Сказки здравомыслящего насмешника - Страница 5

Однако сказки Нодье отнюдь не исчерпываются этим «первобытным» простодушием. Лучшие из них — сказки для взрослых, полные ехидных намеков, понятных только взрослым. Они написаны человеком, который живет в старую, изверившуюся эпоху и всегда помнит об этом. В них всегда есть место снижающей иронии, которая показывает, что Нодье сам не очень-то верит в свою патриархальную утопию и в возможность сказочного разрешения конфликтов. В этом смысле очень показательна последняя фраза сказки «Бобовый Дар и Душистая Горошинка»: «Так кончаются волшебные сказки»; ее можно понять и в том смысле, что все кончилось хорошо для героев сказки, и в том, куда менее оптимистическом, смысле, что сказки вообще кончаются и наступает совершенно несказочная жизнь, где подобное счастливое развитие событий невозможно.

Настоящий Нодье начинается там, где волк рассуждает о «насаждении среди окрестных волчьих племен священных оснований нравственности» и о подготовке волков к «зерноядной» диете, «каковая и является главной целью волчьего совершенствования», или там, где сказочная принцесса Душистая Горошинка внезапно цитирует циничный афоризм острослова XVIII века Шамфора: «Самая красивая девица в мире может дать только то, что имеет», или там, где Лис, влюбленный в Курицу, говорит о своей любви словами заглавного героя трагического романа Б. Констана «Адольф», — то есть там, где в простодушную старинную сказку вторгается современность и насмешка над ней, а заодно и над самим автором и его заветными «грезами». Выше шла речь о выпестованной фантазией Нодье-философа фигуре «человека понимающего»; так вот, в сказке «Зеротоктро-Шах» эмблемой «возраста понимания», которую демонстрирует научному сообществу ученый-наперсточник, служит мерзкая обезьяна с голым задом.

Несколько слов о нашем сборнике. Сам Нодье книги с таким названием и с таким составом не напечатал. Однако обе части этого названия почерпнуты непосредственно из Нодье. С первой частью («сказки») мы уже разобрались. Осталось разобраться со второй. «Здравомыслящий насмешник» — выражение из помещенного в нашем сборнике «Живописного и индустриального путешествия», причем выражение, в котором потомки увидели очень точное автоопределение писателя: после смерти Нодье выходит сборник «Новеллы и фантазии здравомыслящего насмешника»[50]; П.-Ж. Кастекс, первым после долгого перерыва выпустивший большой сборник прозы Нодье[51], объединяет соответствующие новеллы в «цикл „здравомыслящего насмешника“»; Жан Рише дает своей книге об «Истории Богемского короля» подзаголовок «Шарль Нодье — здравомыслящий насмешник»[52]; последняя биография Нодье также называется «Шарль Нодье, здравомыслящий насмешник»[53]. Нодье, как уже говорилось, был таковым далеко не всегда; у него есть сочинения более однотонные: только неистовые, только сентиментальные и моралистические, только сказочные[54]. Но особенно он хорош там, где соединяет две стихии: возвышенного морализма и злой насмешки над общественными «психозами». Именно такие тексты представлены в нашем сборнике.

Переводы сказок «Золотой сон» и «Бобовый Дар и Душистая Горошинка», выполнены по кн.: Nodier Ch. Contes. P., 1961.

Переводы сказок «Лис, попавший в западню» и «Записки Жирафы» выполнены по кн.: Scènes de la vie privée et publique des animaux. R, 1842.

Перевод остальных сказок выполнен по кн.: Nodier Ch. Hurlubleu, Grand Manifafa d’Hurlubière et autres contes. Ed. J. Geoffroy, Dole, 2008.

Сказки «Золотой сон», «Левиафан» и «Зеротоктро-Шах» печатаются на русском языке впервые.

Остальные сказки были опубликованы в периодике в нашем переводе:

«Бобовый Дар и Душистая Горошинка» — в «Октябре» (2011. № 5); «Сумабезбродий, Манифафа Сумабезбродии» — в «Золотом веке» (1993. № 4); «Лис, попавший в западню» и «Живописное и индустриальное путешествие» в «Иностранной литературе» (2003. № 4); «Записки Жирафы» — там же (1999. № 8).

Для настоящего издания все переводы подверглись более или менее значительной правке.

Вера Мильчина

Впервые: Revue de Paris. 1832. T. 44, novembre.

B 1783 году в «Лондонском журнале» («London Magazine») была напечатана заметка о произрастающем на острове Ява ужасном дереве, которое так ядовито, что даже стоять в его тени смертельно опасно. Заметка, как выяснилось впоследствии, оказалась мистификацией (предполагаемого автора, голландского врача Фурша, не существовало в природе, а сочинил эту «сказку» английский ученый Джордж Стивенс — нарочно ради того, чтобы доказать, что публика глупа и верит любой чепухе, которую ей преподносят в печатном виде). К середине 1820-х годов естествоиспытатели уже не один раз успели объяснить публике, что сведения о зловещем всемогуществе этого дерева, которое в самом деле растет на острове Ява и называется «упас» или «анчар», как говорится, сильно преувеличены: сок у него ядовитый, но из этого отнюдь не следует, что даже тот, кто остановится в его тени, обречен на гибель (см. подробнее: Долинин А. А.   Пушкин и Англия. М., 2007. С. 54–94). Однако научная правда не могла тягаться в убедительности с красивой и страшной легендой, которая продолжала жить своей жизнью. Странное совпадение: в 1832 году одновременно были опубликованы как минимум три произведения знаменитых писателей, в которых идет речь о «древе яда». Одно русским читателям прекрасно известно: это стихотворение Пушкина «Анчар». Второе — очерк «Путешествие из Парижа на остров Ява», который опубликовал в «Парижском журнале» («Revue de Paris») Оноре де Бальзак (несколько страниц в «Путешествии» уделено ядовитому яванскому дереву). Текст этот известен несравненно меньше, но все-таки дважды — в 1833 и 1947 годах — был напечатан в русских переводах. И наконец, третье произведение — «Золотой сон» Нодье, увидевший свет в том же ноябрьском томе «Парижского журнала», что и очерк Бальзака. Пушкин свое стихотворение про древо яда написал четырьмя годами раньше, и тот факт, что оно появилось в печати тоже в 1832 году, — чистое совпадение. Бальзак же и Нодье приятельствовали, а вымышленное «путешествие» на остров Ява (где Бальзак никогда не бывал) написано, как признается в подзаголовке сам автор, «по методу господина Шарля Нодье». Метод же этот, описанный Нодье в романе «История Богемского короля и его семи замков» (1830), заключался в том, чтобы «писать с чужих слов», путешествовать во времени и пространстве с помощью чужих героев и чужих мотивов. Применен этот метод и в сказке «Золотой сон»: сочиняя ее, Нодье «позаимствовал» двух героев из продолжения арабских сказок «Тысячи и одной ночи», которое выпустил в 1788 году другой французский писатель, Жак Казот. Сюжет у сказки Казота «Дурачок, или История Ксайлуна» совсем другой, но в ней фигурируют и простак Ксайлун, и его «двоюродный братец» кардуон — «маленький зверек 14 дюймов [35 сантиметров] длиной, похожий по форме на нильского крокодила, но никому не причиняющий зла». Этих двоих, а также еще целый ряд персонажей Нодье и отправляет под сень ядовитого упаса, для того чтобы — в присущей ему манере, разом и простодушной, и иронической, — поиздеваться над жуликами и ворами и восславить бескорыстных идеалистов.

Кардуон, как всем известно, это самая хорошенькая, самая гибкая и самая ловкая из ящериц. Подобно знатному вельможе, кардуон носит золотые одежды; однако он робок и скромен, он живёт в тиши и уединении; потому-то он и слывет ученым. Кардуон никогда и никому не сделал зла, и нет никого, кто бы не любил кардуона. Молодые девушки гордятся, если он, высунув из пролома в старой стене шею, отливающую то голубым, то рубиновым цветом, или подставив яркому солнцу свою чудесную кожу, сверкающую всеми цветами радуги, бросает на них взгляд, исполненный любви и радости.