Сказки-секунды. Высматривая мага (СИ) - Страница 7

— Папенька! — вдруг спохватилась Грета. — Ты ведь голоден, сушками не насытишься!.. Может, тебе горячего приготовить?

— Ах ты хозяюшка моя, я пообедал, пока ты спала, не волнуйся. Давай, давай, усаживайся.

Грета поправила платье, села напротив и радостно на него посмотрела:

— Ну, как дела, папенька? Ты доволен? Всё в порядке? Метель-то унялась…

— Всюду нос сунешь, Гришка! Не следует тебе об этом знать пока, и думать не следует. Учись, Гришенька, расти, а там видно будет.

— А что видно? Будешь ли ты меня колдовству учить?

— Грета! — повысив голос, он погрозил пальцем, сдвинул брови, но Грета видела: в уголках глаз собрались морщинки, папенька вот-вот улыбнётся.

— А вот о чём я сегодня прочла! — ловко отвлекла его дочь. Он распознал, конечно, уловку, но поддался.

— Ну-ка, ну-ка, о чём?

— Папенька, а правда, можно построить такой корабль, чтобы по небу летал?

— Это где же ты о таком вычитала, разумница моя?..

Вечер (точней, уже ночь) потёк своим чередом, за чаем, разговорами, смехом Греты и ласковыми улыбками папеньки. Но стоило ей разок зевнуть, как папенька строго велел отправляться в постель.

— Утро вечера мудренее. Утром учиться пора, не за горами праздники, не разленись!

— Папенька!

— Ох уж, не обижайся, Гришка. Знаю, что не разленишься! Беги спать.

Грета поцеловала папеньку и ушла в свой уголок — стол, комод и кровать за шторками. Шторки Грета любила и берегла пуще глаза. Шторки вышивала мама.

Засыпая, она видела, как дрожит огонёк на папенькином столе. Он ещё долго сидел за чертежами и картами: ночь была чистая, звёздная, он то и дело подходил к телескопу и выглядывал в окно. «Зимнюю карту рассчитывает», — сонно подумала Грета. Снилось ей, как они с папенькой плывут на воздушном корабле куда-то, где хорошо-хорошо, а вместо паруса — расшитая светлая штора.

Так текли дни. Папенька то возвращался дотемна, то задерживался до ночи, но всякий раз довольный, хоть и усталый. Метель не повторялась. Грета чувствовала: дело идёт на лад. К тому же папенька не советовался ни разу с бабой Маремьяной, значит, не было сложностей. А под Рождество, солнечным ледяным утром, он не ушёл вовсе.

— Ну, Гришка, одевайся! — велел он после завтрака. — Едем!

— Куда?

— На ярмарку. Новый Год!

— Ура! Ох, папенька! — завопила Грета и бросилась к шкафу.

— Да смотри, укутайся потеплей! Морозно.

Грета надела шубку, проверила рукавицы, поправила сапожки и выскочила на улицу — голубую от снега и серебряную от мороза. У крыльца уже стоял папенькин возок. Солнце сияло так, что не поднять глаз, по дворам гурлыкали красногрудые снегири, а из окон завистливо поглядывали на Грету кадеты. Ещё бы! Им — экзамены, а она едет на ярмарку! А папенька давно обещал справить новое платье…

«Ицкая Ярмарка» — прочла Грета затейливый буквы на воротах. Стоило возку въехать внутрь, как их оглушил смех, крики, брань, ржание коней, перезвон монет, песни, перестук, пересвист… Грета крепко вцепилась в папеньку.

— Не отставай, — велел он. — Барышне одной тут бродить не пристало. Давай, Гришенька, мы сначала платье тебе найдём, а потом за мои покупки примемся. Согласна?

— Согласна! — подпрыгнула она. — Согласна!

Платьев у Греты было немало, но всё простенькие, на каждый день. «Мала ещё», — всегда отвечал папенька на её жалобы. — «Подрастёшь — справим настоящий наряд. А пока незачем».

Но нынче, под самый Новый Год, в Корпусе состоится Зимний Бал, и Яну Яновичу никуда было не деться, кроме как рассказать об этом дочке и пообещать и наряд, и удовольствия…

— Ох, папенька! — только и воскликнула Грета, выслушав новость, бросилась к нему на шею.

— Заслужила! — довольно ответил он, обнимая дочь. — Заслужила. Получше иного кадета будешь!

— Только ли иного? — лукаво улыбнулась Грета.

— Ай, Гришка! Не шалить мне! Нос не задирать! — строго погрозил папенька, пряча усмешку. — Нос не задирать, даже если получше всякого, а не иного!

А теперь он шёл, поглядывая на Грету, и думал: зря. Не нужны девочке науки. Барышне нужны кружева и перчатки, зонтики и шляпки, а не карты, расчёты и трактаты о минералах… Надо ли было растить из дочки кадета… А Гришка, осмелев, освоившись, бежала впереди, задирала носик, разглядывала прилавки с печёными яблоками и калачами, пряниками и халвой.

Внезапно прямо перед ней выросла высокая лошадь с тонкими ногами, обёрнутыми белым коленкором. Грета подняла голову…

В весёлой и бестолковой суматохе ярмарки плыла вереница карет на больших колёсах с английскими рессорами, с тонкими стёклами и позолоченными завитками ручек.

— Кто это, папенька? — шёпотом спросила она.

Кареты, размеренно покачиваясь, пересекли ярмарочную площадь и друг за дружкой скрылись за поворотом. Только одна, последняя, остановилась у лавки портного. Дверца открылась, и наружу показалась изысканная барышня в шубке с собольей опушкой. Она вынула из муфты белую руку и тоненькими пальчиками поправила воротник. Сошла — казалось, даже снег скрипнул под её ногой мелодично, — и маленьким шагами двинулась ко входу. Звякнул колокольчик на двери, и барышня исчезла за порогом.

— Кто это? — завороженно повторила Грета.

— Платья продают здесь же. Зайдём, вот и узнаем.

Грета перестала егозить и, присмиревшая, вошла к портному вслед за папенькой. Внутри по стенам висели пёстрые ткани, в прилавках были разложены кружевные перчатки и броши, в уголке Грета заметила и платье — сказочное алое платье! — но больше всего её интересовала барышня, которая, стоя у прилавка, разглядывала перламутровую ткань. Она растянула её в своих великолепных, изящных пальцах и глядела, как материя переливается на свету. Улыбнувшись, она попросила о чём-то портного. Тот угодливо кивнул и защёлкал ножницами. Барышня отвернулась от прилавка и заметила Грету.

— Нехорошо таращиться, Гриша, — одёрнул её папенька. Незнакомка подняла голову на голос и рассмеялась (как стеклянные бусины посыпались):

— Ян Янович! Вот не ожидала! Как поживаете?

— Благодарю, прекрасно. Доброго утра!

— Вы наверняка за книгами, друг мой?

— Книги… Нет, Анна Витольдовна, нет, милая моя… Дочка подрастает. За обновой пришли.

— Дочка? — расширила глаза Анна Витольдовна. — И я не знала?

— Не взыщите! — рассмеялся папенька. — Прячу своё сокровище…

— А ко мне под крыло определить не думали?

***

— Я боюсь, папенька… — широко раскрыв глаза и отступая вглубь комнаты, прошептала Грета. — Я боюсь! Я не смогу! Не уходи, папенька!!

— Грета! Девочка моя, послушай! Мне нужно идти, нужно!

Ян Якович подошёл ближе, присел перед ней, взял за локти.

— Ты сумеешь, Грета, я знаю. Ты всё запомнила, ты всё сделаешь, как нужно. Храни Башню, Грета! Не впускай их! Никто не должен проникнуть внутрь!

— Да, да, папенька… Только… Если…А если они?.. — испуганно спросила она, цепляясь за папеньку.

— Если они прорвутся — беги к Маремьяне. Беги, что есть духу. Не жди меня!

— Папенька!..

— Всё, Грета. Мне пора. Начинай тотчас, как я уйду!

Стекло в окне звякнуло и задрожало. Грета заметила, как в нём мелькнуло тёмное громадное лицо с пронзительными точками зрачков. Она вскрикнула.

— Папенька!!!

— Начинай!

Он кинулся к своему столу, сунул за пазуху маленькую склянку, а потом выдвинул нижний ящик шкафа. Оттуда сверкнуло.

— Они близко! Грета, колдуй!

Отерев слёзы, Грета подбежала к окну и зашептала, зашептала то, чему учил её папенька. Сколько раз она видела, как он накладывает на Башню заклинания! Сколько раз, засыпая, перебирала в памяти магические фразы. Сколько раз повторяла его жесты. Не зря, не зря же она всё это делала!

Папенька выхватил из ящика плащ и, не прощаясь, исчез. Растворился в воздухе, успев только повелительным жестом указать ей на потолок. Грета знала — там, в самой маковке Башни, заключено самое ценное и опасное её таинство.

За стенами громыхнуло, с тонким звоном подпрыгнули на столе хрупкие приборы. Задрожал воздух. «Защита рушится!» — задохнулась Грета. — «Сейчас! Сейчас!»