Скрипка для дьявола (СИ) - Страница 11
- Я так благодарен тебе, Парис, – с искренной признательностью промолвил я, и взял его за покоившуюся у бедра жемчужную кисть, замечая, что юноша слегка напрягся. Но я опроверг его опасения:
- И прости меня за то, что я позволил себе тогда. Этого больше не повторится, обещаю, – после этих слов Линтон немного раскрепостился и, тепло улыбнувшись, ответил:
- Забудем, – с этими словами он скрылся. Он был светел и утончён, одновременно оставаясь сильным и несгибаемым. Он был ангелом от Бога, играющим со светилом как с солнечным зайчиком, а я – лишь Икар, в чьих ненастоящих крыльях воск расплавился быстрее, чем я успел хотя бы раз коснуться тёплого золотого тела. Мы были птицами с разных небес.
Силой заставив себя отвлечься от невёселых дум, я полистал словарь на предмет возможных в последующие часы тем, а после, накинув на плечи бордовый плащ-альмавиву и надев на голову чёрный цилиндр, решил немного прогуляться по бульварам Парижа, предварительно заперев номер на ключ.
На улице, после сильного, но скоротечного ливня было довольно прохладно, если не сказать что холодно... Стояли сиреневые сумерки и кое-где уже ходили фонарщики, зажигая газовые фонари. Тем не менее, несмотря на промозглость, жизнь в городе с романтично-озорной, бунтарской жилкой бурлила вовсю: возле Пале-Рояля и в садах Тюильри прогуливалась разряженная французская знать, и тут же, всего в нескольких метрах от галантных кавалеров в шёлковых головных уборах, кокетливых мамзелей и юных девиц, у стен сидели нищие, и старьевщик куда-то тянул свою прогнившую тележку с хламом. Старинные особняки с башенками бог знает каких времён, извилистые узкие улочки, толпы рабочих и торговцев, переполненные до отказа кофейни, где подают восхительно-нежный и ароматный французский кофе с десертами, ярко светящаяся пирамида Лувра...
На бульварах то тут, то там, громоздились всевозможные развлекательные заведения: большие театры и скромные с виду варьете с нескромным содержанием внутри, уличные представления приезжих театральных трупп, вроде той, в которой всего два месяца назад – даже меньше, играл я сам. Как непредсказуема судьба – ещё вчера я был нищим, кочующим, словно цыган, актёришкой, а сегодня уже разгуливаю по Парижу, словно бывалый денди, постукивая тростью из упругого орехового дерева по звонким камням мостовой, и состою в одной из известнейших трупп мира. Изумительные перемены, но пугающие: ведь уже завтра я могу быть холодным трупом, сброшенным в одно из парижских болот. Но... кто не рискует, тот не пьёт шампанского!
- Эй, красавчик! Тебе не холодно одному? – окликнула меня одна из стоящих возле домовой стены девиц в обносках. – Я могу согреть... – она раскрыла вязаную шаль, являя моим глазам обнажённую грудь средних размеров, слегка прикрытую ниспадающими чёрными кудрями. Розовые соски, оказавшись на холоде, мгновенно напряглись и затвердели.
Прелесть, но если подумать, скольких уже привлекла эта грудь, и сколькие получали её в своё свободное распоряжение, то по сути она уже ничего не стоит.
Я усмехнулся: шлюхи. Ну конечно, как я мог забыть – ещё одна из достопримечательностей этого города. Разнообразные бордели на любой вкус, любой категории.
- Спрячь, милая, а то кому-нибудь придётся греть уже тебя, а я отнюдь не намерен отвечать на твои молитвы, – с усмешкой сказал я, проходя мимо.
- Да пошёл ты! – огрызнулась она.
Так я бродил до тех пор, пока не замёрз окончательно и решил вернуться в номер. К тому же, Лоран уже наверняка проснулся.
Ступив на порог пансиона, я почувствовал ни с чем несравнимое блаженство – тепло обволакивало окоченевшие члены подобно ласковой горячей воде в ванне. Не мешало бы её принять, кстати. Но вначале нужно позаботиться о моём найдёныше.
Открыв дверь ключом, я обнаружил Мореля по-прежнему спящим.
«Он, часом, не умер?» – с секундным сомнением подумал я, стаскивая с себя верхнюю одежду и кидая её в кресло. Зажёг пару ламп на кофейных лакированных столиках. Хватит, пора его будить.
- Лоран, – позвал его я, садясь рядом и касаясь покоящейся на мягкой шкуре алебастровой руки. Тот пока не двигался, и я, глядя на блестящие густые локоны, не устоял перед искушением и любопытством узнать их наощупь. Они оказались мягкими и упругими, слегка походя на атлас. Без сомнения – я нашёл воистину иконописное существо, по прелести равное разве что только Парису. Каждый из них был по-своему прекрасен, и у каждого была своя тёмная тайна. Она имелась и у Лорана – я был в этом уверен, что только больше распаляло мой интерес в отношении него. Теперь он – мой подопечный, мой протеже во многих отношениях. И я должен оправдать не только надежды Париса и Эйдна, но и свои собственные.
Лоран, просыпаясь, задвигался и я поспешил вынуть руку из его волос.
- Levez-vous. Vous admis à l’école, et à partir de ce jour-là vivra dans notre société (Вставай. Ты принят в нашу школу и с этого дня будешь проживать в нашем обществе) – сказал я.
- Bien (Хорошо), – немного удивлённо ответил он чуть охрипшим после сна голосом.
- Avez-vous faim? (Ты голоден?) – спросил я и, получив утвердительный кивок, продолжил всё на том же языке, стараясь избегать ошибок в построении предложений:
- Сегодня я сделаю заказ в номер, а завтра тебе пришлют портного. Тогда ты сможешь проводить трапезу в холле пансиона, со всеми.
Он наклонил голову в благодарном жесте, и я подумал, что несмотря на то, что этот мальчик из нищей семьи пьяниц, ведёт он себя довольно вежливо. По-крайней мере, до сих пор я был куда более бестактным, чем он.
Когда принесли еду, он не набросился на неё, словно голодный волчонок, а спокойно начал трапезу, при этом совершенно верно используя столовые приборы, хотя – я видел это по заострённым чертам его лица и болезненным теням под скулами и глазами – он длительное время если и не голодал, то жил впроголодь. Я понадеялся, что мои глаза не вылезли неприлично на лоб, поскольку всё то время, пока он ужинал, я, размеренно опустошая бокал с разбавленным лимонным соком «Кагором», пытался уложить в голове все сделанные мной в ходе наблюдений выводы: он, простолюдин, выросший в семье родителей-пьянчуг и «ублюдочного» брата (кстати, почему?), соблюдает этикет наравне с аристократом средней ступени.
«Чёрт возьми, как такое может быть?!» – кипятился я про себя, досадуя, что в голову не лезет ни один из тех мало-мальски логичных выводов, которым можно было бы объяснить столь необычную... осведомлённость этого юнца о нормах высшего общества. Даже я до сих пор путался в этом море ножей, вилок и ложек. Я совсем безнадёжен?!
Закончив с ужином, он положил приборы на тарелку.
- Мercie, sir.
Странно: впервые за последний месяц мне наконец-то стало спокойно не только за него или кого бы то ни было ещё, но и за себя тоже.
До выступления в Опере оставался один день. К этому времени Лоран преобразился – стал носить изысканные, скроенные по фигуре сюртуки из различных тканей, но, как это ни странно, принципиально отвергал чёрный либо красный цвета. Любимым, как я заметил, у него был тёмно-синий, сапфировый — под стать его глазам.
Он оказался довольно замкнутым юношей и я – к этому времени уже более или менее понятно начавший изъясняться на французском (благодаря урокам Париса и собственным попыткам к беседе с Морелем), не смог из него вытянуть ни малейшей подробности из его прошлого. Мальчишка был словно кремень, и пресекал любые попытки завести тему касательно этих вещей. Впрочем, на посторонние темы он общался довольно охотно, и я решил подождать, пока он привыкнет и проникнется ко мне доверием. Пока же я довольствовался светскими беседами, касающимися исключительно окружающего нас мира и людей.
Временами я слышал, как он играет на своей Амати неизвестные мне мелодии – медленные и плавные, пронизанные невообразимой грустью, подобной грусти музыки Моцарта. Но как только он замечал, что кто-то находится поблизости, тут же прекращал игру, с невозмутимым видом складывал свою отливающую кровью скрипку и смычок в футляр из чёрной кожи и скрывался с ними из виду. Это более чем странное поведение приводило меня в замешательство, как и тот факт, что спал он неизменно со скрипкой, несмотря на все предостережения, что её можно нечаянно раздавить во сне, или она упадет на пол и повредится. Всё пролетало мимо этих точёных алебастровых ушей.