Сказания о нартах - Страница 2

Сфера ее активности — не узкий круг любовных и семейных отношений, вся жизнь народа в целом. Можно мыслить нартов без любого из героев, даже главнейших, но нельзя их мыслить без Шатаны. Не этим ли объясняется, что нигде в эпосе мы не находим никаких указаний или намеков на смерть Шатаны? Она — бессмертна, или, точнее, она жива до тех пор, пока живет весь нартовский народ.

Шатана — истинная мать народа, центр и средоточие нартовского мира. К ней сходятся все нити. Без ее участия и совета не обходится ни одно знаменательное событие. Это она взрастила нартам двух славнейших героев — Сослана и Батраза, не будучи им кровной матерью. Это она — мудрая и вещая — выручает их в труднейшие минуты. Это она открывает им свой гостеприимный чертог, когда их постигает голод. Щедрость Шатаны и изобилие ее стола вошли в поговорку: «Не феин — Шатана» — «наша хозяйка — Шатана», это — высшая похвала женщине в устах осетина.

Шатана — могущественная чародейка. Она может вызывать снег и бурю, понимать язык птиц, может по желанию принимать вид старухи или молодой обольстительной женщины; взглянув в свое «небесное зеркало» (арвы ай-дæн), она видит все, что происходит на свете, и т. д.

Доказывать, что образ Шатаны идет от матриархата — значит ломиться в открытую дверь. Черты матриархата рассеяны в изобилии во всех древних эпосах: в Калевале, Ирландских сагах, Эдде. Но наличие именно в осетинском эпосе такой монументальной женской фигуры, как Шатана, имеет особый исторический смысл. Дело в том, что предки осетин, аланы, были одним из сарматских племен. А сарматы, по свидетельству античных авторов, выделялись среди других народов яркими чертами матриархата и высоким общественным положением женщины[2]. Псевдо-Скилак называет их gunaikokratumenoi «управляемые женщинами». Мы не ошибемся, если скажем, что, с точки зрения социальной типологии, аланская Шатана — родная сестра сарматской царицы Амаги (Полиен), скифской Томирис (Геродот), массагетской Зарины (Ктесий).

Рассудительность, выдержка, находчивость в минуту опасности — таковы отличительные черты старшего из нартов — Урызмага. В щедрости и хлебосольстве он под стать своей супруге. Отношения их друг к другу проникнуты неизменной любовью и заботой.

Как Урызмаг, так в особенности Шатана, выступают эпизодически во всех циклах. Каждый такой эпизод вносит новый штрих в их характеристику и в совокупности они создают образы высокой художественной силы, цельности и полноты. В ряде сюжетов Шатана и Урызмаг являются центральными фигурами, и это дает право говорить об особом цикле этой знаменитой супружеской пары.

Сказание об Урызмаге и Шатане — это сильно затемненный, обросший позднейшими наслоениями миф о первой человеческой или божественной паре.

Миф об Урызмаге и Шатане вводит нас в круг изначальных теогонических, антропогонических и этногонических мифов. Это подтверждается тем, что с рождением Шатаны связано также рождение первого коня и первой собаки. В самом деле, выражения «старший из коней» (бæхты хистæр) и «старший из псов» (куиты хистæр) нельзя понимать иначе, как «родоначальник коней» и «родоначальник псов». Для мифологических представления совершенно обычно и в порядке вещей, что первый земной конь произошел от небесного коня, а первая земная собака — от небесной собаки. Народ-коневод, пастух, охотник и воин, каким мы знаем древних алан и нартов, должен был изо всех домашних животных ценить и любить всего больше коня и собаку. Не удивительно, что именно их он ввел в свой антропогонический миф[3].

С личностью первой и лучшей из женщин Шатаны связывается также появление первого и лучшего из напитков, пива, любимого напитка осетин-алан. Этнографические и лингвистические данные указывают на древность и исключительную распространенность культуры пива у осетин. Осетинское жлутон «сказочная пища или напиток» означало первоначально «пиво особой варки» и родственно северогерманскому названию пива alut (ср. английское ale, фин. olut).

Едва ли мы ошибемся поэтому, если выразим убеждение, что в цикле Шатаны и Урызмага, за бытовой сюжетикой, скрывается старое мифологическое зерно — древняя этногоническая и теогоническая легенда. При этом образ Шатаны и роль, какую она играет во всем эпосе, позволяют утверждать, что легенда эта возникла в условиях еще не изжитого матриархального мировоззрения. Последнее обстоятельство может служить некоторым отправным пунктом для датировки данного цикла. Многие исследователи отмечают существование несомненной связи между тотемизмом и матриархатом. Во всяком случае, последний не моложе первого. И если цикл Уархага а его тотемическим ядром мы относим к первой половине I тысячелетия до н. э., то вряд ли более новым можно считать первоначальное мифологическое ядро цикла Урузмага и Шатаны.

Существовала ли какая-либо исконная связь между первым и вторым циклом? Это для нас не очевидно. Преемственность поколений Уархаг — Ахсартаг — Урузмаг как будто говорит о связи, но эта преемственность могла быть присочинена впоследствии в порядке «генеалогической циклизации».

За время своего долгого бытования в устах народа нартовские сюжеты претерпели, разумеется, немало изменений и вариаций, из которых многие безвозвратно для нас утеряны. Если бы у осетин-алан была старая письменность, которая зафиксировала бы нартовские сказания на разных этапах их истории, мы имели бы интереснейший материал для суждения об эволюции эпических мотивов и сюжетов. Сейчас этого материала у нас нет.

Случается, однако, что версии, не сохранившиеся у данного народа, бывают обнаружены у его соседей, к которым они в свое время попали в порядке обычной миграции фольклорных сюжетов. Для цикла Шатаны мы имеем, к счастью, такой именно случай. Подобно тому, как Геродот сохранил нам многие сюжеты нартовского эпоса в скифских обычаях и преданиях V века до н. э., так армянский историк Моисей Хоренский в записанных им легендах об аланской царевне Сатеник зафиксировал несколько сюжетов, в которых можно опознать видоизменения нартовских сюжетов из цикла Шатаны.

В цикле Шатаны и Урузмага есть еще несколько сюжетов и мотивов, которых мы можем коснуться лишь вскользь.

Сюжет о герое, погибающем в юности и возвращающемся из загробного мира к своему отцу, чтобы совершить с ним чудесные подвиги и затем вернуться в царство смерти, принадлежит к числу весьма популярных в нашем эпосе. Он встречается также в цикле Тотрадза.

Приключение Урузмага в пещере у циклопа относится к разряду странствующих сюжетов широчайшего распространения. Древность этого сюжета засвидетельствована Гомеровским рассказом об Одиссее и Полифеме (Одиссея, песнь IX). Подобно мифам о Прометее и Аргонавтах этот сюжет относится к числу тех, которые особо тесно связывают античную Элладу с Кавказом.

Сказания о циклопе, помимо осетин, засвидетельствованы у мегрелов[4], кабардинцев[5], дагестанцев[6], чеченцев[7]. Кроме того, «мотив Полифема» известен у многих европейских народов. Кавказские варианты стоят несравненно ближе к греческому, чем европейские. Сравнительному разбору этих сказаний посвящена работа В. Миллера «Кавказские сказания о циклопах»[8].

Изобретение пива послужило сюжетом эпической песни не только у осетин. Этому знаменательному событию посвящена почти целиком 20-я руна Калевалы[9]. Капо (или Осмотар), дочь Калевы, родоначальника финских героев, является первой женщиной, сварившей пиво из ячменя и солода с примесью меда.

Как ни мало общего, по первому взгляду, между глубоко человечным, реальным образом нартовской Шатаны и туманно-мифическим образом финской Капо, оба они идут, несомненно, из одного источника — из древнейших мифов о происхождении стихий, богов и людей. Таков материал цикла Шатаны и Урузмага.