Скифы - Страница 17

Бабай-ага спросил веселым голосом, он везде старается сгладить напряжение:

– А что Россия? Квас и матрешки?

– Россия, – ответил Крылов с нажимом, – это «наша власть»! Можно долго спорить о том, что такое «власть» и «наша» ли она, и все эти споры будут правильны и уместны, но уже внутри этого. Понимаете? Внутри. Потому что из этого надо исходить. Если мы не принимаем этого утверждения или заменяем его другим, то мы промахиваемся, оказываемся вне всей патриотической проблематики. Я желаю себе и своей стране не столько полных магазинов, свободы или еще чего-нибудь этакого-такого. То есть это все очень хорошие вещи, и, разумеется, очень хочется, чтобы все это было. Но тем не менее в первую очередь я желаю себе и своей стране не этого. Во всяком случае, не прежде всего. Нет, прежде всего – победа над врагами и, разумеется, власть. Наша власть. Потому что без этого ничего не будет. По крайней мере, для нас.

Матросов подумал, буркнул полуодобрительно:

– Хоть ты и в очках, но сейчас брякнул в самую точку.

– В этом и состоит суть патриотизма, – продолжал Крылов. – Патриот желает своей стране (и своему народу) не столько «добра» и вкусной кормежки, сколько превосходства. Демократ, разумеется, добавит «…без штанов» и вспомнит про Верхнюю Вольту с ракетами. И будет не прав. Штаны обязательны, потому что без них превосходства не получается. Чего Совок вовремя не понял, а потом советские удивлялись, почему это их негры держат за своих, а не за людей (а какие-то французишки, у которых атомных фугасов в сто раз меньше, пользуются полным решпектом). Демократы не всегда желают России зла. Но они обязательно жаждут ее унижения. Демократ может быть не против богатой России. Но Россия как государство должна быть, по их мнению, жалкой, всеми презираемой, неагрессивно-безвредной, не страшной и не опасной (и, соответственно, не интересной) ни для кого. Может быть, нас даже будут кормить за безвредность, и чечевичная похлебка будет сытной и наваристой. Но мне не хотелось бы вступать в дискуссии относительно того, положат ли нам в миску достаточно гущи и будет ли сей супчик сварен в полевой кухне натовских частей, расквартированных под Владимиром, или в закопченном ваххабитском котелке на развалинах дагестанской деревни.

Черный Принц грохнул пустой кружкой о стол. Лицо его, почти не тронутое солнцем, враз потемнело. Черных он ненавидел люто, черные – это все кавказцы, а не какие-то там негры, которых вообще не существует. На втором месте после черных у него стояло НАТО.

Крылов отхлебнул пива, сказал уже упавшим голосом:

– При этом я отдаю себе отчет в том, что массовый патриотизм сейчас (и долгое время спустя) в современной России почти невозможен. Времена Минина и Пожарского прошли, а время «нового патриотизма» еще не пришло. Демократы преуспели, а патриоты проиграли борьбу за массы. Массы предпочли даже не пепси (это было бы еще что-то внятное), а «Санта-Барбару» с «Просто Марией». То есть поглядение на чужую красивую жизнь; красивую не в последнюю очередь потому, что чужая.

Матросов выругался, Крылов чуть повысил голос, ибо Бабай-ага и Lordwolf уже не слушали, переговаривались:

– Из этого, кстати говоря, совершенно не следует, что патриотизм обречен! Если говорить серьезно, патриотизм нигде и никогда не был «массовым». Патриотическое мировоззрение – привилегия и обязанность, которую могут на себя брать далеко не все, особенно в России. Собственно говоря, для обычного человека патриотические эмоции – это нечто экстремальное, нужное и уместное только в особых ситуациях (скажем, на войне). Патриотизм должен быть интегрирован в культуру, составлять ее часть, может быть, «активное начало», но не в голом и явном виде. Одна из проблем с русской культурой состоит, кстати, в том, что там этого нет или почти нет. В таком случае «патриотическую идеологию» и надо создавать именно как мировоззрение «немногих лучших», а не как общенациональный клистир немедленного применения. Это не значит, что на «немногих лучших» надо остановиться и закончить дело кружковщиной. Но, по крайней мере, это правильное начало.

Матросов смотрел угрюмо. Крылов не понял его тяжелого взгляда, затем губы Матросова задвигались, он говорил свистящим шепотом, но Крылов чувствовал, что Матросов кричит во весь голос, кричит, надрывая связки, вон жилы надулись на шее, на лбу, а лицо побагровело, как переспелый помидор:

– Вы что же?.. Вчера такие орлы, мир переворачивали, а сегодня… в самом деле поверили… этим гребаным ящикам, этим писакам… что миром правят те жирные свиньи, которых мы выбираем? Они рулят? Вершителей судеб? И наших судеб?.. А нам позволено только выбрать из этого стада свиней… нет, даже не так! Нам позволяют исполнить ритуальный танец всеобщих и демократических выборов… но все-таки мы должны избрать именно тех, на кого нам укажут?.. Да еще быть по самые помидоры счастливы исполнением «своего гражданского долга»! Поверили?.. А вот хрен им!!! Ребята, у нас есть головы, а эти головы не только для того, чтобы носить шляпы или колоть лбами кирпичи на потеху этим свиньям!.. От нас зависит, каким будет мир… В каких странах и народах будут жить через сто лет! И какие страны будут, а каким не быть. И какие границы… и будут ли они вообще. И какие народы!.. Поймите же, мы можем!.. Мир можно менять и поворачивать каждое мгновение, что утекает, утекает, утекает! Но если можем, какого хрена нам оставаться статистами?

Крылов чувствовал себя неловко. Он только что вкусно и правильно порассуждал на тему национализма. Порассуждал оригинально, совсем не так, как говорят о нем правые или левые. Высказал парадоксальные свежие взгляды. Его слушают с вниманием, уважительно, восторгаясь блеском его логических построений…

Долго молчавший грубый Тор брякнул:

– А что? Щас мы и есть тилигенты, над которыми смеемся. Потрепать языками – ого, еще как можем. Да еще под пивко, водочку, соленые огурчики. А вчера мы в самом деле клевое дело затеяли… было.

Крылов чувствовал себя неловко. Вчера перебрал, это темное пиво – коварная штука, захмелелость подбирается незаметно. Что-то там говорили о скифах, он сам выдвинул парадоксальную идею построения скифского государства… ну да, подошла Яна, срочно надо было чем-то блеснуть… потом эту идею углубляли, расширяли.

А сейчас вот с самого начала не удалось сесть так, чтобы держать взглядом ту сторону улицы, откуда покажется Яна: все мужчины стараются сесть именно так, чтобы зад был защищен стенкой, а мордой ко входу, это называется «собака в конуре».

Подошел Klm, за ним – Раб Божий, еще пара незнакомых, они назвали свои имена вместо ников, Крылов их тут же забыл. Да и они сели скромненько, рты не открывали, заказали пепси.

Klm и Раб Божий сами сходили к буфету и вернулись с пивом и креветками. Крылов не утерпел, выдвинул стул, сел к столу боком, глаза косил, заговорил громко, убедительно:

– Да нет, я не отказываюсь от идеи… идеи Великой Скифии! Просто… я просто медленно подвожу базу под эту идею. Ведь это выбор пути! На самом же деле, сколько бы ни говорили о бесконечности дорог развития, на самом деле, повторяюсь, выбор крайне узок. Это либо режим щажения, либо – тренировки. Третьего просто нет. Первый путь: это работать по минимуму, стараться не перетрудиться, работу искать такую, чтобы платили больше, а спрашивали меньше, после работы сразу же отдыхать, расслабляться, балдеть…

Матросов фыркнул:

– А кто живет иначе?

– Второй, – сказал Крылов невозмутимо, – это и после отработанного минимума добавить нагрузки: в учебе ли, в спорте, диете… Можно порасслабляться, жалея себя, но можно даже в усталости встать и покачать железо, наращивая мускулатуру. Можно сесть и до поздней ночи грызть гранит науки. Можно следить за своей фигурой, сгоняя складки жира с брюха и боков, выпрямляя спину, можно изнурять себя тренажерами, проливать реки пота… Оба этих человека… щадильщик и тренировщик, получают равное удовольствие, но – разное! Один тем, что не утруждается, другой – что ходит с мощными мускулами, знает ассемблер и яву. Понятно, что первых, я говорю о щадильщиках, девяносто девять процентов в любой стране. И если начинать создавать новый народ… ну, пусть возрождать старый древний, то надо не просто ориентироваться на этот один процент, а надо сделать его обязательным…