Скрипач (СИ) - Страница 7

Потом, спустя три месяца, на пристань повадилась прибегать маленькая собачонка. Рабочим раз в день полагался обед – куски тухлой говядины, вареные в воде, набранной из горячего источника, располагавшегося недалеко от реки. И через некоторое время Ганс начал подкармливать собачонку своими «обедами». Усатый надсмотрщик скоро заметил, что юноша бегает в перерыве покормить собаку. Не то чтобы Ганс очень полюбил эту жалкую псину, но что-то такое было в её глазах… Слушая её отрывистый глухой лай, Ганс будто бы видел своими глазами холод, голод, страх, который испытывало это животное. Он будто чувствовал своим собственным сердцем все, что довелось этой собаке пережить. И вот однажды, во время обеда юноша поспешил накормить свою питомицу, но не нашел её на обычном месте. Он оглянулся по сторонам в её поисках. Вдруг Ганс заметил маленькую лодку, отчалившую от берега. Он пригляделся и увидел в лодке человека – усатого надсмотрщика, который стоял в полный рост и медленно отталкивал лодку все дальше и дальше от берега длинным толстым шестом. У его ног металась из стороны в сторону собачонка и жалобно стонала. Надсмотрщик глянул в сторону Ганса и злобно ухмыльнулся. Удалившись на достаточное расстояние, мужчина присел в лодке, поймал собачонку и привязал что-то к её задней лапе. Ганс широко распахнутыми глазами наблюдал за ними. Когда вдруг мальчик понял, что задумал усатый, он бросился к реке. Надсмотрщик заливисто рассмеялся и пнул собаку. Громко взвизгнув, дворняга упала в воду и моментально пошла ко дну, увлекаемая вниз тяжелым камнем, привязанным к лапе. Ганс закричал бы, если б мог, стоя по пояс в воде, размахивая руками, он бросился бы в воду и поплыл, если бы от лодки его отделяло меньшее расстояние. Усатый надсмотрщик смеялся, радуясь беспомощности и отчаянию мальчика. Когда пузыри, поднимавшиеся со дна и бурлившие на поверхности, затихли, мужчина оттолкнулся шестом и стремительно начал приближаться к берегу. Ганс стоял, опустив руки в воду, широко распахнув свои почти черные, как уголь, глаза, в которых стояли слезы. За что? А надсмотрщик причалил к берегу и, проходя мимо мальчика, ещё раз гнусно ухмыльнулся и расхохотался.

Вспомнил Ганс и то, как за участие в бунте рабочих, недовольных низкой зарплатой, ему самосудом назначили десять ударов кнутом по спине, а потом облили ледяной водой, отчего окровавленная спина тут же покрылась красноватой ледяной корочкой.

Вспомнил голод, вспомнил кровавые стачки, вспомнил этот противный смех и густые усы, вспомнил непосильную тяжелую работу, усталость, недосыпание и злобу. Животную злобу, которую он испытывал к этому человеку.

- Что ты тут делаешь, гнида? А?! Паршивец! Маленький ублюдок!

Каждое восклицание сопровождалось ударом кнута. Юноша прикрывал лицо рукой и медленно отступал назад, крепче сжимая кусок стекла, до резкой боли в пальцах.

Ненавидел ли он этого человека?

Мысли в голове смешались. Только злость, яростная неприязнь и отвращение. Перед глазами пронеслось детство, пьянки отца, побои, смерть матери, «Сбереги свою душу такой, как есть!».

Надсмотрщик опустил кнут.

- А ну иди сюда, маленький паршивец!

Он протянул было руку, чтобы схватить Ганса за ухо и вывести с баржи. Юноша резко рванулся и всадил осколок стекла до половины в горло усатого мужчины. Пальцы Ганса были в крови, изрезанные краями осколка. Мужчина издал хриплый стон, после чего ухватился за стол и, покачиваясь, встал, уставившись с удивлением на юношу, факел выпал из его рук, покатился по полу и погас. Ганс вытащил осколок и вонзил его в грудь усатого. Мальчик глубоко и тяжело дышал. Сердце готово было вырваться из груди. В затравленных глазах помимо ярости появился страх, они горели, буквально плавились при виде крови.

Мужчина громко рассмеялся и выпучил налившиеся кровью глаза на Ганса.

- Щенок… – прошептал он, выплюнув порядочное количество крови.

Ноги мужчины слегка подкосились и обмякли, после чего он навалился на Ганса, насадив свою распоротую грудь ещё глубже на осколок стекла. Юноша в ужасе отпрянул назад, вжавшись в холодную стену. Мертвое обезображенное тело скользнуло вниз и с противным, хлюпающим звуком скатилось на пол.

Грудь юноши тяжело вздымалась и опускалась. В боку закололо. К горлу подступил противный ком, вдвойне мерзкий оттого, что с утра во рту не было и крошки пищи. Запинаясь, падая, цепляясь руками за пол и резко поднимаясь, Ганс кинулся наружу и повис на борту корабля. Его тут же вывернуло наизнанку. Он чувствовал, как сильно билось сердце, готовое выскочить из груди через горло. Немного отдышавшись, юноша сполз вниз, прижавшись спиной к борту баржи. Его колотила крупная дрожь, из груди вырывались тихие стоны. Ганс хотел было поднести руку ко рту, чтобы прикрыть его, но, увидев, что вся она была сплошь в крови, закрыл глаза, схватился за голову и снова тихо застонал. Что же он наделал?

Немного утихомирив сердце, Ганс с трудом поднялся на ноги. Его качало из стороны в сторону, словно в лихорадке. Дойдя до двери, Ганс оперся на стену, оставив на ней кровавый отпечаток. Приготовившись к тому, что он увидит внутри, юноша рванул дверь и вошел.

В дальнем углу капитанской рубки в луже из алой крови лежало тело усатого надсмотрщика. Голова была неестественно вывернула вправо, а в выпученных покрасневших глазах застыло странное выражение не то удивления, не то возмущения. В груди зажгло. Тяжело сглотнув, Ганс зажмурил глаза, будто бы хотел открыть их и увидеть совершенно чистое помещение без этого безобразного трупа, распятого на полу.

Но этого не случилось. Надо сделать так, чтобы об этом никто не узнал – об этом подумал Ганс. Вспомнив собаку, юноша понял, как избавиться от тела. Бегом вылетев из рубки, ударившись о косяк двери и пару раз упав, Ганс спрыгнул на землю и схватил первый попавшийся камень. Юноша с трудом поднял огромный валун и затащил его на борт. Ноги и руки давно не слушались Ганса, но он знал, что должен сделать это.

Поборов отвращение, юноша схватил надсмотрщика за ноги, перевернул на спину и потащил на палубу, оставляя за собой широкий кровавый след. Вытащив из кармана штанов кусок бечевки, юноша обмотал одним её концом камень, а другим опоясал талию мертвого мужчины. Ганс хотел было вытолкать несчастного за борт, но вдруг в одурманенную голову пришла другая мысль, которая спасла юношу от дальнейших мерзких последствий.

Тут было слишком мелко. Надсмотрщика нашли бы на следующий же день, и тогда Гансу бы точно пришлось туго.

Юноша снова спрыгнул на землю и побежал вдоль пристани в поисках лодки. Найдя один-единственный челночок, привязанный на истончившуюся веревку к вбитому на берегу столбу, Ганс отвязал его и отчалил от берега. Подогнав челнок к самому борту баржи, Ганс взобрался наверх и – откуда только взялось столько силы в исхудавшем бледном теле – вытолкал тело убитого за борт. Раздался громкий плеск, и челнок чуть было не перевернулся. Ганс испуганно озирался по сторонам, прислушиваясь, нет ли кого вокруг. Убедившись, что он одинок под тусклым светом месяца, Ганс спрыгнул в лодку и взял весло. Быстро взмахивая им то у одного борта, то у другого, юноша добрался почти до середины реки. Посчитав, что этого достаточно, он уперся руками в борта челночка и толкнул мертвеца ногами. Тело тяжело ухнуло в воду, подняв целый столп брызг. Челночок опасно закачало. Ганс упал на дно лодки, чтобы помешать ей перевернуться. Сердце снова быстро забилось.

Отдышавшись, юноша свесился за борт и поглядел в воду. Острый подбородок и торчащие скулы, растрепанные темные волосы и блестящие испуганные карие глаза отражались в волнах, подкрашенных красноватым оттенком. Вдруг Гансу померещились выпученные, налившиеся кровью глаза надсмотрщика среди воды. Он вмиг отпрянул назад. Сердце снова заколотилось. Схватив весло, юноша начал стремительно грести к берегу. Вконец выбившись из сил, Ганс выпрыгнул из лодки, когда, по его мнению, уровень воды должен был доставать ему только до шеи. Спрыгнув в воду, юноша перевернул и затопил лодку. Еле удержавшись на ногах в образовавшемся водовороте, Ганс направился к берегу, рассекая руками воду.