Сказки о воображаемых чудесах - Страница 145

Мне хотелось посмотреть на знаменитую бронзовую скульптуру Бременских музыкантов. Она была до блеска отполирована руками любопытных туристов, и я тоже ее потрогала: сначала кошку, катц, а потом осла. Вместо теплого меха и волос я ощутила лишь прикосновение холодного металла. Пока счастливые туристы щелкали камерами, я стояла и ждала, словно прислушиваясь к характерному смеху, похожему на ослиный рев. Но ничего не произошло, и я утешилась порцией glühwein, которую выпила в ларьке, пока рождественские гуляки хлопали друг друга по спинам и распространяли дух веселья на всех, кроме меня.

Наступил вечер, я придала себе самый очаровательно-зимний вид, на который была способна, и отправилась с mein Mann посмотреть на выступление его оркестра. Бывает, что авангардная музыка встречается с роком; чаще всего это происходит на фестивалях. И вот стареющая агент по продвижению рок-групп знакомится с парнями, играющими серьезную классику. Не сомневайтесь, я знала кое-что и о Стиве Райхе, и о Филе Глассе, хотя предпочитала все равно своих любимых Sonic Youth. Так почему же представление показалось мне какофонией, замаскированной под искусство? И ведь у них даже не было честной цели отпугнуть грабителей от богатств, нажитых неправедным трудом. И я уже не говорю о том, что я и правда умудрилась заснуть во время так называемой «медленной части». И вот уже потом, на пронизывающем зимнем ветру, мы устроили грандиозный скандал. По счастью, бранил он меня и выдвигал список претензий на немецком. При других обстоятельствах я бы уже в ярости удалилась, но на таком морозе, да еще в чужой стране, у меня не было выбора: я кротко проследовала за ним домой. В его дом.

К следующему утру мы вроде бы помирились. На завтрак он ел салями (немецкая традиционная еда, такая же ужасная, как и австралийская паста «Веджимайт»). Мы снова сели на поезд, на этот раз в Любек, куда Бах когда-то пришел пешком, чтобы послушать игру Букстехуде. До чего это похоже на поведение юной фанатки, подумала я, но вслух не сказала. Экспресс был забит немцами, их чемоданами и свертками подарков: они в панике загружались в вагоны в последнюю минуту, отправляясь домой к семьям на Weihnachtsfest. Мы, как и по пути в Арнштадт, сделали пересадку. Правда, на этот раз мы поменяли электричку в крупном городе. В тот день я не успела выпить свою обязательную утреннюю чашку кофе (мы спешили на поезд), и мысли у меня путались, я никак не могла вернуться к реальности. Мы стояли у ларька, дожидаясь своего кофе, и я спросила:

— А где мы?

И прочла на его лице: «Она что, не знает?»

— В Гамбурге, конечно.

— О, — сказала я, внезапно связав город с известным мне культурным событием. — Тут же Битлз учились выступать!

И тут же застыла, увидев, как снисходительное изумление сменилось неприкрытым отвращением. Так вот что ты думаешь обо мне, о моих достижениях, о том, чем я восхищаюсь! Я ощутила толчок, словно вагоны собирали в состав, и мой отставший из-за часовых поясов дух (или душа) догнал меня, и с ним ко мне вернулся здравый смысл. И тогда я поняла, что свершила огромную ошибку: я что, правда поверила, что возможна истинная любовь с незнакомцем, с которым у меня совершенно противоположные музыкальные вкусы?

— Сноб! — заорала я. Это слово одинаково понимают и англоговорящие, и немцы. Вокруг нас стали что-то кричать в ответ, раздался рев пения и даже какой-то звук, напоминающий ружейные выстрелы. Затопали ноги, засвистел свисток, и полицейские с дубинками и пистолетами заполонили станцию. На следующей платформе остановился поезд с футбольными фанатами. Они энергично что-то распевали и взрывали петарды. Навстречу им побежали полицейские, и через несколько секунд начался мятеж, причем не только на платформе, но и у нас, больше-не-влюбленных. Мы припомнили вчерашнюю ссору. На этот раз я сполна давала ему сдачи, используя слова с германскими корнями: короткие, едкие, отвратительные и знаменующие окончательный разрыв.

Наступило время драматического прощания, эффектного, как поклон у задернутого занавеса. Я повернулась на каблуках и шагнула в бушующий хаос толпы. Мне случалось выживать на танцевальных площадках фестивалей перед самой сценой, и я знаю, как протиснуться сквозь бурю и остаться невредимой. В отличие от фаната сбоку от меня, который поскользнулся и получил башмаком по голове, отчего у него слетела вязаная шапка. Вокруг нас колыхалась толпа, и я рывком подняла его на ноги, чтобы не затоптали.

Казалось, он оглушен: кровь стекала по его ирокезу, выкрашенному в цвета команды. Я сделала то, что обычно делала, когда мой клиент попадал в переделку: провела его к краю толпы, а затем наружу, мимо пассажиров-зевак, к тишине и безопасности. По пути нам случилось натолкнуться на полицейскую собаку. Я зацепила его капюшон и, так как битва шла уже совсем рядом, шагнула в сторону и вниз по ступенькам. Возможно, нас вела собака, а может, и я сама. Как бы то ни было, мы проковыляли вниз к пригородным поездам, где стояло всего несколько пассажиров с сумками.

Подошел поезд, и мы, не задумываясь, вошли внутрь. Состав запыхтел обратно в сторону Бремена, и из сгустившихся туч повалил снег, и мы ехали через пустынные сельские просторы, проезжая одну крошечную станцию за другой. Путь наш нырял в лесные чащи, и там, в самом центре, тоже была безлюдная остановка, меньше всех прочих, что попадались нам до сих пор. Собака залаяла и потянула меня за подол зубами. Я подняла своего обдолбанного подопечного, и мы вышли в метель, и никто не пошел за нами в этот мороз. Фанат согнулся, зачерпнул пригоршню снега и протер голову. Казалось, ему стало легче, и он, пошатываясь, направился к выходу. Я не могла оставить его в таком состоянии, и поэтому пошла следом. Собака тоже увязалась следом и шла, помахивая щетинистым хвостом.

Под козырьком крыши нас ждал громадный серый осел; фанат обнял его за шею, а затем пошел, опершись на него, как до этого опирался на меня. И так мы вышли в снег, все четверо, и пошли через деревню. В каждом окне сияли, словно на рождественском календаре, украшения и подсвечники. Мы миновали несколько улиц, и вот деревня закончилась. Наши лапы, копыта и сапоги перестали скрипеть по снегу: теперь мы в тиши шли по ковру из влажных сосновых игл. Начался лес. Теперь фанат шел один, но зато я споткнулась о древесный корень и полетела кубарем, сломав каблук сапога. Собака рядом со мной, тяжело дыша, осел склонил морду, словно переживая, фанат дал мне руку, чтобы я смогла встать. Я зашаталась, и он подхватил меня на руки с такой легкостью, словно я была комочком снега, и посадил на спину осла. Это не Назарет, думала я, а я — уж точно не беременная Дева Мария. И тем не менее я ехала на спине осла через лес и доехала до поляны, где стояло здание, напоминавшее переделанную конюшню или амбар.

Я знаю, что осел ткнулся мордой в дверь, и она открылась. Я помню это, но что случилось дальше, представляю себе смутно. Как-то оказалось так, что я больше не ехала на спине осла, а меня внесли на руках через порог, как невесту, и усадили в кресло у очага. Затем какие-то суматошные движения: видимо, разжигали огонь. Я стянула промокшие сапоги и поставила их на засыпанную пеплом каменную плиту у камина. Огонь загорелся, вверх по трубе стали выстреливать огненные полосы, и я соскользнула на прикаминный коврик. Рядом со мной со вздохом устроилась собака. Вскоре она заснула. Через мгновение я тоже сомкнула веки.

Много часов спустя я пробудилась от освежающего сна: я выспалась впервые за неделю. Наступили ранние зимние сумерки, и с ними пришло Рождество, которое в Германии отмечают с вечера. Огонь освещал стол, накрытый для пиршества. В комнате стояла наряженная елка. Фанат куда-то исчез, но собака все еще храпела рядом, и у нее подергивались лапы. В кресле по ту сторону от камина сидел гид из Ратуши.

— Вы Эзель, — сказала я.

Кивок, улыбка.

— Скажите, что произошло в сказке дальше. Итак, Бременские музыканты выгнали разбойников?

— И четверо животных захватили дом и устроили пир.