Сказки и легенды - Страница 17
Шутки достопочтенной мамаши не ободрили, однако, барышень. Сердца их сжались от страха, и они боязливо припали к матери и все шептали:
— Ах, это Рюбецаль, это горный дух.
Но у графини была иная теория о мире духов, чем у дочерей, она вовсе не признавала никаких духов, кроме духа остроумия и силы духа. Мать порицала дочерей за их мещанские предрассудки и доказывала, что все истории о призраках и привидениях — плод больного воображения и с Г…ской мудростью[40] объясняла появление духов в целом и в частности естественными причинами. В самый разгар ее красноречивых рассуждений черный плащ, исчезнувший на одно мгновение из поля зрения наблюдателей, снова выступил из-за кустов на дорогу. И тогда стало очевидно, что Иоганн ошибался. У путника, само собой, была голова, но не на плечах, как полагается, — он держал ее в руках, словно комнатную собачонку. Это страшное зрелище — на расстоянии трех шагов от экипажа — повергло в ужас всех как снаружи, так и внутри кареты. Прелестные девицы и горничная, обычно не смеющая открывать рот, когда разговаривают ее юные госпожи, одновременно испустили громкий вопль, опустили шелковые занавески на окнах, чтобы ничего не видеть, и спрятали головы, как это делает страус, когда уже не может спастись от охотника. Маменька в безмолвном ужасе всплеснула руками, и этот нефилософский жест заставил предположить, что втайне она готова отказаться от своего самоуверенного отрицания призраков. Иоганн, на которого страшный черный плащ, казалось, обратил особое внимание, в страхе поднял крик, каким обычно приветствуют привидения:
— Помяни, господи…
Но прежде чем он договорил, чудовище швырнуло ему в лоб отрубленную голову, так что бедняга кувырком скатился с козел, в то же мгновенье растянулся на земле и кучер, сбитый с ног крепким ударом дубины, а из полой груди призрака раздался глухой голос:
— Это тебе от Рюбецаля, правителя гор, за то, что ты нарушил границы его владений. Теперь и карета, и упряжка, и поклажа — все мое!
С этими словами призрак вскочил на одну из лошадей и опрометью погнал их в горы, так что конский храп и грохот колес заглушал крики испуганных женщин. Внезапно к их обществу присоединился еще один человек. Мимо черного плаща без всякого страха проскакал всадник, который, казалось, не замечал, что у соседа недостает головы. Он мчался перед каретой — будто для этого был нанят. Черному плащу, видно, не по нраву пришлось это соседство. Он несколько раз менял направление, но всадник делал то же самое, и сколько призрак ни сворачивал, не мог увильнуть от назойливого попутчика, словно тот был привязан к карете. Это показалось странным черному плащу, особенно когда он заметил, что у белого коня под всадником вместо четырех ног всего три, что, впрочем, не мешало трехногому Россинанту[41] скакать по всем правилам верховой езды. Черного возницу объял ужас, и он догадывался, что его роль сыграна и в игру вмешался настоящий Рюбецаль.
По прошествии некоторого времени всадник повернул коня и, подъехав вплотную к вознице, дружески спросил:
— Земляк без головы, куда путь держишь?
— Еду, — ответил призрак с трусливым упрямством, — куда глаза глядят, как видите.
— Ладно, — сказал всадник, — а покажи-ка, парень, свои глаза?
С этими словами он остановил лошадей, схватил призрака в черном плаще поперек туловища и с такой силой хватил оземь, что у того кости затрещали, ибо у него оказались и кости и мясо, как их и полагается иметь. В мгновение ока с него сорвали табарро[42], и под ним обнаружилась курчавая голова на вполне нормальном туловище — призрак обратился в обыкновенного человека. Плут видел, что уличен, и, опасаясь тяжелой руки гнома, — он уже не сомневался, что всадник не кто иной, как сам Рюбецаль собственной персоной, кому он имел дерзость подражать, — сдался на милость победителя, моля только о жизни.
— Грозный хозяин гор, — возопил он, — имейте сострадание к несчастному, кого судьба с юности награждала только пинками, кто никогда не смел заниматься чем хотел, кого силой сталкивали с праведного пути, с трудом достигнутого им, и кому после того, как его существование среди людей стало невозможным, не удалось даже стать призраком.
Это обращение было сделано как раз вовремя. Гном был так же взбешен дерзостью самозванца, как некогда король Филипп[43] появлением Лжесебастьяна или царь Борис[44] — монаха Гришки[45] в роли Лжедмитрия. Не миновать бы парню, в соответствии с достохвальным правосудием гиршбергского уголовного суда, виселицы, не полюбопытствуй гном узнать судьбу авантюриста.
— Садись-ка, парень, на козлы да делай, что прикажут, — сказал Рюбецаль.
Потом прежде всего он вытащил из ребер своего коня четвертую ногу, подошел к дверце кареты и, открыв ее, любезно приветствовал путешественниц. Но внутри экипажа словно все вымерло. Испуг так потряс нервную систему дам, что все признаки жизни покинули их внешние органы чувств и переместились в самые отдаленные уголки сердца. Все, начиная от благородной госпожи до горничной, лежали в глубоком обмороке. Всадник, впрочем, быстро сообразил, как помочь горю. Из протекавшего рядом горного ручейка он зачерпнул в шляпу свежей воды и прыснул в лицо дамам, затем поднес им флакончик с нюхательной смесью, потер виски ароматной эссенцией и в конце концов привел в чувство.
Одна за другой они открыли глаза и увидели перед собой стройного мужчину, вид которого не внушал никаких подозрений, а своей любезностью он скоро завоевал их полное доверие.
— Весьма сожалею, сударыни, — обратился он к дамам, — что в моих владениях вы подверглись оскорблению со стороны негодяя в маске, без сомнения намеревавшегося ограбить вас. Теперь вы в безопасности. Я — полковник Ризенталь. Разрешите мне проводить вас в свой дом, неподалеку отсюда.
Это учтивое приглашение оказалось весьма кстати, и графиня не без удовольствия приняла его. Курчавый парень получил приказ скакать дальше, что беспрекословно исполнил. Желая дать перепуганным дамам время прийти в себя, кавалер вернулся к разоблаченному призраку и заставил петлять по темным дорогам. Возница хорошо приметил, что всадник временами подзывал к себе то одну, то другую из шмыгавших мимо летучих мышей и отдавал им тайные приказания, что еще больше увеличило его тревогу. По прошествии часа вдали блеснул огонек, затем второй и, наконец, целых четыре, и вслед за тем к карете подскакали галопом четыре верховых с зажженными факелами, якобы разыскивавших своего господина, и очень обрадовались, найдя его. К графине вернулась уравновешенность, и когда она увидела себя вне опасности, то вспомнила о честном Иоганне и, беспокоясь о его судьбе, открыла свою тревогу полковнику, который тотчас же послал двух егерей, чтобы те отыскали обоих товарищей по несчастью и оказали им необходимую помощь. Вскоре карета въехала через мрачные ворота в просторный двор и остановилась перед богатым замком, который весь сиял огнями. Кавалер предложил графине руку и повел ее в великолепные покои своего дома, где блестящее общество было уже в сборе. Девицы оказались немало смущены, что попали в столь изысканный круг, не успев даже сменить дорожное платье.
После первых изъявлений учтивости гости вновь разбились на несколько маленьких кружков и занялись кто игрой, кто беседой. Приключение графини долго обсуждалось, и, как обычно в пересказах о перенесенной опасности, его превратили в маленькую эпопею, в которой маменька охотно играла бы роль героини, будь возможным умолчать о флакончике с ароматной эссенцией рыцаря, так кстати пришедшего всем на помощь.
Через некоторое время внимательный хозяин представил нового гостя, как будто специально приглашенного: то был врач. С многозначительной миной он обследовал состояние здоровья графини и ее дочерей, проверил пульс и обнаружил угрожающие симптомы. Несмотря на то что графиня после пережитого волнения чувствовала себя так же хорошо, как и прежде, грозящая ее жизни опасность обеспокоила ее, ибо, невзирая на телесные недуги, ее дряблое тело было ей всего дороже; так же неохотно отказываются от привычного платья, хотя оно уже порядком изношено.