Скажи, что любишь (СИ) - Страница 1

— Светлана? — елейный голос отвлекает меня от непростых мыслей, — не возражаете, если я к вам присоединюсь?

Я ставлю кружку с недопитым латте и поднимаю взгляд на девицу, так нагло вклинившуюся в мое личное пространство. Блондинка. В бежевом вязаном платье, с дорогой сумочкой, на шпильках. Губищи сочные. Я сразу представляю, что ими можно делать…и кому, и у меня заранее щемит между ребер.

Не дожидаясь согласия, она усаживается напротив и растягивает улыбку, в которой нет и намека на дружелюбность.

— Меня зовут Олеся.

Ждет, моего ответа. А я молчу. Смотрю на нее, ощущая горечь на языке и лед в груди. Красивая, примерно одного возраста со мной, в глазах вызов и снисходительное превосходство. Я знаю этот взгляд, и знаю, что за ним последует.

— Не хочешь спросить, кто я и что мне нужно? — фривольно переходит на «ты» и наманикюренной лапкой подзывает официанта, — американо, пожалуйста.

Я равнодушно жму плечами:

— Мне неинтересно.

— Ммм, — она усмехается, — очень зря. Мне есть, что сказать.

— Спасибо, не надо.

Я не хочу ничего слышать. В последние дни мое настроение колеблется между отметками «хреновое» и «очень хреновое», а сейчас появились все шансы скинуть его до состояния «полный звездец».

Ей плевать. Она перемешивает содержимое кружки, аккуратно кладет ложечку на блюдце, и выглядит, как королева, снизошедшая до простых смертных.

— Эти два дня Кир провел со мной, — сообщает как бы между прочим, — не было никакой командировки. Когда он звонил тебе и говорил, что находится на совещании, я сидела у него на коленях. Голая.

Черт… Когда уже перестанет болеть?

— Повезло тебе, — отпиваю остывший латте. На вкус – отвратительно, и желудок в очередной раз сдавливает неприятный спазм.

— Не веришь? — хмыкает Олеся и достает телефон, — смотри. Специально для тебя снимала.

Она разворачивает ко мне экран. Я не хочу ничего знать, но против воли опускаю взгляд. На видео роскошный номер, кремовые тона, зеркала, дорогая техника. Крупным планом пиджак от костюма известной марки. У моего мужа такой же.

У меня нервно дергается щека, но я продолжаю смотреть, понимая, что в конце ждет самое интересное. Самое страшное.

Чудо-оператор проводит лапой по темно-синей ткани. Узнаю Олесин маникюр. Молчу, проглатывая ядовитый ком, вставший в горле. Камера смещается, покачиваясь в такт шагам, и переходит от пиджака к кровати, на которой кто-то спит.

Кто-то…

Я знаю кто, но глупое сердце сопротивляется изо всех сил, пытаясь отрицать.

Камера безжалостно приближается, демонстрируя спящего на животе Кирилла. Даже во сне он выглядит хмурым, только складка между бровей стала немного мягче. Длинные ресницы едва заметно трепещут, отбрасывая густые тени.

— Зай, может в бассейн? — мурлыкает Олеся, ведя ноготками по смуглой спине.

Он сонно возится и, не открывая глаз, бурчит:

— Иди одна. Я спать хочу.

Она тут же покладисто соглашается:

— Хорошо, любимый. Отдыхай.

Устал бедный, уработался.

Напоследок кадр из зеркала – блондинка в крохотном бикини шлет мне воздушный поцелуй, пропитанный ядом.

— Ну что? Убедилась, что не вру? — Олеся небрежным жестом поправляет длинные платиновые волосы, откладывает телефон в сторону и смотрит на меня со смесью снисходительной жалости и триумфа, — Хочешь совет? Уйди сама по-тихому, пока он не выставил тебя за дверь с голым задом. Не мешай нам, отпусти его. Кирилл не любит тебя.

Я знаю…

Я всегда это знала…

Я даже почти привыкла и смирилась с этим…

Но не сегодня.

Я достаю телефон и, не отводя взгляд от собеседницы, набираю номер мужа. В синих очах на миг проскакивает страх. Сучка знает, что слишком много на себя взяла и превысила уровень дозволенного, по головке за такое своеволие ее точно не погладят. Но потом она упрямо поджимает губы и с вызовом вскидывает подбородок. Решила бороться за свое счастье. Верит в него… Дура.

Я выкладываю мобильник на стол и ставлю на громкую, гипнотизируя взглядом скупую надпись «муж». Когда-то он был сохранен, как «любимый»…

Спустя пяток гудков, раздается голос, от которого на руках дыбом поднимаются волоски, и в груди заполошно заходится уставшее сердце:

— Свет, давай живее. Иду на совещание.

— Я надолго не задержу, — у меня внутри немеет, застывает, покрывается ледяной коркой, — ко мне сейчас пришла Олеся.

— Какая? — ровно спрашивает муж.

— Губастая блондинка. Та, с которой ты провел эти выходные.

В трубке ожидаемая тишина. Я продолжаю:

— Говорит, что ты ее любишь, и чтобы я тебя отпустила.

— Скажи ей, чтобы шла на хер, — равнодушно роняет он, а Олеся дергается так, будто ее ударили.

— Милый, — я скупо улыбаюсь, — прости, забыла предупредить, но ты на громкой связи.

Снова секундная задержка, потом жесткое:

— Олеся, иди на хер!

— Кир!

— Все, свободна. Света, трубку возьми, — приказывает тоном, не терпящим возражения. Он привык, что его безропотно слушаются.

— Как скажешь, любимый, — выделяю голосом последнее слово.

Отключаю громкую связь и подношу трубку к уху, все это время не отрывая взгляда от стервы, сидящей напротив. Она еще держится. То белеет, то краснеет, хватает воздух ртом и начинает строчить в телефоне, еще не понимая, что это конец. Смолин таких выходок не прощает.

— Какого хрена, Свет?

— Возвращаю вопрос, — я не намерена идти на мировую, и Кирилл это чувствует. С досадой скрипит зубами и резко выдыхает:

— Дома поговорим.

— Непременно. Хорошего дня, — я больше не слушаю его. Скидываю звонок и убираю телефон в сумку. На самом деле мне просто хочется спрятать руки, чтобы никто не заметил, как они дрожат.

С трудом, но я беру себя в руки. Давлю эмоции, безжалостно затыкая изнывающее сердце, ломаю свой и без того изломанный мир. О том, насколько мне хреново, знаю только я. Пусть так остается и впредь.

Время идет, тишина за нашим столиком становится просто неприличной, и первой не выдерживает новая «любовь» моего мужа.

— Кто тебя просил ему звонить?! — набрасывается на меня с обвинениями, моментально растеряв весь свой лоск. Обычная, даже не слишком симпатичная, грубая. Но губы да…губы хороши, рабочие.

Я снова представляю, как он их целует. Морщусь. Главное, чтобы не стошнило прямо за столом.

— Ты, — снова глотаю мерзкий кофе. Как ни странно, но он помогает.

Блондинка яростно пыхтит, прожигает меня взглядом, от которого я, наверное, должна превратиться в горстку пепла. Но мне похрен на ее ярость, а пепел…пеплом давно укрыто все вокруг.

— Думаешь, ты его удержишь?

— Думаешь, я его держу? — вопросом на вопрос, — если бы он сейчас сказал, что у вас любовь-морковь, а я лишняя, поверь, я бы ушла и даже не оглянулась.

А ночью бы рыдала в подушку, воя раненой волчицей. Но об этом тоже никому не надо знать.

— Ты специально это сделала, чтобы нас рассорить! Не тешь себя напрасными надеждами! Мы помиримся! Он просто растерялся, потому что ты загнала его в угол.

— Смолин? Растерялся? — я тихо смеюсь, — плохо ты его знаешь.

Да и откуда ей знать? Уверена, большую часть времени они были заняты вовсе не разговорами о возвышенном.

Стоп!

Снова давлю эмоции. Пробкой равнодушия затыкаю кровоточащую рану в сердце.

Стоп… Пожалуйста…

Ее телефон моргает, и она тут же хватается за него, как за спасательный круг. Я наблюдаю за тем, как вытягивается ее лицо, как начинают дрожать тощие лапки с яркими ноготками.

— Он не напишет. Никогда. Можешь не ждать.

Она вскидывает на меня злой лихорадочный взгляд, но я-то вижу, что скрывается за маской стервы. Страх и неверие. Олеся еще на что-то надеется.

Пусть. Она не боялась, когда лезла к женатому мужику, думала, что он теленок, которого можно увести на поводке, стоит только сладко почмокать губами и раздвинуть ноги. Извечная ошибка тех, кто жаден до чужого.