Скрипач (СИ) - Страница 30
Появившаяся дама была одета куда скромнее расположившихся на диванах. Темно-синее платье до пола украшалось лишь тонкой линией кружева, пущенной по поясу и высокому воротнку-стойке.
- Bonjour, мосье! – поздоровалась женщина.
- Bonjour, madam, – ответил Ришаль и тут же отвел женщину в сторонку.
Молоденькие дамы, расположившиеся группкой на диванах, изредка бросали скользящие взгляды на вошедших, чему-то улыбались и продолжали оживленную беседу. Прислушавшись, Ганс понял, что разговаривают на незнакомом ему языке. Поймав очередной взгляд кудрявой черноволосой дамы, Ганс отчего-то смутился. Сконфуженно стоя у входной двери, юноша ожидал, чем же закончится беседа Ришаля с дамой в почти черном платье. Режиссер кивнул на черноволосую даму, которая продолжала бросать взгляды на юношу и улыбаться, затем вынул из кармана деньги и протянул их женщине в темном платье.
- Абена! –позвала женщина.
- Да? – раздался звонкий женский голос.
Женщина кивнула в сторону лестницы.
- Иду, – ответила Абена.
Абена легко поднялась с диванчика, скользнула мимо Ганса, улыбнувшись ему. Ришаль галантно подал ей руку и проследовал к лестнице. Когда они скрылись на втором этаже, женщина в темном платье обратилась к Гансу:
- Что угодно мосье?
Ганс замотал головой и скрестил ладони, показывая, что ему ничего не нужно.
- Может, кофею для мосье? – недоверчиво поинтересовалась женщина.
Ганс коротко кивнул, вынул из кармана бумагу и вывел ровными буквами: «Merci, madam!»
- Цдженка! Где Цдженка? – спросила женщина, возвращаясь к лестнице, затем глянула вверх, – Цдженка, принесите кофе для мосье!
- Monsieur… – сказала одна из дам, сидящих на диване, обращаясь к Гансу, – Vous… Vous ne voulez pas… dire avec nous?
Эта худощавая блондинка путалась в словах и произношении. Очевидно было, что она плохо знает по-французски.
- Parlez-vous allemand? – написал Ганс и протянул листок блондинке.
- О, говорить по-немецки было бы гораздо лучше! – воскликнула радостно дама, – Вы немец?
«Да, я немец», – написал Ганс.
- Вы знаете, был тут у меня недавно один немец, – сказала другая дама, делая широкий жест рукой, повернутой ладонью вверх, – вот, говорят, немецкая аккуратность… Сухие, черствые люди… А ведь немец-то, ей богу, горяч был! Ха-ха-ха!
Все подхватили этот звонкий смех. Ганс не понимал, что было смешного в сказанном этой пышногрудой красавицей, поэтому сконфуженно улыбнулся и отодвинулся к спинке дивана.
- Кофей для мосье, – раздался голос над головой.
Ганс обернулся. Рядом стояла девушка в сером платье с белым передничком, а в руках её был поднос, на котором стояла белая кружка.
Ганс с благодарностью кивнул, когда девушка поставила кружку на небольшой столик перед диваном. Юноша хотел было поцеловать ручку этой особы в знак благодарности, но она резко и смущенно отстранилась, а затем, почему-то виновато опустив голову, поспешила удалиться из комнаты.
Юноша чувствовал себя неуютно в этом обществе. Ему казалось, что присутствие его здесь преступно, неправильно, но все же что-то манило, притягивало его к задорному звонкому смеху окружавших его женщин, к аромату неумело сваренного кофе, вина и духов.
Через пару минут дамы уговорили Ганса выпить, и разговор между ними стал ещё более оживленным и развязным. Всех забавляло, когда юноша быстрыми движениями выводил на бумаге ровные строчки, а затем кто-то один зачитывал написанное вслух, как суфлер за кулисами театра.
Прошло менее четверти часа, как вдруг откуда-то на втором этаже раздался стук. Что-то упало на пол, а затем раздался женский крик, переходящий в визг. Послышался топот стремительных шагов. Женщины притихли. Ганс приподнялся с дивана и направился к лестнице.
Юноша взбежал по ступенькам вверх, и вдруг, откуда ни возьмись, прямо ему в руки угодила полуголая девица, закутанная в платок. Ошеломленный, он стоял, не зная, что ему делать, прижимая к груди испуганную, рыдающую девицу.
- Я… Я… – она опустила руки, которые до этого прижимала к животу, прикрываясь платком.
Тонкий шелк съехал вниз с плеч, и Ганс ахнул от ужаса. Оставшаяся в одном исподнем платье Абена скользнула из рук Ганса на пол, открывая взгляду огромное красное пятно крови на животе. Юноша присел было рядом с ней, желая помочь, но взгляд замер на бессильно раскинутых руках и беспомощно склоненной вбок голове девушки. Её широко распахнутые глаза были наполнены страхом, ужасом, но вместе с тем, губы сжались в сдержанную улыбку счастья. Счастья избавления.
Ганс поднялся с колен и ещё раз посмотрел на неё. О чем думала эта девушка в тот момент, когда её застала смерть? Наверное, она была рада. Рада?
В этот момент в его голове вдруг все встало на свои места. Как будто последний кусочек мозаики был водружен в оставленный паз, и картинка предстала перед глазами в целостности. Смерть есть пробуждение. А улыбка на лице – счастье избавления от земных страданий, счастье понимания чего-то неведомого, недоступного живым, переход сквозь тонкую грань, разделяющую живых и мертвых. А убийца – лишь орудие в руках судьбы.
Ганс улыбнулся и спустился по ступенькам. На крики девушки сбежались служанки и другие обитательницы этого дома. Юноша вышел на улицу, взбежал по каменной лестнице, оглянулся на камень в форме сердца и поспешил прочь.
Как же теперь просто и ясно все стало в его голове. Улыбка прозрения светилась на лице юноши. Убийца не есть изверг, грешник. Он – лишь орудие, инструмент, жертва обстоятельств, в которых он существует.
Ганс не мог теперь рассуждать о правильности или ошибочности своих мыслей. Он был убежден, он верил в то, что все это правда. И что на всякое благо найдется более сильное благо, а на каждое зло – более сильное зло.
И теперь он хотел стать орудием в руках судьбы, большим злом по сравнению с сумасшествием Ришаля. Мысли приняли необыкновенно четкий и холодный строй, и юноша спокойно рассуждал о том, как, когда он совершит убийство.
Среди холодного, студенистого ночного воздуха мрачно белела луна. Заледеневшие тротуарные камни и стены домов отбрасывали призрачно бледные блики. Было очень холодно. Во всем чувствовалась приближающаяся зима. Бросая скользящие взгляды на номера домов и названия улиц, юноша бодрым шагом спешил к месту ночлега. Его больше не волновало, где был Ришаль, был ли он зол. Ганс больше не чувствовал страха и презрения. Лишь трепет перед тем, что ему предстояло сделать.
Находясь на полпути в Геную, юноша в своем воображении рисовал момент, когда он, наконец, войдет в дом великого мастера скрипки Паганини, чтобы почтить память умершего.
Когда путешественники добрались до Генуи, был уже конец ноября. Легкие, пушистые снежинки падали с неба и тут же таяли под действием теплого ветра, чуть касаясь воды.
Путь этот занял много времени, потому как компаньонам приходилось сменить множество видов транспорта: поезд, конный экипаж, пароход – и даже пешком путники прошли немало. Но вот, наконец, они достигли колыбели гения – Генуи.
Небольшой пароход, на котором приехали гастролеры, зашел в порт. Бесконечное множество грузовых, рыболовных, пассажирских судов сновали туда-сюда. Ганс заворожено наблюдал, как плещется вода, как тяжелые волны разбиваются о борта кораблей. Глядя на флаги, развевающиеся над изъеденными морским ветром палубами, юноша узнавал страны, откуда они плыли, и пытался предположить, как долго простоят эти суда в порту, что они везли…
Долгие переезды по городу закончились остановкой у Карло Феличе. Известие о приезде в Геную было отправлено заранее, поэтому Ришаля с его подопечным здесь уже ждали с нетерпением. К тому моменту, когда компаньоны впервые ступили на каменные плитки генуэзских тротуаров, афиши выступлений скрипача были уже распечатаны и расклеены, а билеты продавались в кассах.
Привычно сидя в коридоре с чемоданами и скрипкой, пока Ришаль обсуждал условия выступления, юноша глядел в окно на дальней противоположной стене.