Сказания о Русской земле. Книга 3 - Страница 6

Между тем Саип-Гирей быстро двигался, но не смог взять Зарайска благодаря храброй защите воеводы Нестора Глебова; хан подошел к Оке 30 июля 1541 года и, готовясь к переправе, открыл огонь из пищалей и пушек. Встретя, однако, сильный отпор и видя огромное количество русских, он со стыдом побежал назад, выразив свой гнев Семену Вельскому, обещавшему ему легкий успех, и оставив в наших руках часть турецких пушек. Это были первые взятые нами турецкие орудия, которые в последующих столетиях русские доблестные войска брали в огромном количестве.

После отступления татары подошли к городу Пронску; Саип-Гирей обступил его и хотел непременно взять. Но в Пронске начальствовал храбрый Василий Жулебин. Он с презрением отверг предложение сдаться, а для защиты города вооружил всех граждан и женщин.

Видя непреклонную решимость Жулебина защищаться и узнав о приближении высланных для преследования татар князей Микулинского и Серебряного, Саип побежал дальше.

Конечно, вся Москва радостно встретила весть о поспешном бегстве крымцев, и малолетний великий князь щедрой рукой сыпал милости воеводам и ратным людям.

Светлые дни, наступившие после перехода власти в руки Ивана Вельского и митрополита Иосафа, продолжались недолго. Скоро против них составился заговор во главе с Иваном Шуйским, которому Вельский не только оставил свободу, но даже дал воеводство во Владимире. Здесь Шуйский вступил в сношения со многими боярскими детьми и со своими сторонниками, которых особенно много было среди новгородцев, так как в Новгороде в последние дни его вольности сидел приглашенный его жителями князь Шуйский-Гребенка, почему потомки этих вольных новгородцев и сохранили особую преданность роду Шуйских. И вот, собрав 300 надежных всадников, Иван Шуйский поручил их своему сыну Петру, который ночью 3 января 1542 года внезапно появился в Кремле, произведя там ужасную тревогу; заговорщики схватили Ивана Вельского и посадили его в тюрьму, а также и верных его друзей Хабарова и князя Щенятева, взятого в самой палате государя. Митрополит Иосаф был разбужен камнями, которые стали кидать в его келью; он бежал во дворец и хотел спрятаться в спальне великого князя; но наглые заговорщики ворвались и сюда, приведя в ужас Иоанна, после чего Иосаф был увезен в Троицкое подворье, где его чуть не убили новгородцы; затем он был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь. Вельский был тоже сослан на Белоозеро и через 3 месяца умерщвлен по приказанию Шуйского; на место же Иосафа был поставлен Новгородский владыка, уже знакомый нам архиепископ Макарий.

Иван Шуйский, вернувшись вторично ко власти, недолго пользовался ею, так как скоро сильно заболел; важнейшим из дел, совершенных за это время, было заключение нового перемирия с Литвой на семь лет, с 1542 по 1549 год.

Власть от заболевшего Ивана Шуйского перешла к трем его родственникам, князьям Ивану и Андрею Михайловичам Шуйским и Феод ору Ивановичу Скопину-Шуйскому, людям корыстным и властолюбивым, причем особой властностью отличался князь Андрей Шуйский.

Этим новым временщикам, конечно, должны были быть крайне неприятны все люди, к которым имел склонность подрастающий государь; и вот 9 сентября 1543 года они вместе с другими своими приспешниками стали нападать в думе в присутствии великого князя и митрополита на любимца Иоаннова Феодора Семеновича Воронцова, обвиняя его во многих преступлениях; затем они вскочили, как неистовые, силою вытащили его в другую комнату, стали там мучить и хотели тут же убить. Взволнованный государь просил митрополита спасти несчастного, и только благодаря настоянию святителя и бояр Морозовых Шуйские, как бы из милости к Иоанну, обещали оставить Воронцову жизнь, но били его, а затем заключили в тюрьму. Иоанн просил их вторично, если нельзя оставить его любимца в Москве, то хоть послать на службу в Коломну, но государя не послушали, и Воронцов был сослан в Кострому; эти переговоры за Воронцова вел от имени великого князя митрополит Макарий, причем ему пришлось вынести от Шуйских немало оскорблений; один из их сторонников, Фома Головин, споря с Макарием, в знак презрения даже наступил ему на мантию и изодрал ее ногами.

Торжество Шуйских продолжалось после этого возмутительного насилия над Воронцовым, совершенного с полным пренебрежением к личности государя, до 29 декабря 1543 года. В этот день Иоанн, еще не достигший 14-летнего возраста, встал во время заседания думы и, неожиданно для всех, твердым и властным голосом начал перечислять вины и беззакония временщиков, захвативших власть, а затем приказал схватить главнейшего из виновных – князя Андрея Шуйского – и передать его в руки псарям, чтобы отвести в тюрьму. Но псари переусердствовали и по дороге убили Шуйского. Его же сообщников, Феодора Скопина, Фому Головина и других, разослали по разным местам.

«С той поры, – говорит летописец, – начали бояре от государя страх иметь и послушание».

Конечно, Иоанн, умный и впечатлительный от природы ребенок, оставленный после смерти матери без всякого призора и постоянно оскорбляемый в своих лучших чувствах, должен был уже с самого раннего детства задумываться над своим положением: во время приема послов и при других торжественных случаях ему оказывались величайшие почести, но в обыденной обстановке он видел, что бояре, оказывавшие ему такое почтение при народе, обращались с ним в высшей степени пренебрежительно. Рано выучившись грамоте и проявив к ней большие способности, государь, по-видимому, уже с детства стал охотно читать Священное Писание, русские летописи, Римскую историю, Творения Святых Отцов и с жадностью искал в них ответы на мучивший его вопрос о том, что же собственно такое государь великой державы, какие его права и как к нему должны относиться другие люди?

Конечно, он задавал эти вопросы и окружавшим его боярам, захватившим власть в свои руки; они же вместо того, чтобы стараться воспитывать в своем повелителе те душевные свойства, которые столь необходимы правителям, и посвящать его в трудное дело устроения государства, как это делали старые доблестные московские бояре времен Димитрия Иоанновича Донского, старались, наоборот, отвлечь его внимание в другую сторону и потакали развитию в нем любви ко всякого рода забавам, не исключая и самых жестоких. «Егда же начал приходити в возраст, аки лет в дванадесять, – говорит про малолетство Иоанна его современник князь Андрей Курбский, – начал первее бессловесных (животных) крови проливати, с стермнин высоких мечуще их (…с крылец або с теремов), також и иные многия неподобныя дела творити…». Когда же Иоанн приблизился к 15-му году, продолжает Курбский, то принялся и за людей. Собрав вокруг себя толпу знатных детей-подростков, он начал с ними носиться верхами на конях по площадям и улицам «и всенародных человеков, мужей и жен, бити и грабити, скачуще и бегающе всюду неблагочинне. И воистину дела разбойническия самыя творяше и иныя злыя исполняше, их же не токмо глаголати излишно, но и срамно…». Ласкатели же все это на свою беду восхваляли, говоря: «О! Храбр будет этот царь и мужественен!» Таково было боярское воспитание.

Разумеется, оно вместе с чувством глубокой обиды за наносимые оскорбления как ему, так и памяти родителей должно было развить в Иоанне большую сердечную жесткость и неуважение к человеческой личности; внезапные же и страшные потрясения, которым Иоанн стал подвергаться смолоду, когда от него насильно отторгали преданных ему лиц, причем, как мы видели, врывались для этого даже ночью в его покои, несомненно, должны были развить в нем крайнюю подозрительность и чрезвычайную раздражительность и гневливость, тем более что и по природе своей он отличался большой впечатлительностью.

С падением Шуйского власть перешла в руки князей Михаила и Юрия Глинских, родных дядей государя, людей так же неспособных к государственным делам, но тоже корыстных и жестоких. Под их влиянием последовала опала князей Кубенских, Петра Шуйского, Александра Горбатого, князя Палецкого и других.