Скрипка для дьявола (СИ) - Страница 183
Лишь под конец она перестала жечь и душить, заменив раскалённую гарроту ощущением холода и всепоглощающего горя.
Я сидел, не двигаясь, и, глядя в пустоту, впитывал в себя каждую ноту, каждый звук этого первобытного реквиема, ощущая смертельную, гнойную боль всем своим нутром, чувствуя, как она, превращаясь в капли жидкого огня, медленно стекает по моему лицу. Узнаешь ли ты когда-нибудь, Амати, какую огромную, горькую цену заплатил за эту музыку?.. Ты забрал то единственное и самое бесценное, что есть у любого существа – жизнь, и поместил её в свою тетрадь, заперев в клетке чернильных нот.
И любой, кто когда-либо услышит эту мелодию, будет знать, что ты сделал – та душа расскажет ему обо всём, проникнув призрачной рукой под рёбра и стиснув сердце ледяной хваткой мертвеца. И любой будет плакать также, как и я, внимая твоей скрипке, но лишь с тем различием, что не будет знать, что конкретно оплакивает: чью-то загубленную жизнь или свою собственную.
Пристально посмотрев мне в глаза, Лоран отложил свою Амати в сторону и, склонившись, бережно коснулся подушечкой пальца моей щеки:
- Вот оно – истинное доказательство величия любого творения...- прошептал он, глядя на солёную каплю. После чего проглотил её.
С того ужасного дня прошло двое суток, но я уже начинал замечать изменения, происходившие с Лораном: он снова стал выходить из комнаты и проводить время со мной и наставниками, нормально питаться. С его лица не сходило беззаботное выражение, однако, мне почему-то это совсем не нравилось. Всё моё существо пребывало в напряжении, словно в ожидании нового кошмара. Меня не оставляло ощущение, что воцарившаяся идиллия – всего лишь завуалированное предвестие беды, затишье перед бурей. Поиски Вески полицией, вопреки моим опасениям, ни к чему не привели, что было довольно подозрительно: собаки легко могли бы отыскать запах разложения в рощице за особняком, даже сквозь мальвовый аромат. Сдавалось мне, Скотланд-Ярд попросту решил не озадачиваться поиском прислуги низкосортного, по мнению англичан, происхождения.
Время от времени, Лоран спрашивал – нет ли каких-нибудь новостей о Веске. Я отмалчивался и лишь качал головой, чувствуя себя почти прозрачным под проницательным взглядом сапфировых глаз. Долго я не мог ему так лгать, а значит, что больше медлить было нельзя. Какие бы научные цели ни преследовал Милтон, он должен был восстановить Амати, чтобы тот смог перенести ужасную правду с меньшим риском, чем сейчас.
- Лоран, собирайся. Мы идём к Милтону, – сказал я.
- К Милтону? Зачем? – невнимательно спросил он, поглощённый правкой своей адской мелодии. Морель, так и не нашедший в себе с момента пробуждения сил подняться с постели, лежал на животе и черкал пером в нотной тетради. Казалось, от этого занятия его не способно отвлечь даже извержение вулкана под боком.
- Что значит “зачем”? Вчера он прислал письмо, в котором сообщил, что наконец завершил разработку методики для тебя, и что теперь мы можем на деле попытаться восстановить тебя.
- Восстановить? Но ведь я здоров, Андре! – он сел на постели, со странной улыбкой глядя на меня, – Я теперь снова могу творить, и это состояние мне даже помогает! Если меня восстановят, то я стану...нормальным, – он погрустнел, – Посредственным. И моя музыка станет такой же. А я не могу этого допустить.
Не верю своим ушам.
- Что за бред ты несёшь?.. – тихо, но отрывисто процедил я, ощущая, как накатывает раскалённой волной ярость, – Эта дрянь разрушает тебя! Пожирает, как голодное чудовище! Ты убиваешь себя и убиваешь других! Из-за неё! Она сделала тебя фактическим убийцей – ты понимаешь это, Лоран?! Осознаёшь?! Или ты ждёшь пока окончательно станешь прахом – когда убивать понравится уже твоей сознательной части?!
- Не кричи, Андре. Я сделал свой выбор. – также негромко, почти устало отозвался Лоран, – Я жил и живу в этом мире ради музыки. И если ради неё мне придётся пустить себя в расход – я сделаю это, не колеблясь.
- Я понимаю это, – кое-как взяв себя в руки, сказал я, – И я бы смирился с этим, если бы это было действительно так. Но всё совершенно по-другому, Лоран. Раньше твоя музыка была светла, чиста как слеза. От неё хотелось жить и любить со всей нежностью и страстью. Это твоя Angelico. Сейчас же твои творения стали тьмой и смертью. Они убивают и душат любого, кто их слышит. Они построены на боли и страдании, несут в себе разрушение. Если так пойдёт и дальше, то не останется ничего – ни тебя, ни твоей музыки. Тебе необходимо остановиться, пока не поздно.
Но это не помогло. До сего момента смиренно слушавший меня, Лоран внезапно вспылил:
- Не смей указывать мне, как жить! – прошипел он, сжав руки в кулаки. Его лицо потемнело от гнева, – Кто ты такой, чтобы говорить мне, как нужно поступать, а как нельзя?!
- Я тот, кто менее всего желает тебе зла. Я видел все твои воплощения и наблюдал их последствия, – ответил я, с отчаянием чувствуя, что теряю его, не узнаю больше. – И я могу сказать точно, что ничего более отвратительного, мерзкого и злого чем это, я не знал ранее.
- Хватит! Не хочу больше слушать этот бред!
- Нет уж, придётся! – прорычал я, – Потому что я не хочу потерять тебя! Это зло – оно разрушает абсолютно всё, с чем соприкасается! Тебя, меня, всех! И мне страшно – с каждым днём я всё меньше и меньше нахожу в тебе того, кем ты был изначально! Я вижу, что ты умираешь! – в последней фразе было столько отчаяния, что я сам его испугался. Неужели это всё? Конец?
- Уходи! Убирайся! – он окончательно вышел из себя, истошно крича и бросая в меня всё, до чего мог дотянуться, но в пылу ярости сильно промахивался. – Прочь! Прочь! Прочь! – в нём было столько ненависти, злобы и бессилия одновременно, что я ощутил к нему подобие жалости, от которой стало невыносимо горько. Как всё, что было между нами, могло превратиться вот в это?..
Внезапно, он замер с поднятой в руке металлической статуэткой, странно подрагивая. Я, глядя на него, не двигался, ожидая продолжения истерики, но её не последовало. Всё стало ещё хуже, чем можно было предположить: лёгкая дрожь превратилась в отрывистые конвульсии и спустя пару секунд Лоран – бледный, как мертвец, упал на кровать, сотрясаясь от припадка. На губах у него выступила пена и он хрипел, задыхаясь в ней.
- Врача...- прошептал я, глядя на это ужасное зрелище, а после, мгновенно очнувшись, распахнул дверь и крикнул вниз, за перилла лестницы: – Врача! Срочно, врача!!! – на первом этаже послышались шаги и испуганные голоса прислуги.
Я же вернулся в комнату и поспешно перевернул на бок всё ещё сотрясавшегося в судорогах Лорана. Он уже посинел, а я просто не знал, что делать. Всё, что я мог – это очистить его рот и нос от удушающей пены, что я и сделал, стерев её простынёй.
Когда же наконец явился лекарь, припадок уже прошёл сам собой, и Лоран – всё ещё слегка бледный, крепко спал.
- И часто случаются припадки? – спросил врач, осматривая Мореля.
- Нет, это первый раз. – ответил я. На что врач вздохнул и ответил:
- Скорее всего, это следствие сбоя в работе мозга. Сложно сказать, эпилепсия это или нет – припадки нерегулярные. Давайте сделаем вот что, мистер Романо: сейчас я оставлю мистеру Морелю легкое успокоительное – дайте его ему, как очнётся. И проследите за тем, чтобы он сильно не нервничал. Если же ситуация повторится – вызовите меня. Возможно, тогда я смогу выявить точнее причины его недомогания.
- Хорошо, доктор. Благодарю вас, – ответил я, и, взяв лекарство, проводил лекаря до двери. А после, тяжело вздохнув, отправился писать письмо Милтону.
Ответ пришёл вечером того же дня. Милтон говорил, что дело принимает серьёзный оборот, и что необходимо как можно скорее стабилизировать психическое состояние Лорана, поскольку есть риск развития эпилепсии на этой почве.
“Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе”, – писал Эрон, – “Его отказ от процедуры – лишь защитная реакция психики. Ведь мы собрались её трансформировать, а это для него, как и для любого сознательного существа, сигнал опасности. Если месье Морель не в состоянии прийти ко мне самостоятельно, то я могу провести сеанс на дому, если будет такое желание”. – подумав, я, глядя в испещрённый строками лист, кивнул сам себе. Желание было, а времени, чтобы уговаривать Лорана, не осталось.