Сказать до свидания - Страница 3

– Маленько пугливый. Какой-то мусор на дороге увидел. Бывает.

Таня подумала, что, может, не стоило сажать ребенка на такую лошадь, хотела уже сказать об этом, но потом вдруг сдалась. Андрей выглядел уверенно. А она устала от всего этого пути. Андрей, наверное, лучше разбирается в лошадях.

Подпрыгивающая походка, как у Коли была, ноги в стоптанных обрезанных кирзачах становятся на тропу надежно, твердо. Где он такую ужасную куртку достал? Рукава все лохматые – как у бомжа какого-то. Господи, сколько всего нужно сделать!

“Дожила. Еду на лошади черт знает где”. Она вспомнила, как отправляла сюда посылку с почтамта на Мясницкой. Теплое белье, сигареты, немного консервов, конфеты… Она даже не знала, что еще нужно для него тут. Приемщица уверенно разложила все в картонной коробке, запечатала ее скотчем, глянула в лицо: “На зону? Пишите адрес”.

Тропа забирала вверх серпантином. Таня пригнулась к шее коня, как ей посоветовал Женя. Взобрались на небольшой перевальчик, спешились, чтобы размять ноги. Лиственница, к которой привязали коней, была вся увешана белыми тряпичными ленточками. На земле валялись пустые бутылки из-под водки. Солнце висело над самыми горами. Андрюша посматривал на него.

Потом пошли лес и болото, копыта с чмоканьем выдирались из грязи.

Лошадь под Таней сильно дергалась. Среди деревьев стало темней.

Потом пришлось все же надеть очки – она совсем плохо видела в сумерках, а крутые склоны уже закончились, и смотреть по сторонам было не так тревожно.

Они отдыхали еще три раза. Стали сильно болеть колени, мышцы спины и ягодицы. В лесу теперь ничего не было видно, и Таня ехала, выставив перед собой руку, чтобы не ударило по лицу веткой. Очки решила не снимать – хоть какая-то защита, если хлестнет. Пахло мокрыми камнями, травой, смолой и конским потом. Седло больно колыхалось под

Таней, лошадь шла в темноте, изредка всхрапывая или иногда гулко ударяя копытом о корни деревьев на тропе. Ляля все так же весело, без умолку о чем-то чирикала впереди. Как только у нее энергии хватает?

Через каждые десять минут они останавливались, Таня утыкалась рукой, держащей поводья, в жесткую гриву, слышно было, как Андрей говорит

“тр-р” и как звякают канистры, затем Калтырь неожиданно трогался вслед за Лялиным конем. А потом силы закончились.

– Андрюша, постой. Давай остановимся. Я хочу слезть.

Сзади подскочил Женя, помог спуститься. Они с Андреем говорили ей про тяжелую тропу, спуск, серпантин, про какую-то курилку, где можно передохнуть, про то, что дальше пойдет легче и что осталось совсем немного. Убеждали ехать.

– Нет, я пойду пешком. Я правда не могу больше ехать. Извините, я буду стараться быстро, просто пешком, а не верхом.

Острая боль под коленками утихла минут через десять, но тут тропа пошла вниз, и при каждом неловком шаге нога проваливалась чуть ниже и неожиданно утыкалась в землю, так что сотрясались все внутренности.

Таня вела своего Калтыря за веревку, а дорогу ей указывал слабо виднеющийся в темноте круп светло-желтого Лялиного коня. Дорога зигзагами спускалась круто вниз. Андрей стал еще чаще останавливаться, он шуршал кустами, обходя лошадь на узкой тропе, поправлял канистры, что-то говорил девчонке. И они снова трогались.

Таня упала. Не ушиблась – мягко завалилась в кусты. Наверное, нога потеряла опору, и осталось только чувство, что Калтырь сейчас наступит на нее. Она встала не сразу, сначала попыталась найти на ощупь очки среди жестких веток и травы. Нашла, надела. Андрей сзади поднимал ее.

– А здесь нельзя заночевать где-нибудь?

– Не, мам, тут – никак. Плохое место. И коням травы совсем нет.

Маленько еще потерпи, пожалуйста, километра два-три. И к реке спустимся. Там хорошее место.

– А может быть, я здесь посплю, а утром вы меня заберете?

– Не, правда нельзя – место плохое. Никто не ночует.

Он говорит по-русски как алтаец. И эти сибирские словечки, интонации

– как они быстро появились! Таня снова перебирала ногами в темноте.

Это даже нельзя назвать ходьбой, просто неуверенные шаги в сторону колышущегося светлого пятна впереди. Иногда она утыкалась грудью в переднюю лошадь и каждый раз слабо пугалась, что ее лягнут. Потом она упала еще два раза.

Просто Калтырь бодал ее сзади. Сначала она думала, что лошадь подбадривает ее по-своему, помогает. Но потом это подбадривание стало слишком назойливым. И когда Андрей опять остановился, Калтырь сзади так пихнул ее мордой в спину, что она полетела головой вниз – опять в кусты.

Андрей стал ее поднимать, но она попросила его немного подождать.

Она хотела немного отдышаться.

– Ты, мам, хоть сядь. Давай помогу. А то вниз лицом как-то…

– Нет, Андрей, дай… отойди. – Она вырвала локоть из его руки.

Таня вдруг сильно разозлилась. “Провались оно все пропадом. Эта паршивая тропа, лошади, кони, камни. На кой черт я поперлась? Катись все к чертям!” Она вспомнила тот поход с Колей и с Андрюшей – он еще не закончил школу, – поход на байдарках по Шуе Беломорской. Ту свою злость.

Тогда две недели шли дожди, и вымокло все. По вечерам они подолгу сушили у костра спальники и одежду, а капли шуршали по земле за спиной и по веткам, и казалось, что кто-то подкрадывается к тебе сзади. Под капюшон плаща забирался гнус, и она совсем не так представляла себе байдарочные походы. А им как будто и не было плохо, они – Коля и Андрей – не замечали ни дождя, ни комаров, азартно обсуждали пройденные перекаты, поклевки, протоки, проклейку дырок на стрингерах и шпангоутах. Они были в своей стихии – черные от дыма, мокрые, обросшие и белозубые в темноте.

Каждый день по несколько раз перед каждым перекатом ее высаживали,

“чтобы облегчить лодку”. Затем они уплывали, яростно, со скрежетом отталкиваясь веслами от камней, вниз по порогам, а она искала себе путь в тайге по берегу. Река изгибалась, и ей приходилось иногда делать большой крюк, переваливаясь через валежины, оступаясь на неверных, поросших осокой кочках, пока, промокшая до нитки, она не находила их под перекатом. И один раз она не выдержала… Продираться целыми днями сквозь весь этот бурелом, оскальзываться на мшистых колодинах, прыгать через болотистые ручьи…

“Пропади все пропадом! Какого черта меня понесло за ними!” Она шла по лесу и почти кричала, голос переходил на плач. Они прибежали – испуганные, запыхавшиеся. Успокаивали, говорили хорошие слова.

Андрюша сказал, что она самая героическая мама на свете. И все прошло.

Все быстро прошло и сейчас. Андрей терпеливо сидел на корточках рядом, гладил ее по куртке и курил.

Она вспомнила еще, как в конце того похода Коля побежал с байдарочным тюком за вагоном, когда подали поезд на станции

Сосновец, как он заторопился и вдруг упал прямо на гравий железнодорожного пути. Несколько мгновений лежал совсем неподвижно, а она освобождалась от лямок своего рюкзака, чтобы помочь ему. Потом он медленно поднялся сам, с каким-то странным выражением на лице, пьяно покачиваясь, добежал до двери, забросил тюки внутрь. Он так изменился потом. И долго еще повторял с удивлением и горечью – сначала Андрюше и ей, а потом только ей: “Я правда потерял сознание, представляешь? Первый раз в жизни. Этот поход оказался слишком тяжелым для меня. Я уже не такой”.

Это был первый раз, когда они заметили, что он начал сдавать. Это было страшно.

– Почему ваш Калтырь меня бодает? – спросила Таня, вставая.

– Он не бодает. Он просто морду чешет об тебя.

– Почему?

– У него дерматит. Каждое лето такая канитель начинается, что все волосы на хвосте у него вылезают и морда чешется. Видишь, какой хвост? Как у крысы. Но зато он самый смиренный на кордоне. Как раз для тебя подходит.

Таня не могла увидеть хвост, хотя между елок и лиственниц проглянула маленькая луна. Она взяла повод и сказала, что немного отдохнула.

Калтырь еще толкал ее своим носом, но тропа пошла поположе, и скоро они вышли к реке. Там Андрюша и Женя курили и спорили насчет переправы, Ляля начала задремывать в седле, а Таня чесала нос своего шелудивого коня, ноги подгибались от усталости. Мерин благодарно тыкался огромной мордой ей в грудь.