Скитальцы (цикл) - Страница 296
Велика загадка…
Мы встретились глазами. Он узнал меня.
И — о чудо! — восковые щёки, вместо того чтобы покрыться совсем уж синюшной бледностью, стали краснеть, наливаться будто свекольным соком…
Человек в чёрном, когда-то убивший на дуэли Рэгги Дэра, а потом лжесвидетельствовавший против меня в суде, — этот замечательный господин недоумевал и боялся. Он не знал, чего ждать, он не мог понять, почему я до сих пор жив, у него потели ладони, мой взгляд жёг его почище полуденного солнца…
Сколь огромное преимущество имеет презирающий.
Я смотрел на старого знакомца равнодушно, как на прибитое к берегу бревно. Никуда уже не годное, склизкое, гнилое.
Я не стал даже пожимать плечами. Развернулся и отошёл, чтобы больше никогда не видеть человека в чёрном…
Чтобы тут же о нём забыть.
Я вернулся к Танталь и Алане. Им зрелище разбушевавшейся реки тоже не доставляло удовольствия — обе находились в подавленном состоянии духа.
— Ну что? — спросила моя жена.
Я пожал плечами. Танталь не сказала ничего; утром на её глазах утонул парень, вздумавший достать с отмели чудом занесённый туда мешок. Что было в мешке — неизвестно, возможно, что и гнилая солома; попав в поток, парень оступился, получил по голове невесть откуда взявшимся бревном и уплыл по течению — кверху спиной.
— У меня нехорошее предположение. — Я сел рядом. — Мне всё больше сдаётся, что, позволяя нам действовать, господин Черно всего лишь забавляется. До этой черты барахтайтесь, а дальше ни-ни…
В десяти шагах от нас Эгерт Солль беседовал с Агеном. Юноша озабоченно хмурился, поглядывая то на реку, то на противоположный берег. Вода подступала к предместьям — горожане, от мала до велика, таскали и возили камни. Издалека отлично видно было, как медленно продвигается их дело и как быстро, целенаправленно орудует река.
Солль кивнул — Аген вытянулся, будто принимая приказ, развернулся и затрусил прочь. Спина его была такой деловитой, что я мельком поразился — как же, в самой безысходной ситуации полковник Эгерт находит своим людям занятие…
Солль помедлил и подошёл к нам. Танталь криво улыбнулась:
— Ну что? Сидим, как занозы?
— Мне это нравится, — отозвался Солль без тени улыбки. — Согласись, что, если бы мы НЕ МОГЛИ помешать Чонотаксу, он не стал бы тратить драгоценные силы на то, чтобы нас задержать…
Я удивлённо на него покосился. Мало я знаю собственного тестя, ох как мало…
— Зато теперь мы точно НЕ МОЖЕМ, — сказала Танталь с отвращением.
Солль кивнул:
— Можно было бы подняться выше… и попробовать водичку там. Но я думаю, куда бы мы ни ткнулись — река встретит нас одинаково… Не надо так смотреть, Танталь. Всегда есть шанс. Всегда.
Полковник говорил по обыкновению уверенно; одна его рука рассеянно легла на загривок Алане, другая — на плечо Танталь. Он будто накрыл их обеих несгораемым куполом своей веры в лучшее; я вдруг почувствовал себя лишним.
Совсем лишним. Вообще.
Шум реки заглушал возбуждённый людской говор; сам не помня как, я выбрался к остаткам сосновой рощицы, половина которой была снесена водой, а половина истреблена на костры. Сел на подстилку из мха, стянул сапоги, подобрал под себя ноги.
Подарить, что ли, кому-то сапоги?
Мысль явилась из ниоткуда и больше не желала уходить. Вот сапоги, хорошие, новые… Может быть, подарить?
Деревянный календарь сильно пострадал во время беспорядочных странствий. Края лоснились, лак облупился, а кое-где сошёл совсем — зато бородатые ветра всё так же раздували щёки, источали снег пузатые тучи и перебирало щупальцами круглое, как медуза, солнце.
Мне почти ничего не осталось. Непонятно, зачем я стремлюсь куда-то и досадую по поводу разлившейся реки. Песок, отмеренный мне почти год назад, горкой лежит в нижней половинке часов. Остались считанные песчинки, ещё немного, и я спрошу себя — а КАК придётся умирать?
Как старикашка, который нацелился на шлюху, но поскользнулся на собственной пряжке и угодил затылком на железный штырь?
Как разбойник, утонувший по одним сведениям в луже, по другим — в нужнике?
Я ногтем поддел чешуйку лака, уже готовую отвалиться. По-хозяйски счистил случайное пятнышко, замаравшее пухлую щёку нарисованного солнца. Вгляделся в числа и вдруг покрылся потом: а правильно ли я определил День? Может быть, я что-то перепутал и не пять ночей ждёт меня впереди, а всего лишь четыре?!
Столько длинных дней зачёркнуто булавкой. Солнце сделало большой круг; я тоже прошёлся по кольцу и возвращаюсь теперь к исходной точке. А умирать мне хочется ещё меньше, чем хотелось год назад…
При чём здесь судьбы мира?! Да, сейчас я один и постараюсь быть честным с самим собой, и скажу себе: мне было бы приятнее умирать… зная, что и весь мир вскорости накроется тазом. «Петля тумана на мёртвой шее…» Может быть, моё счастье, что я не доживу?!
Небо, какая я сволочь. Какое счастье, что никто не проберётся в мои мысли…
Дарить или нет сапоги? Если дарить — значит, я верю, что мир продолжится, солнце будет по-прежнему греть людям затылки, за летом придёт осень и какому-то бродяге ещё послужит моя обувка…
— Ретано… — голос Аланы.
Я дёрнулся, как будто меня застукали на горячем. Как будто жена умеет читать мои мысли; нет, я не желаю, чтобы меня видели. Я ни с кем не стану говорить.
— Ретано, мы… послушай. А ЗАЧЕМ тебе был дан этот год?
Зачем старику даны были сутки, а разбойнику — месяц? Судья — не значит палач. Мы сами себе палачи…
— А что, если… это испытание?
Испытание на прочность. Сойдёшь ли с ума, повесишься ли раньше срока, тем самым посрамив Правосудие…
— Ретано, — хрипло сказала Алана. — Я не хочу, чтобы ты умирал.
Ох и холодное намечается лето…
— Ступай, я сейчас приду, — проговорил я, глядя на реку. — Как-то не принято обуваться при дамах.
Люди Солля добыли где-то лодку. Добротную, смолёную, почти новую; сперва я споткнулся, потом пошёл быстрее, потом побежал.
Эгерт улыбался. И так, с улыбкой, говорил о чём-то своим собравшимся вокруг ученикам; плечи Соллевых выкормышей плотно смыкались, не желая пропускать меня в тёплую компанию, — однако я, если захочу пройти, то проберусь и сквозь стенку.
— Не снесёт к камням… сверху. Нет, Аген, ты останешься за старшего и проследишь, чтобы женщины…
Тут он заметил меня, и уголки его губ опустились:
— Господин Рекотарс, я был бы благодарен, если бы вы дали мне возможность поговорить с моими людьми.
— Для переправы, — сказал я, удерживая сбившееся дыхание, — уместнее сейчас не лодка, а плот. Лодка перевернётся.
Он разозлился теперь уже по-настоящему, однако сумел совладать с собой:
— Позвольте мне решать, что уместнее для переправы… Отойдите.
— Милейший полковник, — сказал я, распаляясь от собственной дерзости. — Через несколько дней я так и так избавлю вас от своего назойливого присутствия. И вы выберете для дочери мужа по своему вкусу; сейчас же, пока я жив, извольте принимать меня всерьёз!!
Ребята Солля вопросительно посмотрели на начальника. Ждали, вероятно, команды, чтобы взять меня за шиворот и забросить куда подальше; полковник молчал.
— Я тоже кое-чего стою, — сказал я тоном ниже.
Красивый рот полковника едва заметно дрогнул. Эгерт Солль сомневался в моих словах.
…Ехали молча.
Время утекало, и не только моё время; там, за преградой из несущейся жёлтой воды, бесстрастно смотрела на мир госпожа Тория Солль, та, которую я никогда не видел, та, которая должна была привести Чонотакса Оро к Двери, к Луару, к Амулету. Судьба мира нисколько не интересовала меня, судьба Тории тревожила, но чисто умозрительно; Алана, моя жена, и Танталь, бывшая комедиантка, — только ради этих двоих я преодолевал оцепенение подступающей смерти.
Ехали вверх по реке; плот снесёт течением к городу, за это время мы должны будем протолкнуть его к противоположному берегу и причалить на излучине — иначе нам встретятся камни, щедро рассыпанные в нижнем течении реки.