Сказания о земле Русской. От Тамерлана до царя Михаила Романова - Страница 38

Таким образом, во главе всей Русской церкви стал жидовствующий митрополит. Опасность была воистину велика.

Как только Зосима сел на митрополичьем столе, он начал сейчас же теснить Геннадия; прежде всего, он потребовал от него исповедания веры. Это прямо означало, что Геннадий подозревался в неправоверии. Конечно, последний отлично понимал, кто строит против него козни, но не только не устрашился своих врагов, а, наоборот, усилил против них свою ревность. Он отказался послать Зосиме свое исповедание, объяснив, что он уже дал его по обычаю, при поставлении в архиепископский сан, и со своей стороны напоминал Зосиме, что последний обещал настаивать перед великим князем о преследовании еретиков и казни их: «Если князь великий того не обещает и не казнит этих людей, то как нам тогда срам свести со своей Земли? Вон фряги, смотри, крепость какую держат по своей вере; сказывал мне цезарский посол про Шпанского короля, как он свою Землю-то очистил». При этом Геннадий прямо указывал на государева дьяка и любимца Феодора Курицына как на корень всего зла: «От него вся беда стала; он отъявленный еретик и заступник еретиков перед государем».

Вслед за письмом к митрополиту Геннадий отправил послание и к архиереям: Ростовскому, Суздальскому, Тверскому и Пермскому; он убеждал их всех требовать безотлагательного созвания собора и самого строгого суда над еретиками ввиду того, что они держат свою ересь в тайне, а явно остаются ревностными православными. «От явного еретика человек бережется, – писал он, – а от сих еретиков как уберечься, если они зовутся христианами? Человеку разумному они не объявятся, а глупого как раз съедят».

Геннадиево послание оказало немедленно же свое действие. Зосима не мог противиться общему требованию духовенства, и собор открылся 17 октября 1490 года, хотя, по проискам митрополита, Геннадия на него не пригласили. Тем не менее собор обвинил еретиков и проклял их; часть сослали в заточение, а некоторых отправили Геннадию в Новгород, причем сам Зосима во главе собора вынужден был вынести им приговор, начинавшийся так: «Речью глаголю вам, прелестником и отступником веры Христовы, тобе, Захарию черньцю, и тобе, Гаврилу, протопопу Новгородскому, и тобе, Максиму-попу, и тобе, Денису-попу, и тобе, Василию-попу, и тобе, Макару-дьякону, и тобе, Гриди-дьяку, и тобе, Васюку-дьяку, и тобе, Самухе-дьяку, и всем вашим единомысленником, мудрствующим с вами злую вашу окаянную и проклятую ересь, что есте чинили в Великом Новогороде злая и проклятая дела неподобная: мнози от вас ругалися образу Христову и Пречистые образу, написанным на иконах, и инии от вас ругались кресту Христову, а инии от вас на многиа святыя иконы хулные речи глаголали, а инии от вас святые иконы щепляли и огнем сжигали, а инии от вас крест силолоен (крест из дерева алоэ) зубы искусали, а инии от вас святыми иконами и кресты о землю били и грязь на них метали, а инии от вас святыя иконы в лоханю метали, да иного поруганиа есте много чинили над святыми образы написанных на иконах. А инии от вас на самого Господа нашего Иисуса Христа Сына Божия и на Пречистую Его Богоматерь многиа хулы изрекли… Ино все то чинили есте по обычаю жидовскому, противясь божественному закону в вере христианстей…»

Геннадий велел посадить осужденных на лошадей лицом к хвосту в вывороченном платье и в берестовых остроконечных шлемах с надписью: «Се есть сатанино воинство». В таком виде их провезли по всему Новгороду, выставляя на позор народонаселения, и в заключение сожгли на их головах шлемы. Однако собор 1490 года нисколько не обессилил ереси в Москве, где главные жидовствующие, и в том числе митрополит, остались неоткрытыми.

Дерзость еретиков особенно усилилась, когда прошел 1492 год: на этот год падало седьмое тысячелетие со времени сотворения Земли по библейскому счислению, и многие, по суеверию, ожидали конца мира, а между тем год благополучно окончился, и все оставалось по-прежнему. «Если Христос был Мессия, – говорили еретики православным, – то почему же он не явился в славе, по вашим ожиданиям».

Но в это время на поддержку Геннадию для борьбы с жидовством выступил могущественный союзник, знаменитый игумен Волоколамского монастыря Иосиф Санин, с ранней молодости прославивший себя подвигами сурового подвижничества и не устрашившийся просить пострижения у Пафнутия Боровского, страшного старца, который, как мы говорили, имел особый дар отгадывать по лицу приближавшегося к нему человека все, что у того делается на душе.

Пафнутий, увидя павшего к его ногам юношу, узнал тотчас же, с кем имеет дело, и постриг его в тот же день. Избранный после смерти Пафнутия игуменом Боровского монастыря, Иосиф хотел ввести устав еще гораздо более строгий и когда увидел, что братия этим недовольна, то ушел в Волоколамские леса, где основал обитель с правилами строжайшего общежительного устава: он запретил женщинам всякое сношение с братией, а сам, подчиняясь этому, отказал себе в свидании с престарелой матерью. Здесь он скоро прославил себя особо трудными подвигами высшего подвижничества и, кроме того, приобрел славу как муж, знаменитый своей ученостью и начитанностью.

Видя возрастающую наглость жидовствующих и соблазнительное поведение митрополита, Иосиф решительно поднялся против него и в самых сильных выражениях написал послание к суздальскому епископу Нифонту, призывая его с остальными русскими иерархами стать на защиту православия. «В великой церкви Пречистой Богородицы, на престоле Святых Петра и Алексия сидит скверный, злобный волк в пастырской одежде, Иуда-предатель, бесам причастник, злодей, какого не было между древними еретиками и отступниками… Если не искоренится этот второй Иуда, то мало-помалу отступничество утвердится и овладеет всеми людьми. Как ученик учителя, как раб государя молю тебя: поучай все православное христианство, чтобы не приходили к этому скверному отступнику за благословением, не ели и не пили с ним». Всех обличительных посланий, или «Слов», против жидовствующих преподобный Иосиф Волоцкой написал 16; собрание их известно под именем «Просветителя», причем они написаны настолько сильно и живо, что до сих пор нельзя равнодушно читать те места «Просветителя», в которых говорится о нечестивых мнениях и действиях жидовствующих.

Приведенное выше послание Иосифа к Нифонту Суздальскому, написанное, вероятно, заодно с Геннадием, возымело свое действие. В 1494 году Зосима, отговорившись немощью, добровольно сложил с себя звание митрополита и удалился в монастырь, а на его место был поставлен Симон, игумен Троице-Сергиевой лавры.

Поставление Симона митрополитом было произведено самим великим князем Иоанном в Успенском соборе. Знаменуя, что соизволение государя дает Русской церкви первосвятителя, Иоанн торжественно повелел Симону «принять жезл пастырства и взойти на седалище старейшинства».

Тем не менее и удаление Зосимы нисколько не ослабило ереси в Москве. Искусно влияя на великого князя через дьяка Феодора Курицына и невестку Елену, к которой он как раз в то время особенно благоволил, охладев к Софии Фоминичне, жидовствующие добились назначения архимандритом новгородского Юрьева монастыря инока Кассиана, державшегося жидовства, с тем чтобы он опять поднял на ноги новгородских еретиков, сильно ослабленных деятельностью Геннадия. Скоро Юрьев монастырь сделался средоточием жидовствующих: там происходили их совещания и совершались надругания над священными предметами.

Геннадий, конечно, знал о непорядках в Юрьевом монастыре, но многого сделать не мог, так как московские еретики, а вместе с ними и бояре князья Патрикеевы, благожелатели Елены и ее сына, настраивали великого князя, постоянно нуждавшегося в земле для раздачи ее военно-служилому сословию в виде поместий, отнять часть новгородских архиепископских земель для боярских детей.

Тем не менее Геннадий продолжал, насколько мог, свою борьбу с жидовством. Сознавая при этом, что с ним надо бороться не только наказанием, но и убеждением, и что для этого нужны просвещенные священники, он первый начал говорить о необходимости училищ для духовных, созданных в Древней Руси святым Владимиром и Ярославом и исчезнувших при страшном татарском иге. «Бил я челом, – писал он митрополиту Симону, – государю великому князю, чтобы велел училища устроить; ведь я своему государю напоминаю для его же чести и спасения, а нам бы простор был: когда приведут ко мне ставленника[9], грамотного, то велю ему ектенью выучить, да и ставлю его и отпускаю тотчас же, научив, как божественную службу совершать. Но вот приведут ко мне мужика, я велю ему Апостол дать читать, а он и ступить не умеет; велю дать Псалтырь – он и по тому едва бредет; я ему откажу, а они кричат: «Земля, господине, такая, не можем добыть человека, чтобы грамоте умел»; но ведь это всей Земле позор, будто нет в Земле человека, кого бы можно в попы поставить!.. Для того-то я и бью челом государю, чтобы велел училища устроить: его разумом и грозою, а твоим благословением это дело исправится…»