Сказочные повести. Выпуск пятый - Страница 61
— Танк, — сказал Торопун-Карапун. — Почему он весь перечеркнут?
— Отец Вали Шевчука не вернулся с войны. Не вернулся и мой отец.
Мы закрыли альбом. Сидели, ничего не говорили.
Потом Торопун-Карапун спросил:
— А Витя? Что стало с вашим другом Витей?
Последние письма
«Дорогой Витька!
Это что же ты молчишь, заставляешь отца беспокоиться? Я вышел из госпиталя. Воюю теперь на другом море. Дела здесь у нас горячие. Недавно высаживали десант и получилось так: катер к берегу никак не мог подойти — ведь причала не было. Солдат высаживать в воду нельзя — автоматные диски намокнут.
И тогда вызвались наши матросы. Двадцать самых рослых матросов спрыгнули в воду и встали по двое в ряд — устроили живой мост. А по спинам матросов стали высаживаться солдаты.
Ночь была как день от трассирующих пуль, от осветительных ракет — мы их называем люстрами: белые, они долго висели в воздухе. С грохотом рвались снаряды, поднимая фонтаны воды у самой береговой кромки. Противник вел непрерывный огонь. И с кораблей, которые прикрывали десант, через головы матросов летели сотни снарядов. Качались вода, земля и небо, а живой человеческий мост стоял.
Вот какие у нас дела, сынок!»
— А Витя? — спросил Торопун-Карапун. — Есть письмо от Вита?
— Да, вот Витино письмо!
«Ребята! Я теперь в морской пехоте. Я тоже сын флота, как Шурик… У меня есть свой бушлат, мне выдали бескозырку с лентой! Нас, моряков, фашисты боятся и называют „черной смертью“. А еще нас называют „черная туча“. А перед боем наши моряки чистят пуговицы. И я тоже надраиваю бляху зубным порошком, а потом суконочкой. Может, меня еще возьмут и на корабль!»
— Значит, он все-таки попал на флот! — закричал Торопун-Карапун.
— Конечно, попал, — ответил я. — Мы писали ему письма, завидовали. А больше всех я. Я лежал в больнице. Долго пролежал, и последнее письмо мне принесли в больницу. Вот оно. Его прислала к нам в детскую колонию военная переводчица.
«Дорогие ребята детской колонии!
Ваш товарищ Витя Аржанов совершил подвиг он своим телом пытался закрыть пробоину в подводной лодке — в этом отсеке подводной лодки остальные моряки были убиты.
Я сама отвозила его в госпиталь. Он все просил: не потеряйте мою тельняшку и пояс не потеряйте с бляхой. Витя очень гордился, что стал моряком. Я не могла оставаться с ним до конца. Но врач сказал, что он безнадежен.
Мы все любили Витю. Моряки всегда отдавали ему свой шоколад, все сладкое.
Никогда мы его не забудем. И песню его помним — про городок. Он очень хорошо пел».
— Да, — сказал я, — он очень любил песни. Лучше всего у него с Валей Шевчуком получалось. Но Валю увезли из колонии. Я же петь не умел, я только подпевал Вите:
И вдруг Торопун-Карапун закричал:
— Смотрите, еще письмо! От Вити!
— Не может этого быть.
— Нет, может! — закричал Торопун-Карапун. — Может!
— Но я знаю все, что было спрятано в нашем тайнике.
— А это знаете? — Торопун-Карапун показал желтый листок и прочитал:
«Ура, ребята! Я выжил! Я опять в морской пехоте! Днем и ночью мы двигаемся вперед. Вчера стреляли „катюши“. Части наши перешагнули через хребет, а фашистов по ту сторону гор уже не было. Ну и драпали же они!
Мы идем по шоссе. А шоссе такое длинное и очень ровное, и всюду горят костры.
В городе мы заходили в дома, а там на столах еще теплый кофе в кувшинах.
Армия и флот соединились в городе. Моряки и солдаты целовали друг друга. По улицам идут танки. В дельте стоят баржи, в них почему-то — вот смехота! — гуси и куры. В полях бродят лошади без людей. И много жеребят. Мы идем дальше. И уже победа совсем близко, совсем близко. Ребята, скоро победа!»
Я держал письмо, всматривался в знакомый и такой далекий почерк. Далекий, как глаза у моего друга детства Вига. Кто получил, кто сохранил это письмо и положил в наш тайник? Может, кто из ребят детской колонии нашел наш тайник? Догадался, понял и положил письмо Вите. Спасибо этому неизвестному парню!
Многое, многое годы я жил без Витьки, я думал, что его нет. А он жив! Жив мой друг! Много сказочного бывает в жизни.
— Спасибо тебе, Торопун-Карапун, — сказал я.
— За что? — удивился он.
— За наше путешествие. За то, что ты оказался хорошим капитаном и смело прошел весь путь. За то, что голова твоя не кружилась, когда тебя хвалили. За то, что ты был и большим и маленьким, что любил смеяться и не огорчался, когда было трудно. И потому я оставляю тебе мою самую главную тайну.
— Я сохраню все, — сказал Торопун-Карапун. — И пусть наша тайна хранится сто — нет, тысячу лет.
— На вечные времена! — сказал я.
— На вечные времена, — отозвался он.
Я протянул Торопуну-Карапуну волшебное кольцо.
— Видишь, на нем желтая змейка. Такую же змейку, только обвившуюся вокруг чаши, носил на своей военной гимнастерке мой отец.
— Ваш отец был военный доктор?
— Да. Оставляю тебе кольцо с желтой змейкой. И когда ты, Торопун-Карапун, вырастешь, станешь дяденькой и, может быть, тебе тоже захочется побывать в своем детстве, тогда — ты же знаешь, — стоит только наполовину повернуть волшебное кольцо…
— Спасибо! — тихо сказал Торопун-Карапун.
Мне было грустно и все-таки светло, будто горел маленький зеленый огонек. И я вспомнил слова Кузнечика: «Все, что вы, люди, теряете и оставляете на земле, когда вырастаете, не пропадает, а просто зарастает травой и цветами. Травой и цветами».
Здравствуй, Чуча!
Я посмотрел на часы. Мне давно уже было пора возвращаться в город.
— Карту я возьму с собой, — сказал я Торопуну-Карапуну.
Мы попрощались.
Я вышел на улицу — на знакомую мне Вторую Перезвонную. Была весна. Время, когда, если верить сказкам, выходят из земли клады. Я шел вдоль деревянного забора. Тени деревьев пересекали мне дорогу.
— Здравствуйте! — услышал я.
Передо мной стояла рыженькая девочка-зверек.
— Здравствуй, Чуча!
— Почему вы так смешно сказали — «Чуча»? — И она засмеялась: — Чуча! Чуча!
— Чуча, я вернулся из сказки, из большого сказочного путешествия. А ты все живешь на деревьях?
— Конечно! — засмеялась девочка. — Я знаю, вы были во-о-он там! В доме номер пять, где живет Торопун-Карапун.
Я опять посмотрел на этот обычный с виду дом — одноэтажный, с желтыми бревенчатыми стенами, светло-зеленой крышей. Крылечко в семь ступенек, гладкие перила… А когда обернулся, девочки-зверька уже не было.
И я не удивился.
Вдали прогудела электричка. Впереди была станция и дорога в город.