Скрытая гармония. Беседы о Гераклите - Страница 67
Король прилагал и прилагал усилия — но чем больше он старался, тем больше терпел неудачу. Он был очень зол. Но он всё же любил эту женщину, и потому он боялся просто убить раба. Он мог бы убить его, хватило бы одного слова. Но он боялся, что это убьёт также и его возлюбленную. Он очень сильно любил её, и это становилось проблематичным — что же делать? Он может сделать ей больно, она может совершить самоубийство, может сойти с ума. И он обратился к мудрецу. Этот мудрец, должно быть, был подобен Гераклиту… Все мудрецы подобны Гераклиту; Гераклит — примерный мудрец. Тот мудрец сказал: «Всё, что ты делал, неверно» — потому что король делал всё для того, чтобы влюблённые не были вместе. «Это неверно, — сказал мудрец. — Чем больше они будут разделены, тем большим будет у них желание быть вместе. Дай им соединиться, и тогда вскорости эти отношения прекратятся. И очень важно: сведи их вместе так, чтобы они ни на минуту не могли расстаться».
Король спросил: «Как это сделать?»
«Возьми обоих, заставь их обнятся, возьми цепь и обвяжи их хорошенько, так, чтобы они не могли убежать и даже отвернуться друг от друга». И это было сделано. Влюблённых привязали к столбу, обнявшихся, нагих… И если вы прикованы цепью к женщине или к мужчине., как долго вы сможете любитьэтого мужчину или эту женщину? Вот почему в браке любовь исчезает. Вы прикованы друг к другу, вы зависимы; вы не можете убежать. Но это был эксперимент.
Всего через несколько минут они возненавидели друг друга. Через несколько часов их тела стали грязными — потому что вы не можете ждать, ваше пищеварение должно продолжаться, мочевой пузырь должен опорожнятся. И что делать? Через пару часов они были переполнены, они чувствовали себя отвратительно. Есть точка, за которой вы уже не можете сделать ничего. Прямая кишка и мочевой пузырь должны были быть опорожнены. Они замарали друг друга и возненавидели друг друга. Они закрыли глаза и не хотели видеть друг друга. И так они оставались двадцать четыре часа — это марафон! Через сутки их отпустили. Говорят, что они больше никогда не смотрели в лицо друг другу. Они бежали в тот же момент, когда их освободили, — в разные стороны. Всё стало уродливым. Браки становятся уродливыми, потому что в них следуют принципу этого мудреца.
Должен быть определённый ритм в том, чтобы быть вместе и расходиться, быть вместе и быть одному. Если вы можете свободно быть вместе, а потом уходить — именно так создаются голод и насыщение. Если вы продолжаете есть двадацть четыре часа в сутки, тогда не будет никакого голода и никакого насыщения. Вы едите, а потом вы голодны! Английское слово для обозначения утренней трапезы красиво — оно означает «разрушать голод»[19]; всю ночь вы голодали. Вы должны голодать, если вы желаете получать удовольствие от пищи. Это скрытая гармония противоположностей.
Иногда очень хорошо быть больным. Нет ничего неправильного в этом. Здоровый человек должен иногда заболевать. Но у вас другая точка зрения — вы думаете, что здоровый человек никогда не должен болеть… но это глупо. Это невозможно. Только мертвец никогда не болеет. Здоровый человек должен иногда болеть. Через болезнь он снова достигает здоровья, и тогда здоровье опять свежо. Пройдя через болезнь, пройдя через противположное, оно становится опять новым. Вы наблюдали это когда-то? После долгой лихорадки, когда вы наконец выздоравливаете, вы чувствуете небывалую свежесть, девственную свежесть; всё тело обновилось.
Если вы остаётесь здоровым все семдесят лет своей жизни, ваше здоровье будет походить на болезнь, на смерть, потому что оно никогда не обновлялось, не было освежено. Противоположность всегда освежает. Если вы никогда не болеете, это будет нечто чёрствое, нечто скучное и незначимое. Иногда заболевать красиво. Я не говорю, чтобы оставаться в постели вечно, — это тоже нехорошо. Всегда болеть — тоже ужасно. Всё, что становится постоянным, — плохо. Всё, что течёт, движется к иному, — хорошо, это живое.
Именно из-за таких утверждений Аристотель называл Гераклита слегка странным, эксцентричным, дефективным — дефективным в психологии, в фиозиологии и где-то даже в биологии…Потому что, кто будет говорить, что болеть хорошо? Аристотель логичен. Он говорит, что здоровье хорошо, болезнь плохо; нам должно избегать болезни, и если удастся избегнуть её совершенно, это будет самое лучшее. Вот что пытается сделать наука по всему миру — удалить абсолютно все болезни. Наука следует Аристотелю. Но я говорю вам, чем больше наука научиться устранять болезни, тем больше новых недугов станет появляться…
Уже сейчас есть много болезней, которых никогда не было прежде. Потому что как только вы закрываете одну дверь для болезни, тут же открывается другая, и её открывает природа — без болезни здоровье невозможно. Вы просто занимаетесь глупым делом. Вы закрываете одну дверь: больше нет малярии, нет чумы — но две другие двери сразу же открылись где-то ещё. И если вы помешаны на этом закрывании дверей — а наука закрывает все двери, — тем больше опасных болезней придёт, потому что если вы закрыли миллион дверей для болезней, природа откроет одну очень большую дверь, чтобы восстановить баланс. Тогда появляется рак. Вы лечите болезни и вы же создаёте неизлечимые болезни. Рак — это нечто новое; его не было прежде в мире, и он неизлечим. Почему неизлечим? — потому что природа охраняет этот закон. Вы лечите все болезни, так что непременно должна появится какая-нибудь неизлечимая болезнь, иначе человек будет мёртв. Без болезней никто не может быть здоров. И это продолжает просходить — в один день рак будет излечен, и тогда природа создаст что-то ещё более коварное.
И помните: в этом поединке наука не может победить и не должна победить. Природа всегда должна быть победителем. Природа более мудра, чем все ваши учёные вместе взятые.
Смотрите — пойдите к какой-нибудь примитивной общине, где нет никаких лекарств, никаких докторов, нет никакой науки, чтобы исцелять, разрабатывать методы. Они не настолько больны, они более здоровы. Болезненность — это нечто общее, но излечимое. До сих пор есть несколько примтивных сообществ, которые живут и совершенно не верят ни в какую медицину. Они ничего не делают, а если и делают что-то, то только чтобы утешить пациэнта, ничего больше. Мантры, магические пассы — всё это не лекарства — это просто помогает пациэнту скоротать время; природа исцеляет сама. Говорят, что если ты принимаешь таблетку от простуды, она пройдёт за семь дней; если не принимаешь — за неделю.
Природа лечит сама, она действительно лечит… Просто нужно подождать, необходимо терпение. Английское слово для больного человека, ″пациэнт″ — красиво. Оно значит, что нужно терпение[20], человек должен подождать. Фактически, функция доктора состоит в том, чтобы помочь пациэнту быть терпеливым. Давая лекарство, он утешает. Больной будет думать: «Теперь что-то сделано, и скоро я поправлюсь». Ему помогли терпеть. Доктор не может сделать большего. Вот почему так много «патий» — гомеопатия, алопатия, аюрведа — тысячи патий, даже натуропатия. Натуропатия значит не делать ничего или делать что-то, что на деле всё равно что ничего. Вот почему даже Сатья Саи Баба процветает. Людям нужно утешение — всю работу по исцелению сделает природа.
Гераклит не дефективен, Аристотель дефективен. Чего-то не хватает в физиологии и биологии Аристотеля. Но весь западный ум следует Аристотелю. Но если пойдёте до самого логического конца, а он в том, чтобы сделать тело человека совершенно здоровым, без всяких болезней, — то логичеки всё должно прийти к тому, что должны быть пластиковые, искусственные органы. Сердце, настоящее сердце, оно всё же иногда болеет — оно беспокоится, устаёт и иногда нуждается в отдыхе. Пластиковому сердцу не нужен отдых, оно никогда не устанет. И если что-то идёт не так, вы можете просто поменять барахлящую или отжившую своё часть. Вы можете просто пойти в гараж и поставить запасную часть. В конце концов, придётся сменить всё тело — если Аристотель будет пользоваться спросом до самого конца и никто не будет слушать Гераклита и не вернётся обратно к человеческому сознанию, — если эра Аристотеля будет продолжаться, в конце концов всё придёт к этому: пластиковое тело с заменяемыми частями. Никакой крови, бегущей по венам, но какая-то химическая жидкость, которую можно откачать и тут же залить новую.