Сказки и легенды - Страница 28

Молодая герцогиня созвала своих рыцарей и представителей сословий для всенародного суда и приказала глашатаям громко оповестить, что всякий, кто имеет жалобу или хочет заявить о содеянной несправедливости, пусть свободно и смело выступит на суде, и ему окажут покровительство. Со всех концов и уголков герцогства стеклись обиженные и угнетенные, а также спорящие и тяжущиеся — словом, все, кто нуждался в защите закона. Либуша сидела на троне, как богиня Фемида[84], с мечом и весами в руках, и беспристрастно выносила приговоры, не считаясь с положением тяжущихся. Все удивлялись мудрости, с какой она разбирала сбивчивые показания в делах о «моем» и «твоем», не блуждая в лабиринтах крючкотворства, как иные тупые и бестолковые судьи, и с каким неутомимым терпением находила в хитросплетении запутанной тяжбы нужную нить и распутывала ее.

В последний день суда, когда сутолока у барьера перед судейским помостом мало-помалу улеглась и заседание уже заканчивалось, перед Либушей предстали сельский житель, сосед богатого Владомира, и ходоки от подданных неистового охотника Мицыслы. Они потребовали, чтобы выслушали их жалобы, и были допущены. Первым взял слово поселянин, сосед Владомира.

— Один трудолюбивый хлебопашец, — начал он, — огородил себе небольшой участок земли на берегу широкой реки, серебристые струи которой с нежным журчаньем устремлялись в прелестную долину. Он полагал, что мощный поток будет служить ему защитой от прожорливой дичи, опустошающей посевы, и напоит корни фруктовых деревьев, чтобы они скорее росли и приносили богатый урожай. Но когда, благодаря его прилежанию, созрели плоды на деревьях, замутилась обманчивая река, ее тихие воды забурлили, вышли из берегов и, отрывая один за другим куски плодородной почвы, уносили землю с собой. Река промыла себе новое русло, посреди возделанного поля — к великому горю бедного землепашца, который вынужден наблюдать, как по злостному произволу соседа собственность его стала игрушкой последнего, от бурных вод коего он сам едва спасся. Могущественная дочь мудрого Крока! К тебе с мольбой обращается бедный поселянин. Повели надменному потоку, чтобы он не заливал своими гордыми волнами нивы трудолюбивого земледельца и не поглощал надежды на богатый урожай, политый горьким потом его, а спокойно нес бы их в границах собственного русла.

Во время этой речи светлый лик прекрасной Либуши затуманился, мужественная серьезность засветилась в ее глазах. Все вокруг нее превратились в слух, ожидая услышать приговор, и приговор этот гласил:

— Дело твое простое и ясное. Никакое насилие больше не нарушит твои права. Крепкая дамба укротит непокорную реку и введет в русло, за пределы которого она не посмеет выходить, а ее рыбой я возмещу тебе в семикратном размере ущерб, причиненный опустошительным потоком.

Затем она кивнула старшему из ходоков, чтобы он изложил свою жалобу, и тот, поклонившись до земли, заговорил:

— Мудрая дочь славного Крока, скажи нам, кому принадлежит посев на поле: сеятелю, бросившему семена в землю, чтобы они проросли и дали урожай, или урагану, что мнет и побивает его?

Она отвечала:

— Сеятелю.

— Тогда прикажи урагану, — продолжал ходок, — чтобы он не избирал наши нивы местом своих буйных проказ, не мял бы посевов и не отряхивал плодов с наших деревьев.

— Да будет так, — молвила Либуша. — Я укрощу буйный ураган и изгоню его с ваших полей. Пусть он борется с тучами, что надвигаются с севера, и разгоняет их, когда они угрожают стране бурей и градом.

И князь Владомир и рыцарь Мицысла были в числе судей. Когда они услышали принесенные жалобы и строгий приговор герцогини, то побледнели и со злобной яростью уставились в землю, не смея обнаружить, как оскорблены тем, что такой приговор вынесен им устами женщины. Ибо, хотя поселяне, щадя их честь, скромно завуалировали свои жалобы аллегорией, а верховный судья, вынеся справедливый приговор, из уважения оставил этот покров неприкосновенным, все же ткань его была столь тонка и прозрачна, что всякий имеющий глаза прекрасно видел, кто скрывается под ней.

Но обратиться к народу, сидя рядом с судейским креслом герцогини, они не посмели, ибо справедливое решение возбудило всеобщее ликованье, и им ничего не оставалось, как подчиниться, хотя и с большим неудовольствием. Владомир возместил своему соседу-земледельцу причиненный убыток в семикратном размере, а Нимрод[85] Мицысла поклялся рыцарской честью, что никогда не будет травить зайцев на полях своих подданных. Либуша предоставила им более достойное поприще, где энергия придала бы их славе, ныне издающей лишь дребезжащий звон, подобный звону разбитой посуды, былую звучность рыцарских доблестей. Она поставила того и другого во главе войска и послала против сербского короля Цорнебока, великана и могущественного чародея, замышлявшего в то время завоевать Богемию. Она велела обоим до тех пор не возвращаться в столицу, пока один из них в доказательство победы не доставит ей султан со шлема, а другой — золотые шпоры чудовища.

В этом военном походе неувядаемая роза еще раз доказала свою магическую силу. Благодаря ей князь Владомир был так же неуязвим для смертоносного оружия, как Ахилл-герой, и быстр, легок и ловок, как Ахилл-воин[86]. Войска встретились на северной границе Богемского государства. Вот подан знак к битве, и героические воины Богемии, подобно бурному вихрю, налетели на полчища противника и скосили лес пик, как серп жнеца скашивает пшеничное поле. Цорнебок пал под могучими ударами их мечей, и они с триумфом вернулись в Вышеград, доставив обещанные трофеи и начисто смыв кровью врагов позор и пятна со своей рыцарской чести.

Войско разошлось по домам, и герцогиня Либуша отпустила обоих рыцарей на родину, осыпав их всевозможными знаками почета и своего высокого благоволения. В доказательство последнего она подарила им на память пурпурово-красное яблоко и велела его мирно разделить между собой, не разрезая. Они отправились своей дорогой и, положив яблоко на щит, приказали нести перед собой для всеобщего обозрения. А сами тем временем обдумывали, как умнее разделить его, чтобы правильно отгадать намерение милой дарительницы.

Все время, до самой развилки дороги, где им предстояло расстаться и каждому свернуть к своему поместью, они мирно беседовали о дележе подарка. Но теперь встал вопрос, кому хранить это яблоко, в котором оба имели равную долю и которое тем не менее должно принадлежать одному из них. Оба ждали от него большого чуда, что еще больше разжигало жажду обладания яблоком. Не придя к согласию, они прибегли к помощи меча, чтобы воинское счастье определило: кому суждено завладеть неделимым яблоком.

В это время той же дорогой пастух гнал стадо. Рыцари выбрали его третейским судьей, возможно потому, что три хорошо известные богини также просили пастуха разрешить их спор из-за яблока[87], и изложили ему все дело. Пастух подумал немного и говорит:

— В этом даре скрыт глубокий смысл, но кто доберется до него, кроме умной женщины, вложившей его туда? Я полагаю, что яблоко это — обманчивый плод, ибо оно созрело на древе раздора и его пурпурово-красная оболочка означает кровавую вражду между вами, господа рыцари. Один из вас погубит другого и все же не получит от подарка никакого удовольствия. Ибо как разделить яблоко, не разрезав его?

Оба рыцаря внимательно выслушали слова пастуха и подумали, что в них заключена глубокая мудрость.

— Ты правильно рассудил, — сказали они, — разве это губительное яблоко не возбудило уже наш гнев и не вызвало вражды между нами? Разве мы не приготовились биться за обманчивый дар гордой девы, ненавидящей нас? Не она ли поставила нас во главе войска, готовя нам погибель? А когда это не удалось, то вложила в наши руки меч раздора? Мы отказываемся от коварного подарка, и пусть никому из нас не принадлежит это яблоко. Возьми его себе в награду за справедливое решение. Судье подобает вкушать плоды, а тяжущимся лишь кожуру от них.