Скифия против Запада. Взлет и падение Скифской державы - Страница 9

Очевидно, летописец припомнил здесь какие-то события, имевшие место именно во времена Александра Великого. Но при этом он почему-то счел нужным связать эту информацию с фатьяновцами. Можно предположить, что князья получили благословение на владение обширными северными землями от некоего скифского владыки, правящего великой империей. Таковой могла быть обширная держава киммерийцев (Срубная археологическая культура), имевших и царей, и города. Но не исключено, что «Александром Македонским» был правитель еще более древней державы, занимавший территорию распространения Катакомбной культуры. (И срубники, и катакомбники преемствуют ямцам – носителям Ямной культуры.) Возможны и другие варианты. Очевидно одно – фатьяновцы признавали (пусть и формально) некое верховенство кого-то из южных соседей. Это, кстати, несколько напоминает зависимость части русских княжеств от монгольской Орды, выдавшей ярлык на княжение. Собственно, речь идет о тех же самых землях. При этом вряд ли можно хоть как-то точно определить характер и время самой зависимости фатьяновцев от Юга.

Конечно, фатьяновские князья пытались от этой зависимости избавиться. «Сказание» сообщает: «По сих же многим летом прешедшим, восташа от рода сих во языце словенстем два князя, Лалох и Лахерн, и сии паки воевати начаша земли скипетра греческаго. Приходиша же и под самый той царствующий град и много зла и кровопролития сотвориша скипетру греческаго царствия. И храбрый князь Лахерн под царствующим градом убиен бысть близ моря, место же то и доныне зовется Лахерново, на нем же монастырь честен возгражден во имя Пречистыя Богородицы, и множество тогда безчисленно руских вой под стенами града падоша. Князь же Лалох язвен велми со оставшими возвратися во своя со многим богатством». Здесь опять происходит наложение разных событий. «Лахерново» и «монастырь во имя Богородицы» – это указание на позднейший поход русов на Царьград (626 г. н. э.). Согласно «Пасхальной хронике», враг отступил от стен византийской столицы, когда увидел на стене Влахернскую икону Божьей Матери. Такие наложения – вещи обычные, для нас же очень важно, что было указано черноморское направление похода. Судя по всему, фатьяновцы атаковали Северное Причерноморье – центр распространения Катакомбной культуры.

Далее начинается эпоха упадка: «…Прииде на землю Словенскую посланный праведный гнев божий, измроша людей без числа во всех градех и в весех, яко некому уже погребати мертвых. Оставшии же люди пустоты ради избегоша из градов в дальныя страны, овии на Белыя воды, иже ныне зовется Бело езеро, овии на езере Тинном, и нарекошася весь, инии же по иным странам и прозвашася различными проимяновании. Овии же паки на Дунав ко прежним родом своим, на старожитныя страны возвратишась…. А великий Словенеск и Руса опустеша до конца на многия лета, яко и дивиим зверем обитати и плодитися в них». Впрочем, последовала попытка возродить прежнее величие. Которая была очень быстро пресечена: «По некоих же временех паки приидоша з Дунава словяне и подъяшаскифи болгар с собою немало, и начаша паки грады оны Словенеск и Русу населяти. И приидоша же на них угры белыя, и повоеваша их до конца, и грады их раскопаша, и положиша Словенскую землю в конечное запустение». «Белые угры» – это, скорее всего, племена Абашевской культуры, которые приняли активное участие в протофиннском этногенезе Поволжья. Абашевская общность занимала огромные пространства Поволжья, Прикамья и Урала. Ее артефакты находят в Чувашии, Татарстане, Башкортостане, Марий-Эл, Пермском крае, а также в Кировской, Ульяновской, Самарской и даже Воронежской областях. Это еще одна древнейшая, безымянная империя, которой «не повезло». Как уже было сказано выше, абашевцы приняли активное участие в этногенезе поволжских финнов. Однако их этническая принадлежность является предметом довольно-таки жесткой дискуссии. Дело в том, что они связаны с разными культурами – Срубной, Фатьяновской, Андроновской и т. д. Понятно, что в ее формировании принимали участие самые разные этносы. Костяк же, вероятнее всего, был индоиранским.

А что же сами фатьяновцы? Исследователи считают возможным утверждать, что остатки их культуры сохранились вплоть до прихода на нынешние севернорусские земли славян и варягов. Об этом приходе сообщает «Сказание»: «По мнозе же времени оного запустения слышаху скифские жителие про беглецы словенстии о земли праотец своих, яко лежит пуста и никим не брегома, и о сем зжалишаси вельми и начаша мыслити в себе, како б им наследити землю отец своих. И паки приидоша из Дуная множество их без числа, с ними же и скифы и болгары и иностранницы поидоша на землю Словенскую и Рускую, и седоша паки близ озера Илмеря и обновиша град на новом месте, от старого Словенска вниз по Волхову яко поприща и боле, и нарекоша Новград Великий. И поставиша старейшину и князя от роду же своего именем Гостомысла». Так начался уже позднейший, «новгородский» период. Сопоставляя данные «Сказания» с данными современной науки – поражаешься цепкости исторической памяти народа, которая пронесла информацию через тысячелетия! Понятно, что с такой цепкостью должны быть тысячи письменных источников разного времени написания, в которых излагались бы события древней нашей истории. Они и есть, несомненно. Но, несомненно и то, что их «придерживают», держа людей в тисках европоцентризма.

Здесь необходимо сделать некое отступление, которое позволит лучше понять духовную историю древнейшего славянства, разобраться в истоках его религиозно-мифологического восприятия. Разбираемое выше «Сказание о Славене и Русе», касающееся начала праславянской истории, сообщает довольно интересную и в то же время жутковатую информацию, касающуюся праславянских князей: «Болший сын оного князя Словена Волхов бесоугодный и чародей лют в людех тогда бысть, и бесовскими ухищренми и мечты творя и преобразуяся во образ лютаго зверя коркодела, и залегаше в той реце Волхове водный путь и непокланяющихся ему овых пожираше, овых изверзая потопляше; сего же ради люди, тогда невегласи, сущим богом окаяннаго того нарицаху и Грома его, или Перуна, нарекоша». Потомок легендарного Славена предстает здесь как князь-маг, выступающий как оборотень и каннибал, потребляющий человеческую плоть. Очевидно, речь шла и о потреблении крови, то есть о вампиризме. А сам вампиризм тесно связан с оборотничеством – согласно русским поверьям, вампир-упырь, является умершим и потом ожившим оборотнем, которому вложили в рот золотую монету. В древнерусском «Слове об идолах» (12 век) утверждается, что наши предки на первых порах «клали требы упырям и берегыням». Затем они «начали трапезу ставити Роду и рожаницам». А уж впоследствии начали поклоняться «проклятому Перуну и Хорсу и Мокши и Вилам». Кому-то может показаться, что здесь имеет место сугубо пропагандистское желание христианского автора очернить язычество, связав его с демонопоклонничеством. Однако автор «Слова» отмечает некую эволюцию – отказ славян от культа вампиров, переход к поклонению божествам. Вот если бы «Слово» настаивало на том, что славяне и в момент христианизации продолжают почитать упырей, тогда действительно все можно было бы списать на пропаганду. Но в данном случае автор описывает разные этапы развития языческих культов.

Что же стоит за этой весьма загадочной и довольно тревожной информацией? Ведь, в самом деле, не поклонялись же наши предки, пусть и в очень древние времена, киношным чудищам с клыками и кожистыми крыльями? Нет, тут имеет место очень сложная и запутанная духовная проблема. Скорее всего, речь шла о культе этакого безмерного героизма, в котором растворяется человеческое начало. Вообще, любой героизм есть некое ограничение собственного «Я», поэтому, кстати, воинское дело в традиционном обществе рассматривается как своего рода аскеза, а сама аскеза представляется своеобразным воинством. Человек как бы жертвует своим ветхим «Я», обновляет его, преобразует в новое – высшее. При этом воин выражает готовность отдать свою жизнь и достигает высшего накала ярости, необычного всплеска чувственности. В этом водопаде ярости его «Я» истончается и становится готовым к трансформации. И тут очень важно хранить контроль разума над чувством. Точнее даже сказать – сохранять контроль духа, сверхинтеллектуального начала, над душой – началом эмоциональным и внеразумным. Это – очень трудная задача, которая облегчается принадлежностью к некоей сильной религиозно-мистической традиции. Имея какой-либо надежный духовный щит, воин может сохранять и преобразовывать свое «Я». Но если такого щита нет, то «Я» не столько изменяется, сколько исчезает, а человек приближается к дочеловеческому, звериному уровню. Это наглядно демонстрирует история XX века с его ужасающими и разрушительными войнами.