Скрипач (СИ) - Страница 16
Прислушиваясь к сюите садовых растений и пению птиц, юноша не сразу заметил, что Ришаль присел напротив и в молчаливом ожидании изучал лиуо юноши.
- Мосье, вероятно, желает узнать, зачем я пригласил его пожаловать в гости? – спросил Ришаль.
Ганс кивнул головой в знак согласия.
- Я был на последнем вашем выступлении, – начал Ришаль, поглаживая свою куцую бороденку, – что-то там про пастушку… Ну, это не так важно. Но, когда мосье заиграл последнюю арию, признаюсь честно, мое не столь молодое и бойкое сердце заработало куда скорее. Хороший музыкант, а тем более скрипач, в наше время – редкое явление, думается мне…
Ганс слушал Ришаля в пол-уха, потому что в этот момент юношу больше заинтересовало пение звонкоголосой птички где-то среди крон деревьев.
- И я хотел предложить мосье свою небольшую услугу. Я познакомлю мосье с известнейшими музыкантами, композиторами, режиссерами, буду организовывать встречи с публикой, а за это мосье отплатит мне небольшой суммой денег. Ну, думаю, девяносто процентов выручки с концерта меня устроит.
Ганс Люсьен удивленно поднял брови.
- Хорошо, ради такого таланта, я согласен на восемьдесят, – сказал Ришаль, продолжая поглаживать бородку.
Ганс продолжал смотреть на великого и талантливого театрального деятеля.
- Мосье, вы меня разоряете! – воскликнул Ришаль, – Семьдесят пять процентов – последняя цена.
Ганс вытащил из кармана бумажку и карандаш и написал: «Мсье, для меня было бы огромной честью работать с вами. Я готов выступать на любых условиях, лишь бы мсье платил гроши, достаточные для жизни».
Чем дальше Ришаль читал записку, тем шире становилась его улыбка. «Кажется, я нашел талантливую, наивную дойную коровку…» – мгновенно подумал Ришаль, вслух сказав:
- Отлично, тогда, если мосье не имеет ничего против, через неделю мы отъезжаем в Париж. Ровно через семь дней. Я буду ждать прихода мосье в этом же доме, в этот же час.
Ганс вдруг подумал о Тессе… А что, если она все же любит его?.. В таком случае Ганс просто не придет к отъезду.
Юноша кивнул и собирался было уходить…
- Может, мосье исполнит какую-нибудь причудливую песенку перед уходом? – как бы невзначай поинтересовался Ришаль.
Ганс расчехлил инструмент и, припомнив одну простенькую польку и пение птиц, которое только что слышал, заиграл, переплетая эти две «мелодии» вместе.
Ришаль задумчиво наблюдал за игрой Ганса, продолжая поглаживать бородку.
- Черт меня побери, если это не проклятые птички, которые орут каждое утро под окном! – прошептал Ришаль.
Распрощавшись с Мишелем, Ганс Люсьен, погрузившись в задумчивость, двинулся к театру. Юноша вдруг вспомнил, что сегодня всем работающим в театре артистам полагался выходной – за удачное выступление перед французским режиссером. В здании не будет ни души, поэтому, прошмыгнув внутрь через захороненную среди кустарника дверь, Ганс сможет выбраться на сцену и сыграть несколько новых произведений.
До недавних пор юноша играл только музыку либо с театральных партитур, либо которую ему доводилось случайно слышать, гуляя по узким улочкам города, в деревне, в церкви.
Около недели тому назад, в очередной раз разглядывая красочную карту на витрине книжной лавочки, Иоганн увидел рядом небольшой сборник нот в тонкой обложке. Это были произведения величайшего мастера – Антонио Вивальди. Эта небольшая нотная тетрадочка всегда лежала раскрытой, поэтому юноша мог изучать и запоминать ноты. Дождавшись момента, когда людей в лавке было довольно много, юноша прошмыгивал в толпу и переворачивал страницу, чтобы видеть продолжение музыки.
Затем юноша познакомился с ещё одним скрипичным мастером – Никколо Паганини, весть о смерти которого облетела весь мир несколько десятилетий назад.
Изучая виртуозные произведения этих мастеров, Сотрэль поражался красоте и ритмичности, причудливо заплетенным кружевам музыкальной материи. Мир музыки открывался для него своей новой гранью. Теперь Ганс понимал, что мысль, не обличенная в безукоризненно правильную форму, не может быть идеальной.
Хлопок двери гулким эхом отдался в просторном пустом зале. Держа в одной руке канделябр, а в другой скрипку, укутанную в плотную темную материю, юноша прошел по темному помещению и, поднявшись по скрипучим ступенькам, оказался на сцене. Поставив канделябр на закрытый рояль, Ганс расчехлил свой инструмент.
Тусклый свет зажженных свечей плескался золотистыми бликами на полированном дереве скрипки и рояля, бросая причудливые отблески на лицо и руки музыканта.
Ганс начал играть.
Сложные пассажи и мелизмы никак не хотели выходить чисто, что очень смутило юношу. Смычок двигался слишком медленно и неловко, чтобы выполнить сложнейшие сочетания spiccato, martele, legatoи sautille.
Ганс отложил скрипку и смущенно замер, глядя в пустоту. У него не получалось сыграть один из каприсов Паганини.
Может быть, юноша слишком скоро возомнил себя мастером, а на самом деле был лишь обычным, ни на что не способным музыкантом-самоучкой?
Одна мысль об этом так ощутимо затронула самолюбие юноши, перерезала его амбиции, что в неизвестном доселе порыве не то вдохновения, не то ярости он вскочил и вновь схватил инструмент. Глубоко и ровно выдохнув несколько раз, юноша принялся старательно отрабатывать штрихи, переходы, искал звук сначала для одной ноты, затем для второй, соединял их вместе…
Пламя свечи неровно дрожало, отчего легкая тень, отбрасываемая музыкантом и скрипкой, судорожно трепетала. Полностью погрузившись в музыку, Ганс не замечал ничего вокруг, и даже не услышал тихих шагов. Тонкая рука легонько коснулась его плеча. Неожиданно пробудившись, Ганс вздрогнул и отшатнулся назад.
- Прости, что напугала, – прошептала Тесса.
Широко распахнутыми глазами юноша смотрел на неё, не зная, радоваться или сердиться следовало бы ему сейчас. Оправившись от удивления он полез было в карман за карандашом, чтобы написать ей кое-что, но…
- Подожди, пожалуйста, мне надо сказать кое о чем, – выговорила девушка.
Ганс вопросительно посмотрел на неё. Сердце сжалось в нехорошем предчувствии.
- Я знаю, что девушки, благородные девушки, не должны вести себя так, как поступаю я, но… я не могу иначе. Я люблю тебя, Ганс, всем сердцем. Так чисто и преданно, как только могу. И мне бессмысленно это скрывать, даже ради правил приличия… – голос девушки дрожал, казалось, она готова в любой момент расплакаться.
Ганс осторожно взял её за руку. «Не беспокойся, я все понимаю. Я понимаю, что нам нельзя быть вместе», – говорили его теплые карие глаза.
- Зачем ты ушел тогда? Вчера? – зашептала девушка, прижимаясь к груди Ганса, – Я так боялась, что что-то случилось… Что чем-то тебя обидела…
По её щекам покатились слезы.
«Что ты, что ты, глупышка, – заговорили глаза Ганса, – как я мог на тебя обижаться?..»
Он ласково смахивал большим пальцем руки, прижатой к её щеке, блестящие крупинки слез, от чего девушка улыбнулась и засмеялась. Крепко обняв девушку, Ганс все яснее ощущал, что она – самый родной, самый близкий человек, единственный, кто в состоянии понять, что творится у него в сердце, но…
Он нежно поцеловал её в лоб, смахнув прядь золотистых волос. Вдруг Тесса вновь подняла на него блаженно опущенные до этого момента глаза. На её лице мелькнула тревога.
- Что-то не так… – сказала девушка, – Что-то случилось? Ты… уезжаешь?
Нет, что ты, милая Тесса, как он может уехать?..
Ганс отрицательно покачал головой. Казалось, этого короткого движения девушке, бесконечно доверявшей ему, хватило, чтобы отбросить прочь переживания, и теперь её блестящие от слез глаза засветились каким-то счастьем облегчения, как бывает в природе после летней грозы.
В какой-то момент юноше показалось, что нечто резко кольнуло его в сердце. В следующую секунду при смутных отблесках догорающих свечей их губы едва заметно соприкоснулись. Этот миг, это мгновение было наполнено такой сладостью и негой, казалось, наконец, небеса вознаградили юношу за пережитый ужас. С каждым прикосновением в голове проносились моменты, проведенные вместе. Ганс будто бы переживал по-новому часть своей жизни. Счастливой жизни. И не было в этот момент ничего, что могло бы очернить это светлейшее чувство, мощным потоком бурлящее в юном сердце. И никто не знал, что коварная старуха Судьба заложила на их пути новый поворот.