Скрипка для дьявола (СИ) - Страница 182
“Бежать! Быстрее! Спасайся!” – на все голоса кричал и умолял меня инстинкт. Я даже ухватился рукой за ветку, чтобы не сорваться прочь. Меня настолько сковал испуг, что я не мог ничего вымолвить, лишь стоял и, придушенно дыша, смотрел широко раскрытыми глазами на то, как Лоран огибает костёр и опускается коленями на землю.
Лишь тогда я разглядел, что за огнём в тени что-то лежало и в приступе болезненной догадки, двинулся туда, а, достигнув места, невольно бросился на ствол дерева, закрывая лицо, чтобы не смотреть на изуродованное тело Вески в зарослях переломанного просвирника.
Перерезанные запястья, вспоротый живот с влажно поблёскивающими внутренностями в траве. Голова с размотавшимся тюрбаном, где проглядывали длинные чёрные волосы, почти отрезана и болтается на скудных остатках мяса и кожи. Меня отчаянно мутило и я скорее бы умер, чем снова взглянул на это тошнотворное и одновременно кошмарное зрелище.
“Ты спишь, Андре, спишь! Это кошмар – проснись! Проснись!” – думал я, изо всех сил кусая себя за запястье. Но даже вид собственной крови и ощущение боли не заставили меня поверить, что всё происходящее здесь – правда. В ушах оглушительно гудела кровь, однако, сквозь этот сводящий с ума звук пробился негромкий голос Лорана:
- Почему вы отворачиваетесь, наставник? Вы не считаете её прекрасной?
- Нет! – не то крикнул, не то прохрипел я, уткнувшись лицом в жёсткую кору. Мне казалось, если я потеряю контакт с этой натуральностью, с этим грубым воплощением реальности, то просто свихнусь. – Нет! Нет! Что ты наделал?! Зачем ты убил её?! – я кричал, не заботясь, что нас услышат. Я не соображал от шока и крик лился из меня как никогда прежде, – Зачем ты это сделал?! Неужели ты не понимаешь…ты жизнь отнял! – всё ещё задыхаясь от страха, я всё же решился взглянуть на него.
- О нет, вовсе нет, – со спокойной и потому жуткой улыбкой возразил Лоран, – Я лишь помог ей стать бессмертной, расцвести самым жарким, самым огненным, самым алым из цветов. А она помогла мне. Теперь я знаю, как звучит агония и смерть, как звучит жжёная земля и как поют раскалённые угли! Ума не приложу, почему я не замечал этого ранее. Теперь же я жив! – в приступе восторга он со смехом – почти смехом ребёнка – вскочил на ноги и развёл руки в стороны, словно хотел обнять обжигающее пламя костра. Его глаза сверкали как те же раскалённые угли, – Я жив, Андре, потому что знаю, что теперь делать! – внезапно, он перестал смеяться и подошёл к лежащему телу. Склонившись, коснулся мёртвой щеки.
- “Когда ж я угашу тебя, сиянье
Живого чуда, редкость без цены, На свете не найдётся Прометея, Что б вновь тебя зажечь, как ты была...” – разобрал я в его шёпоте. Разогнувшись с улыбкой, Асмодей – уже громким голосом, продолжил:
- Жаль – она уже увяла, но видел бы ты, как страстно, как отчаянно она изливала свои соки и свой аромат, когда я дал им волю! Я никогда не забуду этого! Словно соприкоснулся с самой жизнью во всей её мощи и полноте! Это была сама Любовь, мистер Романо! Любовь, какой описывал её Шекспир. – он буквально летал, кружился в исступлённом восторге.
- Шекспир описывал любовь прекрасной, а твоя любовь уродлива...- прошептал я, слыша в голосе такую ненависть, на которую вряд ли был бы способен при других обстоятельствах. – Ты просто загнанный в угол убийца, не знающий, как утолить свою жажду крови. Я заставлю тебя вернуться туда, откуда ты появился, ублюдок, уж будь уверен!
- Пожалейте мои уши, возлюбленный наставник, пока не выставили себя ещё большим идиотом. Моя задача – творить музыку, я был рождён для этого. Лишь это меня никогда не предавало и не отвергало. И ради этого я готов на всё, – он вперился в меня таким яростным взглядом, что я снова почувствовал всплеск опасности, но остался на месте. – Можете поливать меня грязью сколько угодно, но это я берегу вашего драгоценного Лорана, берегу его нежные и чистенькие ханжеские ручонки от крови и дерьма, в которых приходится мараться мне, чтобы этот трус не свихнулся окончательно! Во всём виноват он, а не я! Он!!! – с каждым разом демон говорил всё громче, пока не сорвался на крик и я различил на грязных от крови Вески и копоти щеках мерцание слёз. – Он!!! Он!!! Всё он!!! – в истерике визжал бес, грозя привлечь всю округу. Мне не оставалось иного выхода, кроме как взять камень и с размаху ударить его по затылку.
Крик смолк и я медленно сполз с Лораном на землю, безучастно глядя на изуродованный труп горничной в окрашенных кровью белых мальвах. Я был словно выпит, осушён до дна. У меня не было сил и дрожали руки. Дрожь усилилась ещё больше, когда я вспомнил о данном Амати обещании – убить его, если по его вине ещё хоть одна живая душа пострадает. Этого я точно не мог и не собирался делать.
Я тоже был сумасшедшим – я любил это чудовище, эту вымаранную в крови тварь, этого выродка, принесшего столько зла и страданий этому миру, словно невинное дитя и самое прекрасное явление на земле. Как и при первой встрече, лишь взглянув на него, где-то глубоко внутри я слышу пение ангелов, а когда он играет на скрипке, мне чудится глас божий с небес. Я определённо сошёл с ума – совершенно свихнулся. Но разве можно обвинять меня в том, в чём не обвиняет меня сердце?..
И тогда, положив Мореля на траву, я – наложив на уста печать, отправился в сарай за лопатой: чтобы наложить такую же печать на и без того немые останки Вески.
И похоронить её под мальвами.
В мой сон вкрался посторонний, странный звук – достаточно резкий, чтобы быть неприятным и внушить беспокойство. Словно где-то возилось крылатое насекомое. Приоткрыв глаза, я понял, что утро уже наступило – пасмурное, как и большинство подобных ему за последнюю неделю.
То, что я почему-то принял за стрёкот жёстких крылышек, оказалось скрипом пера по бумаге: в дальнем конце комнаты сидел за столом Лоран и что-то скрупулёзно писал.
Вернулись воспоминания прошлой ночи и я, резко сев на кровати, поморщился – казалось, болели все мышцы до единой. Не знаю, сколько времени я копал, но помню, что почти уже в полуобморочном состоянии добрался до комнаты Лорана вместе с её хозяином на плече. После чего, сняв перепачканную кровью одежду и стерев влажной салфеткой следы вины с его лица и рук, повалился на кровать и мновенно заснул.
Услышав скрип кровати, Морель оторвался от своих записей и обернулся:
- Доброе утро, Андре.
- Доброе, – хрипло ответил я, после чего прокашлялся, возвращая голос, – Давно ты не спишь?
- Примерно два часа, – подумав, ответил Лоран и посмотрел на меня исподлобья. Я понял, что он хочет меня о чём-то спросить. И я даже догадывался, о чём.
- Андре...- начал он. Я, не отрываясь, смотрел на него. Лоран, немного помолчав, продолжил: – Он… приходил снова? Асмодей.
- Да, – ответил я и, увидев, как вытянулось бледное лицо, поспешил его заверить: – Но он не успел ничего натворить.
- Я помню, что находился в своей комнате – этой комнате, и пытался... пытался вытащить ту музыку у себя из головы...- словно не слыша меня, говорил он: – А сегодня, только лишь открыв глаза, я понял, что могу... – он поднял голову, и я увидел, что глаза его сверкают восторгом и счастьем, как у человека, мечта которого спустя годы наконец-то исполнилась, – Я могу, Андре! Я смог! То, что сводило меня с ума, то, что я не мог создать так мучительно долго, вдруг словно само сошло на бумагу! Ты был прав, когда говорил, что любому творению нужно дать время, чтобы оно созрело. И... она великолепна! – он вскочил со стула и, взяв скрипку и нотную тетрадь, быстро пересёк комнату и устроился рядом со мной на кровати.
- Ты только послушай это, Андре! Я назвал её “Цветы смерти”, потому что она такая… la mortel12. Она буквально заставляет мои внутренности делать сальто! – восторженно заявил он, кладя скрипку на плечо и покрепче прижимая её подбородком.
И он не преувеличил. Это и впрямь было прекрасно. Мучительно прекрасно. Пронзительная и высокая, эта мелодия причиняла боль, вонзаясь в сердце подобно острым иглам, отыскивая самые уязвимые уголки души у беспомощной куклы. Дикие, безумные и сжигающие дотла пассажи, словно положенные на обнажённую кожу раскалённо-алые угли. Музыка-агония, музыка-страх и музыка-смерть – чёрная, словно земля и красная, как льющаяся из разрезанного тела кровь. Музыка, распространяющая сладковато-пугающий запах разложения, гари и хаотичности копошения могильных червей.