотворения. Лучше предоставлю слово ей самой, благо такая возможность у меня есть (то самиздатское ее Открытое письмо теперь уже опубликовано):
Начинается оно тревожащим сердце вопросом:
а кончается утешающим выводом:
Утешительность вывода – она-то и задела меня. Меньше всего нужны нам сейчас утешения и больше всего разбор прошлого, бередящий память и совесть… Если поверить автору, в нашем нравственном балансе, после всего пережитого все, слава богу, обстоит благополучно: концы сведены с концами. О чем же еще говорить?
А говорить есть о чем. Отношением к сталинскому периоду нашей истории, вцепившемуся когтями в наше настоящее, определяется сейчас человеческое достоинство писателя и плодотворность его работы.
Бывают счета неотвратимые – и в то же время неоплатные. Писать об оплаченном счете, когда речь идет о нашем недавнем прошлом, – кощунство. По какому это прейскуранту могут быть оплачены Норильск и Потьма, Караганда и Магадан, подвалы Лубянки и Шпалерной? Как и чем оплатить муки и гибель каждого из невинных – а их были миллионы! – почем с головы! И кто имеет право сказать: счет оплачен? Пожалуй, уж лучше бы нам не браться за счеты! Оплатить такой счет – это вообще никому не под силу по той простой причине, что человечество не научилось воскрешать мертвых…
Рассуждение соблазнительное, но принять его нельзя. Оно служит запутыванию клубка, а не попытке его распутать. Истина и ложь не близнецы, и никому не удавалось быть мраком и светом зараз. В каждом конкретном жизненном положении кто-то светил, а кто-то гасил свет. И хуже: кто-то был злодеем, а кто-то жертвой.
Здесь две неправды. Во-первых, такая беда, перед которой мы не устояли и от которой не спасли страну, была. Им ей – сталинщина. Это раз. Что же касается вин, которые теперь будто бы кто-то, где-то, кому-то предъявляет, то хотелось бы знать: кто, где и кому? О винах, предъявляемых сегодня нашему вчера, что-то не слыхать… Приняли, подхватили:
Это открытое письмо Лидии Корнеевны было в том же духе, что другие ее открытые письма: все они били в одну болевую точку. Но это выпадало из общего ряда.
Решив высказать автору этого глубоко ее задевшего стихотворения всё, что она о нем думает, Лидия Корнеевна сперва не собиралась делать это свое письмо открытым.
Поначалу она даже сомневалась: стоит ли писать? И уже написав, колебалась: стоит ли посылать его автору? И надо ли делать его достоянием гласности, пускать в Самиздат?
Тогда обо всех этих ее сомнениях и колебаниях я не знал. Узнал только сейчас, заглянув в странички её дневника. (С ними меня ознакомила Елена Цезаревна Чуковская – дочь Лидии Корнеевны и хранительница ее архива):
3/XI 67
В Новом Мире № 9 стихи Алигер. О том, что счет “оплачен и оплакан”. Руки чешутся написать ей – или в Новый Мир – письмо… Оплачен! А Лесючевский до сих пор заведует изд-ством, а Эльсберг не исключен из Союза… А Нюренб. процесса не было… Оплачен! Оплакан? Да, океаном слез… Но где же могилы мучеников? Памятники? Розы? Поминальные дни?
1/XII 67
1) Писала письмо к Алигер. Когда пишу – не редактирую, не саморедактируюсь, а пишу – сутки превращаются в хаос, в тяжелую болезнь. Усмирить мозг невозможно, все знаю наизусть и в кровати продолжаю в уме править и писать.
Два дня назад Саша отвез и вручил это письмо Марг. Иос. Другие экземпляры готовы, но я решила ждать еще дня 3, никому не показывая, чтобы дать ей возможность как-то поступить: позвонить мне, написать или еще что-нибудь через кого-нибудь. Пока – ни звука.
Этого своего письма я боюсь. Оно гораздо страшнее, чем Шолохову, п. ч. гораздо более по существу. Мне не хочется, чтоб оно широко распространялось, чтоб оно попало за границу. Быть ошельмованной на весь мир – этого Алигер не заслужила. Она, конечно, казенная душа, но не злодейка, не Книпович, не Кедрина. Это – размежевание внутри “либерального лагеря”. Оно нужно – но м. б. не столь звонко.
4/XII 67
Никакого ответа от Алигер нет. Друзья велят ждать. Жду.
Кончила 2-е письмо к Алигер, советуюсь, не уверена… И писать ли ей кроме всего лично? Я написала – но посылать ли?
14 декабря 67
1) 8-го я получила от нее письмо. Там множество всякого мелкого и гадкого, личного, бабьего, всякие низкие выпады против меня “А Вы не праведник, Л. К.!” и насмешки над тем, что письмо мое написано на машинке – но, кроме того, утверждение, что под словом “счет” и “Счет оплачен” она вовсе не подразумевала того, что я в них увидела.
2) Оно служит размежеванию, а сейчас, говорят мне все, нужна, наоборот, консолидация…
16/XII
Кажется, все поняла насчет 2-го письма к Ал.
Ей “лично” писать не стану – она того не стоит по ее ответу…
А когда-нибудь сделаю из всего не письмо, без ее имени. И тогда…
17/XII 67
Послала II письмо Ал.
С первым неожиданная тревога. Пронеси, Господи!
18/XII 67
Мое письмо к Ал. кипит, бурлит, вызывает возмущение и споры. А. ходит по друзьям и ищет защиты – иногда удачно. “И какое ЛК имеет право судить всех!” “Алигер не Шолохов!” Это верно. И я сама очень жалею, что мысли, необходимые, живые, заветные, пришлось высказать по поводу Алигер – а не Сурова или Софронова, напр. Она просто овца… А стихи гнусные.
24/XII 67
Алигер ездит по друзьям, плачется, моего письма не показывает, но называет его грубым и ужасным. Кажется, ее очень жалеет Каверин… Ну что ж! Была бы ясность, остальное неважно.
28/XII 67
Получила еще одно письмо от Алигер, кот-ого никак не ждала. Грубое, гнусное, натянуто-высокомерное. В первую минуту я испытала боль от грубости, а потом – большое облегчение. Теперь я могу больше о ней не думать, за нее не тревожиться. Глупая и пустая душа. Она не в состоянии подняться до уровня темы, которую сама же поставила в своих стихах.
4 января 1968
Ал. 37 года не заметила. Только 49 (космополиты).
Е. А. все твердит, что Ал. надо сохранить, что ей надо объяснить… Но если она жизнью в 67 г. не приведена к сознанию происшедшего, то словом ее не пробьешь.
Ах, как я вижу за ее плечами весь толстокожий и трусливый круг – …трусливейшего Льва Ильича Левина, нежную лилию – жену негодяя – Наташу Павленко… Они до сих пор такие же, как были, их ничем не переменишь. Ни ХХ ни XXII-м.
И они обороняют свою дорогую им юность – грязью, клеветой, стишатами.
Е. А. сказал Алигер, что подписывается под каждым словом моего письма, но обсуждать его отказался: “я пришел к вам говорить о ваших стихах”. Затем сказал, что если бы мое письмо было адресовано не ей, а Иванову, он настаивал бы на распространении.
13 февр. 68
Окончила работу над “Не казнь, но мысль…», всё лежит готовенькое, чисто переписанное – но что делать далее – ума не приложу.
22 февраля 68
А я снова переделала Не казнь, но мысль, отказавшись от милого Колокола и сделав подзаголовок: К 15-летию со дня смерти Сталина. Так конечно спокойнее. Но все равно – очень тревожно. Пошлю в Известия…