Скажи герцогу «да» - Страница 6

Дженис стоило невероятных усилий сохранить выражение лица невозмутимым и снова напомнить себе то, что сказала Изобел в карете: в сельском поместье с ней ничего подобного не может случиться.

А он спокойно прошел мимо…

Девушка ощутила горькое разочарование, когда в нескольких футах от нее он остановился, наклонился, потушил сигару в снегу и поднял. Все это он проделал нарочито медленно и, выпрямившись, повернулся лицом к герцогу и к ней. На его лице не дрогнул ни один мускул, зато Дженис словно обожгло губы – так свежо еще было ощущение от его поцелуя.

– Мог и поторопиться – ведь я тебя зову, – проворчал герцог без раздражения, но с чувством неоспоримого превосходства.

– Виноват, ваша светлость, – из-за непогоды старое ранение в ногу дает себя знать.

Это не было извинением, да и никаких признаков наличия ранения тоже не было. О нет! Крепкий, как скала, он ни разу не пошатнулся, пока они целовались, да и удар коленом с пощечиной не нанесли ему никакого ущерба.

– Как сказала леди Дженис, ты поставил ее в известность о состоянии здоровья герцогини Холси, моей горячо любимой бабушки… – В его тоне не слышалось обвинения, но что-то все же было…

Едва сдерживаемая злоба. Вот что это было. Герцогу наверняка потребовалась вся его воля, чтобы не сорваться, он еле сдерживал себя, поняла Дженис и затаила дыхание.

– Да, ваша светлость, – спокойно ответил грум.

Дженис порадовалась за Люка Каллахана, будто тот достойно завершил партию в шахматы с не менее искусным, чем он, противником.

– Ты вообще не должен разговаривать с молодыми леди. – Холси оставался по-прежнему холоден и сдержан, но напряженные складки вокруг рта противоречили его тону, заставляя сердце Дженис биться чаще.

– У их кареты отвалилось колесо, и кучеру понадобилась помощь. Естественно, я спросил, как они оказались в поместье и с какой целью пожаловали. Это был вопрос безопасности, заботу о которой вы сами вменили мне в обязанность.

«Да, так и было, – мысленно подтвердила Дженис. – Он сказал, что выполняет приказ герцога оберегать неприкосновенность поместья».

– Здесь решения принимаю я! – Выдержка, казалось, изменила герцогу. – Какая бы карета ни подъехала к этим воротам, ей надлежит дать возможность свободно проследовать к дому, а все расспросы предоставить мне. Ты что, и раньше допрашивал посетителей?

– Никогда, ваша светлость, – ответил грум.

Это была явная ложь, и Дженис удивленно моргнула. Он сам говорил, что делал это всегда, что это его работа.

Герцог смерил его надменным взглядом, но лицо Каллахана не выразило ни единой эмоции.

– Если позволишь еще раз нечто подобное, пристрелю. Я не сделал этого прямо сейчас, чтобы не огорчать леди. А теперь убирайся чистить лестницу от снега. И поживее. – Наконец-то в его голосе просквозило раздражение.

– Как прикажете, ваша светлость. – Каллахан спокойно развернулся и отправился выполнять что велено.

Дженис пришла в замешательство.

Мистер Каллахан явно выиграл эту партию.

Это было полностью лишено смысла, но он каким-то образом сумел обставить герцога в игре, которая никогда не могла состояться. Дженис даже не была уверена, что его светлость осознал свой проигрыш.

Ровный стук сапог по камню и четкая уверенность движений мистера Каллахана – ну разве не мог грум хотя бы притвориться, что у него болит нога? – только усилили возникшее у нее чувство, что он из любой ситуации выходит победителем.

И все же как слуга, выполняющий черную работу, может быть более привлекательным, чем герцог?

«Он всего лишь грум», – твердила себе как мантру Дженис, но тут же вспомнила, как, будучи подростком, сама помогала торговать в лавке.

«Так навсегда и останешься торговкой, дурочка, если не перестанешь глазеть на слугу», – в который раз мысленно пыталась себя образумить девушка.

Наконец настал момент, когда мистер Каллахан закончил работу и решительным шагом спустился с крыльца. Приняв свободную позу, даже без намека на недовольство или какое-то другое чувство, он сказал:

– Все сделано, ваша светлость.

«Господи, он скала, а не человек!» – с отчаянием подумала Дженис и, помоги ей Бог… не могла отвести от него глаз.

И все-таки пришлось, когда несколькими секундами позже она прошла мимо него. Хотя снег ледяными иглами впивался ей в щеки, девушка даже на расстоянии ощутила исходивший от грума жар, обжигающий взгляд. Смотреть на него было бы неприлично. Целовать – тоже было неприлично, но что сделано, то сделано. С этого момента она твердо вознамерилась вести себя надлежащим образом. Так, как подобает истинной леди.

Но когда Дженис осторожно поднималась по тщательно вычищенной лестнице к парадной двери – наконец-то! – вместе с герцогом и его неприметными друзьями, следовавшими позади, как и его собаки, ее охватила странная тоска. Тем более странная, если учесть, что ей очень повезло находиться в обществе его светлости. Но ей почему-то страшно хотелось, чтобы вместо герцога по лестнице ее сопровождал дерзкий непредсказуемый грум.

Что: изнеможение или безрассудство – породило в ее голове такие глупые мысли? Вряд ли в Лондоне найдется женщина, которая не захотела бы сейчас оказаться на ее месте. Герцог крепко держал ее за руку и устрашающе близко стоял. Из-под теплого пальто были видны мощные икры его ног, плоский, как стиральная доска, живот… Мужчина в самом расцвете сил и… не женат.

Дженис оглянулась еще раз через правое плечо на мистера Каллахана, и ее сердце замерло, пропустив один удар. Грум стоял, гордо выпрямившись, и пристально наблюдал за ней. Губы его были сжаты: сурово, даже угрожающе, как будто он намеревался кого-то жестоко поколотить и даже изувечить. И все же, когда их взгляды встретились, в глубине его глаз Дженис заметила еле скрытые смешливые искорки и страшно разозлилась. И этот мужчина жадно упивался ее губами, словно лакомился сладчайшим десертом? Бесстыдно обшаривал ее тело горячим знойным взглядом?

Да какое право имеет этот дикарь смеяться над ней?

Но телу не прикажешь: несмотря ни на что, Дженис желала его, этого невозможного мужчину.

Наконец-то появился дворецкий и широко распахнул дверь, приглашая войти. Дженис никогда не была так счастлива, попадая с улицы в помещение. Герцог и его друзья вошли вслед за ней, а за ними собаки. Когда дверь наконец закрылась, оставив нахального грума снаружи, девушка вздохнула с облегчением. Теперь можно было сосредоточиться на цели этого визита, а заодно и на том, что он, к сожалению, будет более коротким, чем ей бы хотелось.

У нее сразу же испортилось настроение, и она знала причину: как только дороги очистятся, ее немедленно отошлют в Лондон.

Но по крайней мере сейчас ей тепло. И каким-то образом разностильное внутреннее убранство дома, поблекшее, но все еще величественное – от рыцарских доспехов в углу до высоких напольных часов, размеренно тикающих у подножия лестницы, и старинной вешалки для шляп, – сказало ей о многом. Дом выглядел как родовое гнездо многих поколений герцогов в благороднейшем аристократическом смысле этого понятия. При создании его облика заботились явно не только о роскоши и великолепии, отдавая предпочтение сути и содержанию.

Возможно, таков и Холси – Дженис очень надеялась на это и готова была простить ему самомнение и чванство там, на снегу, как и очевидное безразличие к ней. Чему же герцог отдает предпочтение? Что касается отсутствия у него интереса к ней, наверное, он поступает мудро, стараясь сохранять дистанцию. По всему, что ему известно, она – как и все остальные женщины, появлявшиеся в Холси-Хаусе, – просто охотница и если станет действовать согласно пожеланиям родителей, он окажется прав.

Смущенная одной только мыслью о том, чтобы хитростью завлечь мужчину, которого совсем не знает, в особенности герцога, Дженис посмотрела вверх, на стропила дома и великолепные потертые гобелены, свисавшие с его высоких стен. «Добро пожаловать! – казалось, говорили они. – У нас есть что тебе рассказать. И длинные истории, и короткие». Лучи света, проникавшие сквозь фрамугу над парадной дверью, падали на хрустальную вазу, стоявшую на массивном серванте, осыпая мелкими бриллиантами пол, вымощенный черными и белыми мраморными плитками.