Сказки дервишей - Страница 17

Тут же по всей стране были разосланы указы о том, что все византийские дети не старше семи лет к определенному сроку должны быть доставлены в Константинополь, чтобы быть принесенными в жертву ради здоровья императора.

Матери обреченных детей проклинали правителя, чудовищ-ного злодея, который ради своего спасения решил погубить их дорогие чада. Некоторые женщины, однако, молили Бога ниспослать здоровье императору до страшного дня казни.

Между тем с каждым днем император все сильнее чувство-вал, что он ни в коем случае не должен допускать такого ужасного злодеяния как убийство маленьких детей. Угрызения совести приносили ему страшные муки, не оставлявшие его ни днем, ни ночью.

Наконец, он не выдержал и велел объявить: «Я лучше умру сам, чем допущу смерть невинных созданий». Только он произнес эти слова, как его болезнь стала ослабевать, и вскоре он совершенно выздоровел.

Ограниченно мыслящие люди тут же решили, что император был вознагражден за свой добрый поступок. Другие, им подобные, объясняли его выздоровление тем, что матери обреченных детей обрели утешение и Бог смилостивился над ним.

Когда суфия аль-Арифа спросили о причине исцеления государя, он сказал: «Поскольку у него не было веры, он нуждался в чем-то равном ей по силе. Таким образом, исцеление пришло к нему благодаря его сосредоточенности, соединенной с желанием матерей, которые возносили горячие молитвы о выздоровлении императора до страшного дня казни».

Но скептики говорили: «По божественному провидению император исцелился молитвами святого духовенства до того, как кровожадный рецепт сарацина был воплощен в жизнь, ибо разве не очевидно, что этот чужеземец хотел уничтожить наших детей, чтобы не смогли они истребить его народ, когда станут взрослыми».

Когда этот случай передали аль-Газали, он сказал: «Чтобы добиться в чем-то результата, необходимо применить метод, разработанный специально для того, чтобы действовать в назначенное время и вести к достижению определенного результата».

Подобно тому как суфийский лекарь должен был приспособить свой метод к людям, окружавшим его, так и дервишский духовный учитель может пробудить скрытые познания ребенка или невежественного человека даже в области изучения истины, и он это делает, применяя известные ему методы, созданные специально для этой цели.

Это последнее объяснение принадлежит нашему мастеру Бахааддину.

Ходжа Бахааддин стал главой ордена Хаджаганийа в Центральной Азии в XIV столетии. Его прозвище «Накшбанд», означающее художник, стало названием школы.

Бахааддин из Бухары преобразовал учение мастеров, как говорят, приспособив практику к повседневным условиям и черпая традиции в первоисточниках.

Семь лет он был придворным, семь лет – пастухом и еще семь лет работал на строительстве дорог, прежде чем стал обучающим мастером. Его самого обучал Баба аль-Самаси. Пилигримы стекались в учебный центр Бахааддина «с другого конца Китая». Члены ордена, распространившегося на территориях Турции и Индии и даже в Европе и Африке, не носили каких-либо отличительных одежд, и о них известно еще меньше, чем о любом другом ордене. Бахааддин был известен как аль-Шах. Некоторые величайшие персидские классики были накшбандами. Основные книги накшбандов – это «Учение аль-Шаха», «Тайны накшбандийского пути», «Капли из источника жизни». Эти произведения существуют только в рукописях.

Это сказание взято из произведения «Беседы нашего мастера»; книга эта имеет также другое название – «Учения шаха».

Жила-была вдова с пятью маленькими сыновьями. Ей принадле-жал небольшой клочок земли, орошаемый арыком. Скудного урожая с этого надела им едва хватало, чтобы не умереть с голоду. Но вот однажды жестокий тиран, владелец соседних земель, не посчитавшись с их законным правом пользоваться водой арыка, перекрыл арык плотиной и обрек семью на полную нищету.

Старший сын не раз пытался сломать плотину, но безуспешно, ему одному это было не под силу, а его братья были совсем еще детьми. И хотя мальчик понимал, что богачу ничего не стоит восстановить плотину, детская гордость не позволяла ему отказаться от этих отчаянных, но бесплодных попыток.

Однажды в видении он увидел своего покойного отца, кото-рый дал ему наставления, укрепившие надежду в его сердце. Вскоре после этого тиран, взбешенный независимым поведением «маленького упрямца», оклеветал его на всю округу, объявил смутьяном и восстановил против него всех соседей.

Пришлось мальчику покинуть родной дом и отправиться в далекий город. Там он нанялся слугой к одному купцу и прорабо-тал у него многие годы. Почти весь свой заработок старший брат отсылал домой через путешествующих купцов. Чтобы у этих людей не возникало неприятное чувство, что он навязывается к ним со своими поручениями, да и для них самих было небезопасно помогать семье, находящейся в опале, он просил их передавать деньги его братьям как плату за мелкие услуги, которые они могут оказать путешественникам.

Спустя много лет пришло время старшему брату возвратиться в родные края. Годы так изменили его, что когда он подошел к дому и назвал себя братьям, только один из них узнал его, но и сам он был в этом не вполне уверен.

– У нашего старшего брата волосы были черные, – сказал самый младший.

– Но ведь я постарел, – ответил старший брат.

– И по его речи и по одежде сразу видно, что этот человек из купцов, – сказал другой брат, – а в нашей семье никогда не было купцов.

Тогда старший брат рассказал им свою историю, но не смог рассеять их сомнения.

– Я помню, как ухаживал за вами, когда вы были еще совсем детьми, и как вас манила стремительно бегущая вода, остановлен-ная плотиной, – стал вспоминать пришелец.

– Мы не помним этого, – сказали братья, ибо детские годы почти полностью стерлись из их памяти.

– Но ведь я посылал вам деньги, на которые вы жили с тех пор, как пересох наш арык.

– Мы не знаем никаких денег. Мы получали только то, что зарабатывали, оказывая различные услуги путешественникам.

– Опиши нашу мать, – предложил один из братьев, все еще желая получить какие-то доказательства.

Старший брат стал описывать мать, но так как она умерла очень давно и братья плохо ее помнили, в его рассказе они увидели множество неточностей.

– Но даже если ты наш брат, чего ты хочешь от нас? – спросили они.

– Тот тиран умер, – сказал старший брат, – его солдаты разбрелись по свету искать новых хозяев, поэтому нам сейчас самое время объединиться и общими усилиями оживить эту землю.

– Я не помню никакого тирана, – заявил самый младший из братьев.

– Земля была всегда такой, как сейчас, – сказал другой.

– И почему это мы должны делать то, что ты нам велишь?! – воскликнул третий.

– Мне бы хотелось тебе помочь, – сказал четвертый, – но я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Кроме того, – заговорил первый брат снова, – мне не нужна вода. Я собираю хворост и разжигаю по ночам костры. Приезжие купцы останавливаются погреться у них, просят меня о различных услугах и платят мне за это.

– Если пустить сюда воду, – сказал второй, – она зальет прудок, в котором я развожу декоративных карпов. Проезжие купцы останавливаются полюбоваться на них и одаривают меня по своей щедрости.

– Я сам не против того, чтобы пустить воду, но не уверен, сможет ли она оживить эту землю, – сказал третий брат.

Четвертый брат промолчал.

– Отбросьте все ваши сомнения и скорее примемся за работу.

– Нет уж, мы лучше подождем, пока придут купцы.

– Купцы больше не придут, ведь это я их присылал сюда.

Но братья не верили старшему брату и продолжали с ним спорить.

А было это как раз зимой, когда купцы не проезжали через их края, так как все дороги, ведущие к ним, были завалены снегом.

И прежде, чем весна вошла в свои права и по Шелковому Пути вновь потянулись торговые караваны, новый тиран, который был безжалостней первого, вторгся в их земли. Так как этот разбойник был еще не совсем уверен в своих силах, он искал для захвата заброшенные земли. Никому не принадлежащий канал, перегороженный плотиной, разбудил в его сердце алчные надежды, и он присоединил его к своим владениям и задумал в ближайшем будущем, как только укрепит свою власть, обратить братьев в своих рабов. Пока же ему приходилось с ними считаться, потому что все они были сильными людьми, не исключая и самого младшего.