Скрипач (СИ) - Страница 63

- Убийца! – прошипел мужчина.

Ганс резко выдернул руку из его пальцев, схватил вещи и бросился прочь. Петляя по темным переулкам, Ганс сам не заметил, как оказался на старой пристани. Спустившись по небольшой насыпи к реке, юноша окунул дрожащие пальцы в воду и умылся.

Страх уже прошел, и теперь на его место выступило отвращение. Ганс с презрением вспоминал, тот момент, когда своими собственными руками выволакивал убитого надсмотрщика на небольшой челночок, быстро взмахивал веслом, отдаляясь от берега… Это все было так давно, но воспоминания оставались свежими в памяти на протяжении многих лет. Ганс вздохнул и опустил глаза, глядя на тихо плескавшиеся у ног волны. Руки по-прежнему дрожали. Вытянув пальцы, юноша медленно повернул ладони вверх и тут же подскочил от ужаса. Его руки в темноте были черными от крови. Вдруг за спиной раздался суховатый смех.

Ганс обернулся. За его спиной стоял тот самый высокий, плотного телосложения, в испачканном сажей комбинезоне на голом теле усатый надсмотрщик и громко, заливисто смеялся. Юноша отступил на шаг назад так, что его голые ноги оказались в воде. Надсмотрщик достал из нагрудного кармана осколок стекла, слабо блеснувший при свете месяца. Ганс сделал ещё шаг назад, оказавшись в воде уже по колено. Тогда надсмотрщик снова громко рассмеялся, обнажив почерневшие гнилые зубы. Он сделал несколько шагов вперед и бросился на юношу с осколком в руке. Ганс, увидев занесенную над ним руку возмездия, перехватил её у запястья. Упершись ногами в усыпанное галькой дно реки, юноша сжался от напряжения, стараясь сдержать направленный на него удар. Ноги тут же ушли вниз, продавливая мягкую почву. Вдруг, сделав неимоверное усилие, юноша резко оттолкнул надсмотрщика в сторону и, выхватив из его взметнувшейся в воздухе, расслабившейся руки осколок стекла, вонзил его в мужчину.

Под тусклым светом месяца, стоя по колено в воде, молодой человек сражался с невидимым никому, кроме него, мужчиной, некогда работавшим на этой пристани, но позже пропавшим без вести. Озлобленное лицо и горящие от увлеченности схваткой глаза отражались в трепещущей воде. Звезды смутно мерцали на ночном небе, поблескивая среди редких облаков.

Тяжело дыша, Ганс отшатнулся в сторону и схватился за голову. Юноше казалось, будто бы сотни голосов вот-вот разорвут её. Сделав шаг в сторону и глядя на тело надсмотрщика, медленно погружающееся в воду, Ганс испугался. Юноша уже не отличал, что было реальным, а что было лишь плодом его воображения. Пытаясь вновь восстановить тончайшую грань между действительным и воображаемым, Ганс оглянулся по сторонам и, убедившись, что и пристань, и город чуть в отдалении остаются такими, как были всегда, немного успокоился и вновь посмотрел на то место, где с минуту назад скрылось тело надсмотрщика. Река неспешно бросала волны на прибрежные камни, и не было среди воды ничего, что могло бы напомнить юноше о прошедшем. Ганс выдохнул и окончательно пришел в себя. Заметив, наконец, что стоит по колено в воде, он направился в сторону берега и, ступив на сухой песок, перемешанный с галькой, собирался было поднять вещи, но вдруг заметил на своей руке что-то темное. Развернув ладонь к небу, чтобы бледный свет месяца окрасил её в более светлые тона, юноша внимательно рассмотрел руку, и кожа его мгновенно похолодела. Рука была вся в крови. Темные, почти черные, разводы растекались по ладоням. Кровь падала каплями на землю, окрашивая её в буроватый цвет. Ганс схватил скрипку и рюкзак и бросился к барже.

- Ха-ха-ха!!! – раздалось за спиной, а потом отголосками разнеслось по всем сторонам.

Взобравшись на полусгнившие доски палубы баржи, накренившейся на правый бок, Ганс скользнул, не отрывая ног от пола, к рубке и, оказавшись внутри, захлопнул за собой дверь и прижался к ней спиной.

Отдышавшись и заглушив кричащие в голове голоса, юноша наощупь нашел в темноте старый стол и, положив на него футляр, трясущимися руками достал скрипку. Приняв устойчивое положение на полу накрененной баржи, юноша вскинул инструмент на плечо и начал играть. Раздался тихий, непродолжительный шорох, после чего футляр от скрипки с грохотом упал на пол. Но Ганс этого уже не слышал. Он полностью погрузился в музыку.

Звучащая в низком регистре, будто бы притаившаяся, мелодия медленно разворачивалась, словно грозовые тучи на небе. Изредка проблескивающие звездочки-акценты нарушали гнетущую тревожную атмосферу музыки.

Вдруг дверь с хлопком распахнулась. Ганс продолжал играть, хотя внимание его теперь устремилось на входящего.

- Здравствуй, Ганс, – сказал мужчина, – узнал меня?

Ганс продолжал играть, пока Ришаль, войдя в комнату, закрыл за собой дверь и в задумчивости остановился напротив стола. В мелодии, помимо затаенности появились напряженность, волнение.

- Конечно узнал, – сказал тучный, лысоватый мужчина и пнул ногой лежащий рядом со столом рюкзак, – Ты до сих пор таскаешь с собой эти деньги. А ведь ты заработал их благодаря мне.

Даже в темноте, к которой глаза уже успели привыкнуть, Ганс видел улыбку режиссера, но все равно продолжал играть, выводя старательно каждую ноту, распевая каждый звук.

- Ганс, ты такой же, как и я, – сказал Ришаль, – безумец. Убийца. Вспомни, как ты убил меня. Ты не сомневался – истинная черта умалишенного. Ты был уверен в том, что правильно поступаешь. Как животное, как бездушная тварь, ты убил меня! А за что? Разве я плохо обращался с тобой? Я платил тебе огромные деньги. Ты ни в чем не нуждался. Что было тебе нужно кроме этого? У тебя была слава, у тебя было множество знакомых, ты был известен и любим, ты был богат. Что, скажи мне, что тебе нужно ещё? У тебя было все, но ты выбрал другой путь.

Ганс продолжал играть. Ришаль, обходя вокруг стола так, чтобы смотреть в лицо юноше, продолжал говорить.

- Что тебе нужно было? – спросил Ришаль и криво ухмыльнулся, – Знаешь, что тебе нужно было? Ты всегда был горд. Ты возомнил о себе слишком многое. Ты думал, что ты совершаешь нужное дело, когда треплешь струны на этой старой консервной банке. Нет. Ни один человек, слушая тебя, не загорается никаким чувством, кроме, может быть, зависти к твоему богатству. Ты – ничто. Ты просто убийца, безумец и ничто более.

Ганс отвернулся, не отрываясь от скрипки. Юноша закрыл глаза, пытаясь представить летнюю грозу. Он чувствовал, как душно становится вокруг, как природа будто бы сжимается в ожидании бури. Он представлял, как дрожат листья на деревьях, колыхаемые тихим ветром. Он ясно видел, как приближается плывущая по небосводу огромная грозовая туча, застилающая своим полотном целое небо.

- Ты убийца! Безумец! Убийца! И ничто более! – кричал Ришаль.

И Ганс даже сквозь закрытые веки видел его фигуру. Режиссер продолжал говорить. Он повторял одно и то же, путал слова, кричал, потом неожиданно переходил на шепот. Он пытался выудить самые сокровенные тайны из сердца юноши и раздавить, растоптать все, что было для него некогда дорого.

Ганс изо всех сил старался погрузиться в музыку. Мелодия захватывала его и на некоторое время помогала не слышать настойчивого голоса режиссера, подкрепляемого хором других голосов. От этой какофонии разрывалась голова. Ганс не мог долгое время сосредотачиваться на каком-то определенном голосе, но отчетливо слышал обрывки фраз: «… за что?», «… убийца!», «… не починить», «…безумец».

Голоса сплетались, соединялись в один общий хор, в котором нельзя было слышать единства, в котором нельзя было выделить что-то конкретное. Этот хор звучал, словно шум моря, в голове юноши и невозможно было разделить это пугающее единство.

Сквозь разбитые стекла в рубку начали проникать первые лучи солнечного света. Ганс продолжал играть. С наступлением утра голоса понемногу стали стихать. Образ Ришаля растворился вместе с уходом темноты. Обессилев после бессонной ночи, Ганс прислонился спиной к стене, крепко прижав к груди скрипку и смотрел сквозь небольшой иллюминатор, как медленно поднимается над рекой солнце, освещая знакомые трубы, дома, крыши…