Сказки и легенды - Страница 2
Каридин стремительным движением выставил вперед теперь бесполезное ружье, но, увы, это не помогло! У охотника оставался лишь клеванг[6]. Из единоборства с тигром Каридин вышел победителем. Правда, у него изранена была левая рука, но все же он чувствовал себя достаточно крепким, чтобы позвать соседа Па-Симаха и вместе с ним снять шкуру с тигровой туши. Затем Каридин отправился в контору контролера, который и приказал выдать ему положенные двадцать два гульдена. Как же после этого не устроить празднества в своей лачуге!
Амия, жена Каридина, так обрадовалась, что тотчас же решила переменить свое имя. После рождения ребенка, которого Амия ждала, она будет зваться Эмбох-Сари, ибо бедняки на Яве называют себя по имени своего первенца, и в этом обычае есть что-то трогательное. Разве мать не отказывается от всего, решительно от всего, чтобы быть матерью, только матерью своих детей?!
О вы, корыстно стремящиеся исключить яванцев из великой семьи человечества, не думаете ли вы, что яванская мать — не мать? Не полагаете ли вы, что она лишь ощущает живого ребенка в утробе своей, но что его движения не доходят до сердца ее?
Там был и Па-Симах с Симахом, своим маленьким сыном, имя которого он носил. Как этот мальчик гордился своим отцом, помогавшим снимать с тигра шкуру!
Тут же были и другие дети Па-Симаха. Они ходили почти нагишом, младшие во всяком случае, но это не беда. Им было весело — в этот день они наелись досыта. А какие девушки сидели на корточках в углу! Там была хорошенькая Аисса, отказавшаяся носить фрукты в усадьбу контролера, потому что ей запретил это Дайик. И Дайик, ревнивец, тоже находился тут. И Салеман и Дауд — какие царственные имена! И Сапилах, так славно игравший на гамланге и анклунге[7]. И Кромо, бывший солдатом и называвшийся Номер шестьдесят семь, потому что в списках ост-индской армии слишком уж много Кромо. И Керто Виджойо, которому предстояло стать писцом у помощника сборщика податей, и он ждал только этого назначения, чтобы жениться. И маленькая четырнадцатилетняя Ситу, которая так быстро разгадывала загадки и все же не могла понять — ни тем паче одобрить! — долгой волокиты с назначением Керто Виджойо. А вон тот длинный парень — его зовут Лунтар. Отличное имечко! Это название одного вида пальмы, которая красивее кокосовой, но не приносит плодов. Лун-тар одет получше прочих, ибо он служит у сверхштатного чиновника отделения. Конечно, он мог бы меньше заноситься по этому случаю, ибо нет ничего постыдного в том, чтобы работать на рисовых полях, и не такая уж великая честь по полсотне раз в день подавать огонек для раскурки сигары. Но он хорошо ездит верхом, это правда! Недавно ему пришлось отвезти по поручению хозяина пакет в Самаранг, а это все же восемьдесят палей расстояния[8], да и Кодиль и Ямбусские горы — не шутка! И все же через полтора суток он вернулся — вот это я называю ездой!
И вот гамланг звучит перед домишком Каридина. А за домом слышно, как толкут рис. В собравшемся кружке раздается смех, там перекидываются шутками, и нам почти понятны пантуны[9], и жаль было бы не понять, ибо в них часто встречаются подлинные перлы.
Быть может, вы заметили, что притчи Соломона обычно состоят из двух отчетливо различимых частей, из которых вторая как бы является ответом на первую. Народные импровизации яванцев в семейном кругу носят такой же характер. Один из участников компании запевает первую строку. Другой или все поочередно отвечают ему речитативом. Я думаю, что притчи Соломона именно так и возникли.
Разумеется, в импровизациях того небольшого кружка, куда я мысленно ввел читателя, в описываемый вечер большую роль играли тигр и происшествия этого дня.
«Сильны когти господина тигра»[10], — начал запевала, и реплики не замедлили последовать. «Сильнее клеванг в руке человека», — так или приблизительно так ответило большинство присутствующих.
Но Ситу, дожидавшаяся назначения Керто Виджойо, сказала следующее:
«Сильней желание часа… уборки риса», — произнесла она вслух, но сперва пробормотала что-то другое, чего никто не разобрал.
«Сильней мышцы моего коня!» — пропел Лунтар, вспомнивший о своей поездке в Самаранг.
«Сильнее мощь потока!» — воскликнул старик, переживший немало банджиров на своем веку.
А Амия, жена Каридина, сказала:
«Сильнее материнская любовь». Ибо она подумала о младенце, которого ожидала, да и как было не подумать о нем, если он вскоре должен был родиться на свет. Но она не подозревала, что это будет так скоро!
Как это случилось, что все вдруг перестали понимать пантуны? В воздухе повеяло чем-то враждебным… Гамланг звучал глухо, хотя на этот раз на нем играл сам Сапилах. И уже три раза звал Каридин девушек помогать толочь рис — ему казалось, что там, за лачугой, бездельничают: очень уж глухо слышался стук песта в долбленом стволе. Шум, грохот, и мгновение казалось…
— Тише, — сказал старик, считавший наводнение сильнее тигровых когтей. — Тише… слушайте… слушайте… это оно…
Все смолкли. Все прислушались. Все завопили…
Банджир!
Как описать могучий паводок в горах! С чем сравнить этого водяного исполина, который уносит все, что ему противостоит, сшибает деревья, как соломинки, сносит с лица земли целые леса! О, это естественно, что все народы сохранили воспоминания о могучих потопах младенческой поры своей истории!
Слышимый вначале глухой шорох призывает к бдительности, и кто ему внимает поэтическим слухом сердца, отчетливо распознает в нем призыв к молитве. Этот призыв все народы младенческой стадии развития переводили словами: «Слушайте, как говорит господь бог!», а поэты строили домыслы: почему бог так говорит? Жрецы же пользовались страхом народа к своей выгоде и маскировали свое бессилие мнимой властью над могучими силами природы. Но естествоиспытатели изучили, почему облака собираются у горных вершин и с силой низвергают свою влагу, превращая ручейки в речки, речки в потоки, а потоки в море… море, все смывающее, все уничтожающее!
Банджир! Земля дрожит, воздух сгущается так, что трудно дышать, в ушах гудит, словно все звуки соединились в единый гул, который можно было бы уподобить гигантскому «Р», если бы описать этот звук было мыслимо.
Вода не поднимается, она уплотняется, накапливается. Ее видят не перед собою, а напротив себя, словно это стена, движущаяся по равнине. Жизнь здесь измеряется не футами высоты, но часами соседства с водою. И не следует думать, будто несколько часов расстояния от вала обеспечивают безопасность, — эти часы вода пробегает в несколько коротких минут. Вот уже смыты посадки кофейных деревьев, что еще так недавно венчали возвышенность и с мнимо безопасного места взирали на серебристый ручеек внизу… Этот ручеек вздулся и рассвирепел! Нет больше домика с белым фронтоном, так гостеприимно выглядывавшим из окружающего его парка. Высота местоположения не помогла тебе… Банджир прыгает и катится через горы и долы, заливает их водой и сохраняет достаточно силы, чтобы подняться еще выше и стать еще более могучим. Долой деревушки на возвышенности! Гляньте: все, что было ниже, уже поглощено, — банджир выше холма, который сейчас уже не будет возвышаться над водою, останется только волнистая отмель, как обнажившееся дно моря! Долой все, что является препятствием, все, что обращается в бегство! Против этой силы нет другой силы, с этой скоростью не поспорит ничья скорость! Долой людей и животных… долой растения, деревья, сады, леса… все долой, все срезано, смыто, скошено, сглажено!