Скрипач (СИ) - Страница 57
Вернер замолчал, а Ганс так и продолжал стоять над мертвым телом любимой девушки. Молчание продолжалось несколько минут.
- Я распорядился насчет похорон… – сказал вдруг Вернер, – Ведь у вас нет проблем со средствами…
Он не закончил. Ганс слегка обернулся и поглядел на него пустым, бессмысленным взглядом. Казалось, юноша смотрел куда-то вдаль, сквозь миры и пространство, будто бы сейчас, в этот момент, он находился за гранью существования, видел и чувствовал мир не так, как остальные люди. Убитый горем, юноша оказался за той самой чертой, где скрылась Тесса.
Отвернувшись от застывшего на месте Вернера, Ганс легонько провел рукой по щеке девушки, смахнул с её щеки выбившуюся прядь волос и аккуратно поцеловал в лоб. Полностью потеряв связь с внешним миром, сам не зная, зачем, Ганс обернулся и пошел к выходу. Вернер сделал несколько шагов в сторону от дверного проема. Ганс сильно зацепил плечом дверь, отчего та с грохотом ударилась об стену, но даже не заметил этого и спустился по лестнице, будто бы погруженный в сон.
Ганс дошел до прихожей, снял с вешалки плащ, обулся и вышел на улицу. В лицо ударил свежий, холодный воздух. Юноша, не глядя под ноги, спустился по лестнице и пошел прочь по тротуару. Он не знал, куда шел. Главное, подальше от этого дома, подальше от мыслей…
Ноги сами привели его к театру. Ганс бесцельно прочитал афишу, не уловив из неё нисколько информации, затем развернулся и пошел в соседний небольшой парк. Присев на скамейку, он улыбнулся и посмотрел на небо. Совсем недавно на этой скамейке он дожидался Тессу после выступления. Часто он видел эту скамейку и когда направлялся в подвал театра через черный выход. Похлопав рукой по шершавому дереву, Ганс приподнялся и ушел прочь от театра.
Через некоторое время он уже шел вдоль реки, рядом с парком. Хотя, это трудно было назвать именно парком. Скорее, неухоженная лесополоса на окраине города. И это место напоминало Гансу о ней. Тут они гуляли в ту ночь, когда случайно встретили пьяного флибустьера. Ганс прекрасно помнил ту ночь, помнил, как Тесса бросилась прочь в ужасе. Ганс сейчас с трудом представлял, что чувствовала тогда девушка, но не сомневался, что это был настоящий ужас, потрясение для неё. Он вспомнил и следующие за той ночью дни, и сердце болезненно сжалось. Но было в этих воспоминаниях и что-то сладкое, притягательное…
Ганс Люсьен бродил по городу, понимая, что каждая улочка, каждый дом напоминал ему о Тессе. Здесь они гуляли однажды после репетиции в театре, здесь вместе читали, сидя на скамейке в тени деревьев, здесь он играл на скрипке, а она слушала, стоя в толпе… Воспоминания роились в его голове, и от них так сладко и тяжело было на сердце.
Когда Ганс вернулся в дом, было уже совсем темно. На хлопок входной двери из гостиной появился Вернер.
- Ганс, я понимаю, что вам тяжело, но… выслушайте меня. Это очень важно, – обратился к нему Вернер. – Понимая ваше состояние, я позволил себе взять часть забот по… похоронам на себя.
Ганс повесил плащ и принялся внимательно слушать Вернера, хотя смысл сказанного долетал до сознания юноши лишь обрывками.
- Завтра будет отпевание в церкви. Я известил об этом театрального директора. Возможно, кто-то из её коллег захочет прийти, а также повесил листовки на соборной и главной площади. У покойной не было родственников? – спросил Вернер и протянул юноше листок для ответа.
Ганс с бессмысленным выражением лица покосился на протянутый листок.
- Так у неё были родственники? – переспросил Вернер.
Ганс, поняв вопрос, взял бумагу и написал: «Нет, никого кроме меня».
- Кроме вас? – спросил Вернер.
«Да, я был её мужем» , – ответил Ганс.
Вернер немного помолчал.
- Что ж, отпевание будет завтра в девять. Надеюсь, вы не в обиде за то, что я таким нескромным образом влез в ваши дела… – сказал доктор.
«Спасибо. Вы сделали все, что могли. На этом я прошу вас закончить участие в моей жизни», – ответил Ганс, бросив на Вернера все тот же пустой взгляд.
- Хорошо, я вас понял, – кивнул доктор, – но, если вас это хоть немного успокоит… Я провел некоторые исследования, наблюдая за больной. Думаю, что это поможет в дальнейшем изучении болезни и, возможно, когда-нибудь сохранит множество жизней и…
Вернер не стал договаривать. Он посмотрел на Ганса, который сейчас был полностью погружен в свои мысли и мало что понимал из слов доктора.
- Что ж… Я оставлю вас. Не забудьте, завтра в девять. И… если нужна будет какая-либо помощь, вы всегда можете обратиться ко мне. Удачи вам, Ганс!
Сказав это, Вернер пожал юноше руку и скрылся за входной дверью. Ганс остался один-одинешенек в пустом, темном доме. Скрипач присел на стул, стоящий у окна в небольшой кухне, выглянул на улицу и стал с любопытством рассматривать соседние светло-серые дома, будто бы видел их в первый раз.
В сердце снова поселилась пустота. Унылые рваные облака медленно ползли по небу, застилая его почти целиком; лишь в некоторых местах оставались бледные просветы. Ганс смотрел на небо, на дома и мысли его текли ровным, умеренным потоком. Все, что он чувствовал сейчас, была лишь тупая, безотчетная, ленивая боль. Удары сердца резью отдавались в груди, разум был затуманен, но не более.
Ганс вспоминал те времена, когда потерял мать. И ту же самую пустоту внутри, которую невозможно ничем заполнить. Юноша подумал о дальнейшей цели своего существования. Сначала ему казалось, будто бы единственно возможная цель его жизни – это музыка. Ведь он должен был играть на скрипке так, чтобы люди, слушающие его музыку, чувствовали его душу, наслаждались каждым оттенком, каждым нюансом звучания, который сделался бы с годами идеальным, как идеальна чистая человеческая душа. Ганс играл. Но люди восхищались только виртуозностью исполнения, тем, как ловко юноша переставлял пальцы на грифе и водил смычком по струнам, мало вслушиваясь в смысл музыки. Мало кто понимал, что в каждой мелодии скрыта своя особая мысль, которую нельзя уловить с помощью разума, а можно только проникнуться ею, прочувствовать её и только потом в полной мере понять. Это и отталкивало Ганса от общества. В суматохе одинаковых дней люди постепенно забывают о том, что главная ценность, данная им в этом мире – это то, что находится внутри. Это душа, которая повелевает и чувствами, и разумом. Детство –пора, когда душа ценится людьми высоко, но чем дальше уходят они от этой поры, тем скорее забывают о кладе чувственного мира, ставя на его место другие, более важные, по их мнению, ценности: богатство, положение в обществе, власть, известность. Гансу чужды были все эти проявления человеческой натуры, они не прельщали юношу. Он был любим публикой, которая собиралась, чтобы посмотреть концерты, но любовь эта не только не прельщала юношу, она со временем стала отвратительна ему. Для всех зрителей посещение концерта скрипача было лишь способом скоротать скучный долгий вечер, тогда как для самого музыканта это было смыслом всего существования. Он слышал бурные овации, но они не грели сердца, потому что не были проникнуты настоящим чувством восторга. Возможно, в этом была гордыня Ганса. Казалось, что ещё нужно для счастья, как ни признание превосходства музыканта над толпой, немой восторг после каждой услышанной ноты?.. Но Ганс хотел чего-то большего. Он хотел музыкой оживлять сердца, с помощью звуков передавать свои мысли и чувства другим. Он просто хотел, чтобы его поняли.
Ганс хотел служить во благо человечеству, но нужно ли это было кому-то? Единственная, в ком увидел юноша стремление познать мир своей души, была Тесса. И за это Ганс был бесконечно предан и благодарен девушке. Несмотря на это, разглядеть и понять в скрипаче неутолимую жажду духовной работы, развития собственного мира мысли и чувства могла только мать. Она одна понимала его, она одна помогала ему в минуты тягостных раздумий над жизнью и местом человека в ней.
Вспомнив мать, достроив в мыслях её образ до мельчайших деталей, Ганс понял, что Тесса всегда была лишь жалкой пародией на неё. Но правдивой пародией, без капли притворства.