Скиталец - Страница 14
Вот и сейчас они пялились и морщили свои приплюснутые носы.
– Скройтесь, уроды, – проворчал Лир, отводя взгляд.
Карлики не послушались. Уселись на траву, выпучив бесстрастные глаза.
«Плевать», – с легким раздражением подумал Лир. Он закрыл дверь в убежище и пошел в сторону дачных участков. Ему предстояло выполнить нелегкое дело, но ведь не в первый же раз? Все, как обычно, должно пройти гладко. И если повезет, то в клетке сегодня к полуночи будут сидеть два птенчика. Два из пяти. О да, он очень постарается, может, даже ангел его похвалит.
В животе заурчало, из глотки вырвалась отрыжка. Лир с отвращением поморщился, вынул из кармана серой ветровки кусочек сахара и сунул в рот. Странное дело, он всю жизнь был равнодушен к сладкому, но теперь, после воскрешения… только сегодня съел штук двадцать кусков сахара, но желудок, как капризный ребенок, требовал еще. Лир надеялся, что со временем это пройдет, а если нет, то придется проявить силу воли и отделаться от пристрастия к сладкому, как от вредной привычки. Здоровье ведь нужно беречь – этого правила Лир придерживался, сколько себя помнил. Потому, как он считал, дожив до старости, остался крепким человеком. Его всегда раздражали люди, которые гробили себя алкоголем и наркотой. Слабые ничтожества – и зачем они вообще живут? Ему претила роль судьи, но была бы его воля…
Однажды Лир ездил на выставку современного искусства в Подольск. Но тогда ему запомнились не скульптуры и картины, а привокзальная шлюха, которая за какую-то мелочь предлагала мужикам интим. Она была молодой, почти девчонка, но выглядела настолько потрепанной, что даже не верилось, что кто-то может довести себя до такого состояния.
А еще она была беременной. Заметив это, Лир испытал целый калейдоскоп чувств, над которыми преобладал гнев. Все это было выше его понимания. Молодая беременная шлюха с глазами, похожими на осенние лужи, – от нее все шарахались, как от прокаженной. А она бродила и бродила по полупустому залу вокзала. Точно привидение подходила к мужчинам и предлагала себя отрешенным голосом. Ее красная растянутая кофта была в сальных пятнах, а на изрядно поношенные кроссовки с рваными ошметками шнурков вряд ли позарился бы последний бомж. Но Лир заметил в ее давно не мытых волосах чистую алую ленту, и почему-то это поразило его… нет, даже возмутило. Лента выглядела столь же чуждо, как куст цветущих роз на мусорной свалке.
Все это было настолько неправильно, что у Лира закружилась голова, а затем в висках начала пульсировать боль. Но он не мог оторвать взгляда от девушки. Почему-то не мог.
В какой-то момент шлюха отчаялась найти клиента. С опущенной головой она подошла к окну, выгребла из кармана джинсов горсть мелочи и уставилась на монеты на своей ладони. Так она и стояла в лучах осеннего солнца, а алая лента в волосах будто бы сияла. Лир снова подумал, что это неправильно. Он до боли в костяшках сжимал ручку кожаного портфеля, в котором лежали фотоаппарат, огромная красочная книга «Музеи мира» и новенький инструмент для резьбы по дереву, и чувствовал, как гнев сменялся страхом. Но почему – страх? Так уже было не раз, но почему именно сейчас? Отчего беременная шлюха с алой лентой в волосах так будоражила разум?
Боль в висках усилилась – она пульсировала, пульсировала, пульсировала. В горле сгустилась горечь, грудь стянуло словно железным обручем. А девушка продолжала стоять возле окна, будто памятник всем отверженным, и смотреть на монетки в своей ладони.
Голос диспетчера объявил о скором прибытии электрички, но Лир уже знал, что пока никуда не поедет. Не сейчас. Ему нужно было прекратить все это безумие – оно ведь не исчезнет, если сесть на электричку и укатить куда подальше. И страх не исчезнет. И чертова боль в висках. Лир все это проходил раньше, но в тот сентябрьский день 1995-го ситуация была несколько иной. Глядя на молодую беременную шлюху, он точно знал: ее нужно убить! Вырвать из жизни. И никаких сомнений, как раньше. Ни-ка-ких! Только тогда все будет как прежде. Только тогда неправильное станет правильным. А еще – и это главное – нужно увидеть ее сердце. Обнюхать его, попробовать на вкус и попытаться понять суть страха. Раньше это не получалось, но, возможно, теперь получится? Ведь там что-то есть, и это «что-то» нужно только уловить, пока сердце еще горячее. И тогда, наконец, откроется тайна.
Девушка словно очнулась от странного сна, встрепенулась и сунула монеты обратно в карман. Погладила выпученный живот, что-то пробормотала себе под нос, а потом снова принялась бродить по залу, выискивая клиентов. Мимо нее со скучающим видом прошел милиционер, но, похоже, ему было плевать с высокой колокольни на больную шлюху и на ребенка в ее утробе.
Лир уселся на скамью. Теперь ему оставалось только ждать. Он умел быть терпеливым, вот только боль и какой-то неровный, теребящий нервы страх совсем не скрашивали ожидание. До тошноты хотелось вскочить и начать действовать. Хотелось прямо сейчас подойти к этой шлюхе и предложить направиться в какое-нибудь укромное местечко за пределами вокзала. Она ведь не откажется… Но нет, нужно терпеть. Здесь слишком много свидетелей. Он же не псих, чтобы так подставляться.
В зал зашел прилично одетый старик. Осмотрелся и, заметив шлюху, слащаво улыбнулся. Лир решил, что этот извращенец наверняка ее постоянный клиент – старикашка глядел на девушку как на давнюю знакомую, но в его маленьких блестящих глазках не было радушия. Только похоть.
Когда шлюха и старик проследовали в мужской туалет, Лира передернуло: мерзость! Странно, но он почему-то явственно ощутил резкий запах дерьма. В голове замелькали пошлые грязные образы, от которых боль в висках только усилилась.
Минут через десять из туалета вышла шлюха, а за ней и старик – застегивая на ходу пальто, он сразу же двинулся к выходу. Его морщинистое лицо было почти пунцового цвета.
Примерно через час деваха сумела подцепить пьяного, до ужаса неопрятного мужика. На этот раз, чтобы обслужить клиента, ей хватило пяти минут. Мужик вышел из туалета недовольный. Он ворчал, отплевывался и пытался заправить свитер в брюки.
Люди приходили и уходили, но беременной шлюхой больше никто не интересовался, если не считать тех немногих, кто пытался читать ей нотации. Когда за окном полностью стемнело, девушка точно сомнамбула в последний раз обошла зал, пересчитала деньги и двинулась к выходу.
Лир поднялся со скамьи: пора!
Он следовал за ней по освещенному фонарями тротуару. Боль в висках колотилась в такт биению сердца, страх сгустился где-то в глубине живота, время от времени возбуждая рвотные позывы. Давно Лир не чувствовал себя так мерзко. Очень давно. Но он знал, как излечится – лекарство было рядом, в каких-то десяти шагах. Нужно только еще немного потерпеть.
Девушка остановилась напротив яркой витрины, в которой стояли манекены в богатых платьях. Она долго смотрела на всю эту недоступную для нее роскошь, а потом коснулась кончиками пальцев стекла и улыбнулась. Лир и представить не мог улыбку на безжизненном лице этой шлюхи, но теперь видел: невозможное – возможно. Девушка улыбалась, но глаза ее блестели от слез.
Он подошел ближе, встал под козырек автобусной остановки. А девушка все смотрела и смотрела на волшебный яркий мир по ту сторону стекла. Ее ладонь нежно поглаживала живот. Мимо проходили люди, но сейчас они казались Лиру тенями в сравнении с девушкой – она словно бы была теперь другой, не такой, как там, на вокзале. Яркой, живой. Лиру на мгновение даже почудилось, что она сейчас сделает шаг и растворится среди пестрых праздничных нарядов, станет их частью. Он видел отражение ее лица в стекле витрины – молодого красивого лица.
«Это неправильно! – стонал Лир. – Неправильно!» Он изнывал от желания увидеть ее сердце.
Девушка вздохнула, опустила голову и побрела дальше. Она вышла за пределы света витрины, превратившись в серую унылую фигуру. Минут через пять повернула в подворотню, и Лир сказал себе: «Час настал».