Скажи, что ты моя - Страница 6

Сегодня среда. Время тянулось невыносимо медленно.

Я допила кофе, поставила чашку в посудомоечную машину и захлопнула дневник, лежащий на кухонном столе. Выбросить его было совершенно идиотским поступком. Словно это могло что-либо изменить. Когда мы уже сидели в машине возле спортивного зала, я велела Эмилю подождать меня. Бегом вернулась назад и достала дневник из урны. Обтерев его, положила себе в сумку.

Когда я читаю его, все снова оживает. Как я и ожидала. Тоска, чувство вины. Понимание того, что я совершила, – и что этого уже нельзя исправить. Однако у меня нет выбора, я должна двигаться дальше. Пока буду делать вид, что ничего не произошло. Хенрик пока ничего не узнает. До поры до времени.

Я заперла входную дверь и направлялась к машине, когда наш сосед окликнул меня и помахал рукой. Юхан Линдберг обладал удивительной способностью почти всегда находиться в своем дворе, когда мы приезжаем или собираемся уезжать. Его уволили с поста финансового советника крупной инвестиционной компании, когда выяснилось, что именно он рассылал коллегам женского пола фотографии пениса. Его выгнали в тот же день. Но, конечно же, приземлился он мягко. Как всегда, когда мужчина, находящийся на достаточно высоком уровне, переходит все границы, раскрывается парашют. Юхану Линдбергу не надо больше работать. Мы называем его инвестором: он сидит дома и хвалится своей новой жизнью дейтрейдера. Он навязчив, однако дружелюбен, с ним даже можно вполне приятно поболтать, но сегодня у меня не было на это настроения, так что я помахала ему в ответ, села в машину и уехала.

Войдя в свою консультацию, я поприветствовала Ренату, сидящую за стойкой. Она спросила, как у меня дела, – ей показалось, что я какая-то бледная. Естественно, я не рассказала ей о том, что плохо сплю и потеряла аппетит. Вместо этого сослалась на свои гены – дескать, я всегда бледная. Она засмеялась. Я тоже на всякий случай посмеялась и пошла дальше по коридору в свой кабинет. Сняла пальто, повесила его на вешалку, переобулась. Села за стол, взяла ежедневник и ноутбук. Просматривая календарь, я пыталась собраться с мыслями перед предстоящими сессиями. Две в первой половине дня, затем после обеда – сеанс групповой терапии, и затем еще одна сессия.

Прошло девять дней с тех пор, как я повстречалась с ней – с девушкой, которая называет себя Изабеллой Карлссон. Девять дней полной бессмысленности. Девять дней давящей неизвестности. За это время я выпила куда больше, чем обычно. Попытка забыться, а что же еще?

Терпеть не могу красное вино, которое упорно покупает Хенрик. Я вообще не люблю вина. На вкус оно горькое, от него у меня болит голова, и каждый раз мне после него плохо, стоит мне выпить больше двух бокалов. Однако несколько вечеров подряд я заставляла себя выпить, чтобы заснуть. Впрочем, даже это не помогало. Хотя это все же лучше, чем снотворное. От снотворного мозг у меня на следующий день вообще не работает. Однако алкоголь – не решение проблемы. Во всяком случае, в долгосрочной перспективе мне это не поможет. Чем больше я пью, тем больше риск нового срыва.

Неопределенность невыносима. Не знать ответа, быть не в состоянии заглушить целый рой мыслей и вопросов, кружащийся в голове. Сколько раз я металась от уверенности к сомнениям и обратно! Твердо решала, что интуиция меня не подводит – и тут же становилась стопроцентно убеждена, что она ошибается. Настроение у меня было хуже, чем когда бы то ни было, терпение на нуле. Все тело зудело, словно потребность закричать или заплакать просачивалась через все поры.

Изабелла Карлссон. Сегодня она впервые будет участвовать в групповой терапии. Не припомню, когда я в последний раз так нервничала перед терапевтической сессией. Или испытывала такой страх, как сейчас. Возможно, моя вера в себя как психотерапевта пошатнулась. Но то, что случилось с Линой Ниеми, не моя вина. Я делаю свое дело хорошо.

Моя ошибка заключалась в том, что я не смогла на ранних стадиях распознать, в чем проблема. Слишком долго я пыталась, но так и не смогла помочь ей. У нее появилась зависимость от меня, она хотела, чтобы я постоянно была рядом.

Лина Ниеми инсценировала попытку самоубийства, после того как я приняла решение перенаправить ее к другим специалистам. В начале мая она приняла горсть антидепрессантов, запив их водкой. Ее мать вовремя обнаружила ее. После этого Лина провела ночь в больнице с жалобами на боли в животе. Вот и все.

Опасность ее жизни не угрожала. Однако, по словам самой Лины, она была близка к смерти. Обвиняя меня во всем, она утверждала, что я не проявляла достаточной чуткости во время наших бесед, не воспринимала всерьез ее проблемы, не слышала ее зов о помощи. Она утверждала, что я действовала непрофессионально и вызвала у нее деструктивную зависимость от меня.

Родители Лины слушали только свою дочь, что в общем-то можно понять. Однако с тех пор мать Лины, Агнета, стала писать обо мне в блоге: мол, я манипулятор, мои методы сомнительны, я получаю нездоровое удовольствие от того, что во мне нуждаются. Моего имени она не называла, но на Кунгсхольмене не так много психотерапевтов с инициалами СВ.

И все же я была поражена, когда в конце мая они подали на меня жалобу в Инспекцию по здравоохранению. Я приняла это близко к сердцу. Действительно ли я совершила профессиональные ошибки в терапевтической работе с Линой? Много раз я перепроверяла сама себя, и каждый раз приходила к одному и тому же выводу: нет, придраться не к чему. В моих действиях не было ничего неправильного.

Однако я далеко не уверена, что коллеги разделяют мое мнение. Само собой, они не хотят неприятностей, это мне ясно. Меня несколько раз спрашивали, действительно ли у пациентки не наблюдалось никаких признаков самодеструктивного поведения. Каждый раз я убеждала их, что сделала для Лины Ниеми все от меня зависящее. Меня спрашивали, не хочу ли я сделать перерыв и взять отпуск за свой счет. Я однозначно дала понять, что не нуждаюсь в отдыхе.

Отослав в Инспекцию карточку Лины и описание своей версии произошедшего, я ожидаю решения.

В нынешней ситуации мне совершенно не нужны новые жалобы.

В отношении Изабеллы Карлссон я должна держаться сугубо профессионально. Проблема в том, что мне совершенно не ясны ее намерения. Она их скрывает, и это пугает меня.

В дверь постучали.

Часы показывали девять, пришел мой первый пациент.

До часу оставалось всего несколько минут. Во мне нарастал страх. Я не перенесу еще одну паническую атаку. Я попыталась заставить себя успокоиться. Постаралась не давать чувствам взять надо мной верх. Постаралась рассуждать, быть разумной.

Тебе все это привиделось, Стелла.

Наверняка есть какое-то объяснение.

Это случайное совпадение.

Недоразумение.

Это не она.

Вдох. Выдох.

Это не помогает.

Ничто не помогает.

От страха начались спазмы в животе, поле зрения сузилось, превращаясь в размытое световое пятно.

Я выбежала в коридор, кинулась в туалет. Упала на колени перед унитазом, меня стошнило. Потом я поднялась, вцепилась в край раковины и закрыла глаза. Подождала, пока голова перестанет кружиться.

Прополоскала рот, промокнула лоб и вытерла все лицо бумажным полотенцем. Долго рассматривала себя в зеркало, попыталась улыбнуться. Вышла из туалета и направилась в зал.

Девять красных кресел вокруг большого круглого ковра. Кто-то – по всей видимости, Рената – проветрил комнату, воздух был свежий. Я села на свое место и снова заставила себя расслабиться, глубоко подышать.

Соня зашла сразу после меня – дверь еще даже не успела закрыться. И опустилась на стул поближе к выходу. Когда сессия заканчивается, она уходит первой. Она страдает социофобией, ходит на группу дольше всех. По-прежнему ничего не говорит. Я поздоровалась с ней – она ответила приветствием, точнее, сделала чуть заметный жест рукой.

Мой стул стоял спиной к окнам. Слева от меня – тоже окна, дверь – справа. Я посмотрела на часы, висящие над ней, сверила их со своими часиками. Я всегда стараюсь прийти перед самым началом сессии и закончить ровно через полтора часа.