Сказки и легенды - Страница 35

Одинокая обитательница Пиренеев жила здесь уже несколько человеческих поколений. Ее возраст измерялся почти половиной совокупности лет двенадцати матрон, которым некая богомольная княгиня имела обыкновение в страстную неделю мыть ноги.

Она была последним отпрыском рода друидов[107] и происходила по прямой линии от знаменитой Веледы[108], являвшейся бабкой ее прабабки. Все силы природы были ей подвластны, она знала свойства трав и кореньев, так же как и влияние созвездий, умела приготовлять превосходные отвары и испытанную чудесную эссенцию, выполняющую все, что обещала «шверже»[109] в Альтоне. Одно лишь никак ей не удавалось: состряпать эликсир молодости, который будто бы ныне открыт маркизом д'Аймаром[110] (он же Бельмар), проживающим в Венеции, — действие его столь сильно, что одна старая дама, неумеренно употребившая его, вернулась к состоянию эмбриона. Зато в магии старуха не знала себе равных, таинственная омела друидов превращалась в ее руке в волшебную палочку Цирцеи. Умела она пробудить и мужскую благосклонность и женскую любовь с помощью нанизанных на шнур змеиных глаз, если только этот могущественный амулет носила на себе особа, более способная вызвать любовное влечение, чем сама добрая матрона, ибо девять рядов змеиных глаз, которые она носила на шее, как жемчужное ожерелье, отказывались ей помочь. За рецепт Бельмара она, наверное, с восторгом отдала бы всю свою домашнюю аптеку, включая девять ниток змеиных глаз и магическую ветку омелы. Но в то время прекрасная смесь еще не была открыта… Следовательно, из двух сокровеннейших человеческих желаний — долго жить и оставаться вечно юным — для нее доступно было лишь первое. Что же касается второго, то она, за неимением специфического средства, довольствовалась пока суррогатом.

Она сидела в центре своей магической паутины и с зоркостью паука подкарауливала всякого, кто запутывался в ее волшебной сети. Странник, забредший в ее владения, немедленно попадал на ночь в старухину постель, если, конечно, он годился для подобного диетического употребления, и каждая совместно проведенная ночь омолаживала ее на тридцать лет, ибо ее иссохшее тело, согласно теории Цельса[111] жадно впитывало в себя юношеские испарения здорового тела товарища по постели. Кроме того, вечером она никогда не забывала смазывать ежовым жиром свою старую пергаментную кожу, дабы заживо не превратиться в мумию.

Не нарушив ни в коей мере ее девственности, ни словом, ни делом, ни помышлением, три оруженосца поневоле отбыли почетную службу, требуемую старухой, и она, так хитро сбросив с себя девяносто обременительных лет, двигалась теперь проворно и легко. А умный Саррон, которого на этот раз хитрость не избавила от участи его товарищей, заметил, что наибольшее зло существует обычно только в воображении, и плохо проведенная ночь длится ни на минуту дольше, чем самая счастливая. Когда на третий день вновь ожившая старуха отпустила трех своих кавалеров, напутствуя их дружелюбными словами, Саррон сказал:

— Не в обычае этой страны отпускать гостей, не одарив их. К тому же мы заслужили от вас благодарность или хотя бы несколько грошей на пропитание, — немало вы над нами измывались и муштровали нас за кусок хлеба и глоток вина. Разве не мы раздували огонь в костре, как кухонные девки? Разве не мы изловили вашего друга, черного кота, улизнувшего от вас? И разве не мы позволили вам согреться у своего сердца, когда старческий озноб сотрясал ваши кости? Что мы получили за то, что работали на вас, как поденщики, да еще ухаживали за вами?

Колдунья задумалась. По обычаю старых матрон, она была скаредной особой и не легко решалась делать подарки, но к этим парням она почувствовала расположение и была склонна выполнить их требование.

— Посмотрим, — сказала она, — может, я и подарю вам по вещице на память.

Она засеменила в свою кладовую и долго рылась там, открывая и закрывая ящики и гремя ключами, словно у нее было сто фиванских ворот[112] на запоре. После долгих поисков она наконец появилась, неся что-то в подоле платья. Обратившись к мудрому Саррону, она сказала:

— Кому дать то, что у меня в руке?

— Меченосцу Андиолу, — ответил он.

Она вытащила заржавленный медный пфенниг и сказала:

— Возьми и скажи, кому дать то, что зажато в моей руке?

Оруженосец, крайне недовольный подарком, дерзко ответил:

— Пусть берет кто хочет, мне какое дело.

— Кто хочет? — спросила колдунья.

Вызвался щитоносец Амарин и получил салфеточку из тонкого браного полотна, чисто выстиранную и выглаженную. Саррон насторожился, надеясь получить что-нибудь получше, но не получил ничего, кроме пальца от кожаной перчатки, за что его грубо высмеяли товарищи.

Три парня холодно простились с хозяйкой и отправились своей дорогой, не поблагодарив ее за дары и не превознося щедрость скупой матроны; если они и удержались от оскорблений, то лишь из уважения к ветке омелы, силу которой всесторонне испытали на себе. Когда они отошли на некоторое расстояние, меченосец Андиол первый выразил досаду на то, что они сплоховали в пещере колдуньи.

— Слышали, друзья, — сказал он, — как эта ведьма открывала и закрывала ящики в своем чулане, отыскивая эту дрянь, чтобы посмеяться над нами? В ее сундуках, само собой, хранятся несметные богатства. Будь мы поумнее, мы бы отобрали у нее волшебную метлу, без которой старуха бессильна, ворвались бы в кладовую и, по обычаю военных людей, захватили добычу, а не дали старой бабе командовать над собой.

Недовольный оруженосец долго еще разглагольствовал в этом духе и закончил тем, что вытащил заржавленный пфенниг и с досадой швырнул его прочь. Амарин последовал примеру товарища и, помахав над головой салфеткой, сказал:

— Зачем мне эта тряпка в пустыне, где нечего перекусить? Будет у нас хорошо накрытый стол, и салфетки найдутся.

И он подбросил салфетку, предоставив на волю ветра, а тот унес ее на ближайший куст терновника, где этот залог старухиной любви крепко зацепился за колючки. Дальновидный Саррон чувствовал, что в этих презренных подарках кроется тайная сила, и порицал легкомыслие своих соратников, которые, как большинство людей, судили о природе вещей по их внешнему виду, не вникая в их внутреннее содержание. Но он проповедовал глухим. Он не дал уговорить себя отделаться от невзрачного перчаточного пальца. Напротив, разговоры товарищей навели его на мысль проделать с ним различные опыты. Он натянул его на большой палец правой руки — никакого действия, затем на большой палец левой. Между тем трое спутников некоторое время брели дальше, как вдруг Амарин остановился и спросил удивленно:

— А где же наш друг Саррон?

Андиол отвечал:

— Оставь его, пусть скопидом подбирает за нами всякий хлам.

Саррон, слушая эти речи, онемел от удивления. Его охватила дрожь, он был вне себя от радости! Так вот она, тайна перчаточного пальца! Товарищи остановились подождать его, а он бодро шагал себе дальше и, зайдя вперед, крикнул громким голосом:

— Эй, лентяи, что вы там отстаете? Сколько вас ждать?

Оба оруженосца прислушались, голос их спутника донесся спереди, тогда как они предполагали, что он далеко отстал. Они прибавили шагу и пролетели мимо, не заметив его. Тут Саррон еще больше обрадовался. Все ясно: перчаточный палец делает владельца невидимым.

Так он дразнил своих спутников, а они не понимали, в чем дело, хотя и порядком ломали себе голову над этим. Оба решили, что товарищ сорвался со скалы в пропасть и свернул себе шею, а теперь его легкая тень витает вокруг, чтобы проститься. Ими овладел дикий страх, и они обливались холодным потом. Наконец, утомившись этой игрой, Саррон снял палец и опять стал видимым. Он познакомил оторопевших приятелей со свойствами чудесного пальца и ругал за необдуманность, а те таращили глаза и стояли безмолвно как истуканы.