Сказка о девочке Петровой, ее сыне Михаиле, семи лет, и одном хмыре по имени Вова - Страница 7

Мишка бочком осторожненько просочился за спинами балахонистых швейцаров, прибиравших складную лесенку из чистого золота до следующей церемонии. В хранилище Альбертик вошел с серьезной мордой, держа на вытянутых руках топазовый контейнер. Вовик тащился за ним, вяло переставляя копыта. У какой-то двери Альбертик небрежно передал контейнер Вове, который при этом склонился и отрапортовал: "Вахту принял!" Альбертик небрежно ему ответил: "Давай теперь сам, масенький!" и протянул два мохнатых пальца для поцелуя. Мишка даже зажмурился от внутренней неловкости, глядя, как Вовик тут же их чмокнул. Из-за этих жмурок Мишка чуть замешкался, но успел-таки проскочить в дверку за дядей Вовой.

Ух, и огромный же зал был за той дверкой! Огромный-преогромный! А по стенам стояли такие стеллажи! Такие были только в сериале "Последняя страсть баронессы Розенблюмской", когда она еще входит в библиотеку к лорду Винкельнштейну, чтобы, наконец, признаться, что пять лет назад это она была в черной маске в харчевне "Пятнадцатый заяц", и теперь у них будет ребенок... Да, такие стеллажи были только там!

На застекленных дубовых дверцах с резной филенкой были привинчены серебряные таблички: "Городская дума", "Представители федерального Правительства на местах", "Политические партии и общественные движения", "Городское жилищное управление", "Комитет по управлению государственной собственностью", "Ментовка", "РАО ЕЭС России", "Городская клиническая больница"... Много разных табличек было. У дяди Вовы даже глаза разбежались. Не мог он сразу понять, куда ему душу девочки Петровой приткнуть. Некоторые души находились в больших бутылях с пробками на резинке и плавали там в спирту. Они только в спирту могли жить потому что. И Мишка с гордостью заметил, что практические все души в хранилище были с каким-нибудь изъяном, хоть неприметная чревоточинка, да была! Но, в основном, какие-то эти души были подгнившие, недоразвитые, покрытые голубоватой пленкой и разводами плесени. А мамкина душа, тихо томившаяся в контейнере, была такая ровненькая, такая беленькая...

- Ну, ты дерьмо прилипчивое! - вдруг услышал Мишка над самым ухом, рванулся и понял, что его прочно удерживают за воротник острым цепким когтем.

- Что, попался, поганец? - спросил его дядя Вова, поднося Мишку за шею к самому... этому... тому, что теперь у него было заместо лица.

- Дядь Вова! Я не нарочно! Я нечаянно! Покататься я хотел! Пустите! Я обсикаюсь! - заверещал Мишка.

- Не нарочно он! Да я тебя еще за магическим занавесом заметил! Вот пожру сегодня славно! - подавился слюной дядя Вова. - Сейчас пристрою душу твоей матери, тобою займусь, с удовольствием!

- Без суда и следствия? А вам можно? Вас не заругают? - подколол Мишка демона, вспомнив, как он пальчики у Альбертика в дверях целовал. Прикол его попал в цель немедленно. Дядя Вова даже застонал, несколько ослабив хватку на Мишкином горле.

- Говорят, чем меньше вошь, тем больнее кусается! Но учти, что в душу мне тебе харкнуть не удасться! Нету ее у меня! - рассердился дядя Вова.

- Да в чем проблема-то? Заведите душу, там и разберемся, кто кому глубже харкнет! Вона сколько душ у вас в наличии! - зло прошипел Мишка, стараясь извернуться и пнуть дядю Вову под дыхалку.

- Да чо ты понимаешь? Видишь, какие души здесь лежат! Порченные! - с усилием проговорил дядя Вова, удерживая Мишку на вытянутой мохнатой лапе. Нам ведь, сам видишь, кто души на хранение сдает. Они только на чисто утилитарные цели пригодные.

- К-какие?

- Да кушаем мы их! По праздникам. Вкусно. Наверно. Не пинайся, гаденыш, а то хуже будет! Без собственной души ведь даже вкуса того, что жрешь, не чувствуешь. А вот бывшая душа твоей мамки, наверно, хороша на вкус! Но ее к общему столу не спустят. Сами в узком кругу сожрут. У нас ведь, в принципе, то же самое - чиновничье засилье, коррупция. Никакой демократии, одним словом. Слушай, я тебя сейчас свяжу, ты не дергайся, а? Можешь хоть минутку побыть человеком?

- Когда... сожрут? - выдохнул Мишка, продолжая дергаться.

- Чо? А... Да на днях. Мне ее пристроить надо, а ты меня от дела отвлекаешь... Вот как окончательно договорчик твоей матери Верховный Жрец утвердит, так непременно сожрем! Куда она денется?

- В жопу вденется! - мрачно предрек Миша.

- Сразу ты мне, парень, не понравился, - ласково произнес дядя Вова, показав ему чик-чирик по горлу фиолетовыми когтями.

...Бездуховная Петрова, при всем этом Мишкином шебуршании вокруг нее, была абсолютно спокойна и уверена в нормальном процессе происходящего. Хотя ее психоаналитик, на последнем дорогостоящем сеансе растерянно произнес: "Знаете, Валентина Викторовна... ха-ха... как бы мягче сказать... А души-то у вас нет!"

- А ну и хрен с ней! - просто ответила ему Петрова, решительно поднимаясь с кресла. Планов у нее в тот день было, помимо душевных разговоров с психоаналитиком, громадье. До вечера она собиралась досрочно расторгнуть в исполкоме два арендных договора своих конкурентов, убрать с поста главного санитарного врача города, хорошенько припугнуть начальника отдела внутренних дел и немного придушить банк Первомайский. Ничего особенного, короче.

Заехав в офис, чтобы сделать пару звоночков не с мобильного, она застала толпу встревоженных халдев и телохранительницу Софью Платоновну, размазывавшую слезы по щекам. В этот момент Петрова испытала сильную досаду и недоумение. За что это она, интересно, деньги подобным идиотам платит? Планы полетели вверх тормашками, Петровой в тот вечер пришлось срочно организовывать общегородское усиление, включить план Перехват, вызвать подкрепление ФСБ, штаба ГО, МЧС и даже позвонить смотрящему Пете Лимончику.

В ее светлую расчетливую голову, лишенную душевных предрассудков, никак не могло прийти, что ее сын Миша как раз в этот момент в нижних мирах дерется с демоном дядей Вовой, пытаясь выбрать из когтистых лап топазовый контейнер с ее душой...

- Да не царапайся ты, сопляк! Все равно тебе не вынести ее отсюда никак! И мать твоя сюда никогда дорогу не найдет. Да не плюйся ты, падаль! Вот гнида живучая! Хи-хи! Непруха у тебя сегодня, Михаил! Прощайся со своей жалкой биографией! - орал дядя Вова.