Скучная жизнь одного Бон Хва (СИ) - Страница 3

— Бон Хва, а где Чжи Мин? — спрашивает его матушка и его сердце падает вниз. Значит Чжи Мина нет дома. Матушка не стала бы ему врать. И Чжи Мину не дала бы такие розыгрыши устраивать. Значит… а что значит? Да просто поехал Чжи Мин в забегаловку рядом, сочжу пить и на девок глазеть, он такое любит и периодически устраивает. Другое дело что обычно он в субботу такого не делал, он по барам в будни ходит, когда людей там мало. Толкаться локтями в пятницу и субботу — он считает ниже своего достоинства. Так и говорит, мол это плебс не может себе позволить днем во вторник стаканчик пропустить, а я — свободный человек.

Но все равно — как-то неспокойно на душе у Бон Хва стало.

— Я не знаю, ма. — говорит он в трубку: — но на работе его нет. Говорят, уже часа два как ушел.

— Он мне на звонки не отвечает. — говорит матушка: — я беспокоюсь, Бон Хва. Пожалуйста пройдись по тем местам, где он обычно бывает. Сегодня же суббота… он в субботу никуда кроме работы не ходит.

— Да. Конечно. — отвечает он: — обязательно пройдусь, ты не волнуйся. — на самом деле ему не очень-то и охота Чжи Мина искать. Потому, например, что по средам и четвергам Чжим Мин ходил выпить в местные забегаловки. В таких вот местах Бон Хва остро чувствовал свою уязвимость. Конечно, для своего возраста он был довольно высок, но худощав, не обладал мышцами, широкими плечами и бычьим загривком. Ничего такого, обычный школьник старших классов… вернее — будет школьник старших классов, как только этой осенью пойдет в частную школу. А в пабах, барах и кабаках — всегда было полно пьяных и довольно агрессивных людей, даже проходить мимо которые было страшновато.

Он нажимает кнопку отбоя вызова и некоторое время — колеблется. Что же делать? Идти в паб «Цветок Гвоздики» или в «Могучий Мо» в субботу? Когда там полным-полно пьяных харь, которые обязательно к нему докопаются? Спросят кто такой и чего тут делает, и какого черта школьник по барам ходит? В прошлый раз какие-то дегенераты заставили наизусть гимн страны рассказывать… ну пойдет он и что? Все равно пока Чжи Мин не напьется как следует — его из паба не вытащишь, а он — только страдать рядом будет.

Он вздыхает, прячет телефон в карман и плетется к ближайшей забегаловке. Смотрит на вывеску. «Красная Слива», ага. У входа стоят двое, один курит, другой что-то горячо ему доказывает. Он прячет глаза и толкает дверь. В голову сразу же бьет вонь. Эта удушливая вонь — вовсе не запах алкоголя, нет. Запах алкоголя свеж, пусть и крепок… а тут именно перегар, алкоголь, которые сперва выпили, а уже потом — выдохнули, предварительно смешав с закуской из острых кальмаров и сигаретным дымом. И этим запахом пропиталось все вокруг — сиденья, деревянная стойка бара, жилетка бармена, пол и потолок, зеркальные полки с бутылками, все вокруг. Годами этот запах впитывался, въедался во все вокруг и сейчас не было места внутри, которое бы не пахло смесью перегара, табачного дыма и блевотины. Он ненавидел этот запах.

— Извините. — он уклоняется от пьяного тела, которое выносит ему навстречу: — извините.

— Ты! — невнятно мычит что-то пьяное тело, пытаясь поднять голову: — эти сволочи опять тарифы подняли! Ик! Почтовый… на три пятьсот… а вы думаете, что я — шутка какая-то, а⁈

— Извините. — Бон Хва поспешно проходит, оставляя пьяного позади. Проходит к барной стойке. Суббота, полно народа и даже у барной стойки — толкучка. Какая-то женщина в офисном костюме, ее белая блузка расстегнута на две пуговице ниже, чем позволено приличиями. Она смеривает его взглядом, презрительно кривится и отворачивается. Рядом с ней — худощавый мужичок, который прижимает к груди свой портфель. Перед мужичком — открытая бутылка сочжу. Чуть дальше — три девицы в легкомысленных нарядах, которые курят электронные сигареты и пьют коктейли. Он оглядывается. Коляски Чжи Мина нигде не видно, как и самого Чжи Мина. Ясно. Смотрит на народ у стойки. Спрашивать у них бесполезно, лучше пойти дальше.

— Эй! — какой-то мужик хватает его за шиворот: — а ты чего тут делаешь, малой? Это заведение только для взрослых, а ну пшел домой к мамочке!

— Да я… — пытается оправдаться он, но его уже выталкивают на улицу и даже дают пинка сзади. Не сильно, но обидно. Он потирает пострадавшее место. Бесполезно, он так и знал. Сколько еще баров на этой улице? Сколько заведений, куда Чжи Мин мог зайти по дороге? Даже если он проведет всю ночь в поисках… он вздыхает.

— Тариф! — восклицает пьяный рядом: — за кого они меня держат, а⁈ Уроды… вот ты… — его мутные глаза находят Бон Хва: — ты же не стал бы тариф старому другу поднимать, а? Видишь? И ты тоже сволочь, брат… а у меня жена, трое детей и любовница, студентка-дурочка из университета Хваченг… и ипотека! Конница по флангам… Ик!

— Да, да. — успокаивает его Бон Хва и уходит, предоставляя пьянчугу самому себе. Достает из кармана телефон. Еще раз набирает номер. Ну же, думает он, ответь, Чжи Мин, чертов эгоист, не заставляй искать тебя всю ночь. Вот если бы не матушка — пошел бы он домой спать и все дела. Все равно под утро Чжи Мина притащат в корзине… пьяного и обоссанного. Он как выпьет — так всегда так. Снова длинные гудки.

— Вот ты скотина, Чжи Мин! — произносит вслух он и оглядывается. Набирает другой номер.

— Ма! Я зашел в пару баров и… — он не успевает сказать, что смысла в этом нет, что надо бы и честь знать, завтра ей на работу с раннего утра вставать, а Чжи Мин наверняка в кабаке квасит, ну и пусть.

— Бон Хва! — обеспокоенный голос: — я… записку нашла! Бон Хва! Я… он…

— Записку⁈ Ма, я сейчас буду! — в трубке он слышит, как что-то (кто-то⁈) падает, удар и тишина… Он бежит по едва освещенной улице, сердце просто выпрыгивает из груди. Фонари ночного освещения слепят, он едва успевает передвигать ноги, остро сожалея что не бегает по утрам. Надо было бегать, сейчас бы не задыхался…

Дальнейшее слилось в один нескончаемый белый кошмар — вон он распахивает дверь и видит, что матушка лежит на полу, сжимая в одной руке телефон, а в другой — какой-то клочок бумаги. Вот их тесная квартирка внезапно оказывается полна каких-то людей в бело-синих одеждах парамедиков, матушку несут на носилках, и кто-то спрашивает ее имя, светит ему в лицо фонариком и подносит к носу раздавленную ампулу с нашатырем. Острый запах бьет прямо в голову и он, запинаясь говорит, что ее фамилия Намгун, а зовут Кен Хи, что она работает в соседнем кафе, что Чжи Мин пропал и он его везде искал, а в записке… надо, наверное, в полицию заявить.

Потом — без перерыва, словно он только закрыл и открыл глаза — он вдруг осознает себя в каком-то просторном помещении, к его плечу кто-то притрагивается. Он поднимает голову. Это медсестра, полноватая женщина средних лет, в ее глазах — неожиданная теплота.

— Ступай домой уже. — говорит она ему: — врачи сделают что смогут. Твоя мама жива, будет жить.

— Я…

— К ней нельзя, — прерывает его медсестра: — она без сознания. Пока без сознания. Ступай домой. Лучше пусть папа придет.

— У нас нет папы. — говорит он и чувствует себя совершенно опустошенным.

— Тогда просто ступай. Все, что можно было сделать — уже сделано. — говорит она: — опасности для жизни нет. Когда она в себя придет — так мы сразу тебе позвоним. Твой телефон и телефон твоего брата — в контактах у нее записаны.

Точно так же — без перерыва, он вдруг обнаруживает себя в своей комнате. Как он сюда попал? Он не помнит. Он сидит и смотрит на стол перед собой. На ту самую записку, которая была скомкана в руке у матушки. Корявым подчерком Чжи Мина выведено «Простите. Я так больше не могу. Извини, Ма».

Он смотрит на кусок бумажки и не думает ни о чем. За окном начинает светать.

Глава 3

Он распахивает ворота в местную таверну, входит внутрь и оглядывается. Кривая улыбка искажает его лицо. Таверна в такой час полна всяким отребьем, как и положено таверне в Нижнем Городе, в месте, где собираются тени… в месте, где если зазеваешься — сразу же получишь закаленный клинок под ребра. Но он здесь — свой. Потому, как только двери таверны распахнулись и он вырос на пороге после того, как все разглядели его высокую фигуру, накинутый на голову капюшон и рукоятки коротких клинков на поясе — все собравшиеся тут же потеряли к нему интерес. Отвели глаза и занялись своими делами. Он проталкивается вперед к барной стойке и кивает бармену, толстому троллю с деревянным наплечником, который тот использует как держатель для ножей, с размаха всаживая лезвия и оставляя там. Удобно. Когда нужно — просто протянул руку к плечу и вот уже нож у тебя в ладони. Хотя с его габаритами тянуться к плечу другой руки — тоже задача.