Сказания и легенды - Страница 2

Страбон (63 г. ст. э. — 23 г. н. э.) настоятельно утверждает, что миф о Прометее подвергся миграции из Колхиды в Индию, так как описатели походов Александра Македонского старались как можно грандиознее представить масштаб завоеванных земель и искусственно распространили его вплоть до Гиндукуша. В XV книге описания Индии читаем: «Эту сказку подтверждают и рассказами о Кавказе и Прометее; ибо и это предание перенесли сюда из Понта по ничтожному поводу…» В то же время Страбон хорошо знает, что Кавказские горы и связанные с ними сказания о прикованном герое находятся в Колхиде, на побережье Эвксинского понта, или Черного моря, а «ведь эллины называли Кавказом именно эти горы, отстающие от Индии более, чем на тридцать тысяч стадиев, и к ним приурочили миф о скованном Прометее»[5].

Античная традиция продолжала существовать и в Европе новых веков. Как Прометей, так и Амирани часто признавались реальными личностями и им приписывали черты героев, предпринявших первые шаги к цивилизации. В отношении Прометея характерны слова Э. Кенфлера, которые в найденной нами рукописи русского перевода, сделанного в 1724 году, читаются так: «Должна сия фабула, как и все другие, историческую истину ко основанию иметь, которая многими прибавками изукрашена». За таким искусственным «изукрашением» и художественной переработкой автор видит образованного кавказца, который вместе с огнем принес людям и астрономические знания: «Некоторые думают, что Прометей был особливо разумный человек и диковинных звезд смотритель, который жил на горе Кавказа. Он с великим прилежанием старался узнать течение планет и других звезд, и что он первый был, который Ассирии астрономическую науку сообщил и который особливо также приметил, что гром и молния под ним из облаков происходили и как огонь от солнечных лучей зажигался»[6].

В краткой вступительной статье мы, разумеется, не имеем возможности исчерпывающе показать воззрения античных и европейских ученых о грузино-греческих двойниках. Весьма существенно, например, заключение А. Эрмана о том, что связанный с Амирани обычай кузнецов — в страстной четверг, не произнеся ни слова, ударить молотом по наковальне — старее мифа о Прометее[7], или соображение В. Мангардта о возможной связи наказанного грузинского исполина с помещенным в Масискую пещеру демоническим Артаваздом и с прикованным азиатским Дахаком[8]. Очень интересные соображения об Амирани высказаны в трудах Гюбшмана, Преллера. Крона, Карста, Ольрика, Дира, Блайхштайнера, Ангольма, Едлички, Иштвановича, Тренчини-Валдапфеля, Ланга, Стивенсона, Мередит-Оуэнса и других европейцев. Большую лепту в амиранологию внесли ученые А. Веселовский, В. Миллер, Г. Потанин, А. Хаханашвили, а из советских исследователей Н. Я. Марр, И. А. Джавахишвили, К. С. Кекелидзе, Ш. И. Нуцубидзе, П. Ингороква, С. А, Джанашна, А. Барамидзе, Н. Нусинов, В. Абаев, Г. Меликишвили, К. Сихарулидзе, Е. Вирсаладзе, А. Глонти, Г. Калоев, В. Жирмунский, Е. Мелетинский, В. Евсеев, С. Каухчишвили, Д. Шенгелая, И. Шенгелия, А. Урушадзе и другие. В последнее время постепенно множатся штудии по амиранологии как у нас, так и за границей.

Довольно оживленные мифологические и фольклорные изыскания ведут английские грузинологи, о чем свидетельствует изданное в 1958 году в Лондоне произведение Мосе Хонели «Амиран-Дареджаниани» в переводе Р. Стивенсона, снабженное обширным вступительным очерком, объемистая рецензия Д. М. Ланга и Мередит-Оуэнса об этом переводе, носящая несколько полемический оттенок[9], а также достойная внимания статья Д. Ланга по поводу нашей монографии «Амираниани», напечатанная в журнале «Folklore» (London, Spring, 1962, Vol. 73).

В настоящее время образ прикованного Амирани, сложившийся в колхско-иберийском мире, представляет самую древнюю и в то же время самую актуальную проблему исторической фольклористики и мифологии. В разработке ее участвуют не только грузинологи или кавказоведы, но и исследователи античной культуры и ориенталисты. Помещенные в нашем сборнике записи помогут заинтересован ному читателю познакомиться с главными версиями сказания: восточногрузинской (Иберийской) и западногрузинской (Колхидской) версиями, между которыми имеются заметные и значительные расхождения как в содержании, так и в отношении художественной формы. Основная форма сказания об Амирани — проза со стихами, где первичное ядро прозаическое, а стихи возникли на почве традиции синкретического исполнения[10].

Любовно-трагические приключения Абесалома и Этери представляют собой новую ступень в развитии древнегрузинского эпоса. Если сказание об Амирани является образцом героического эпоса, то Этериани — это классический памятник любовного эпоса или народного романа. По насыщенности общечеловеческими гуманистическими идеями «Этериани» занимает в грузинской устной словесности второе место после «Амираниани». Этот роман, отображающий большую человеческую трагедию, всегда пользовался в Грузии огромной популярностью. Наряду с яркими картинами социальных взаимоотношений в нем с необычайным мастерством даны образы влюбленных юноши и девушки, принадлежащих к различным общественным кругам, а также образ демонического Мурмана. Для «Этериани» характерны напряженность сюжета, яркие высокохудожественные эпические образы и богатая поэтическая речь. В течение многих столетий грузин затаив дыхание слушал и глубоко переживал трагическую судьбу этих молодых людей. В чарующем повествовании немалая роль принадлежит и злым силам в лице Мурмана и мачехи. Сказание это — обширное социальное полотно, на котором характерными для народного эпоса красками нарисованы образы главы государства — царя, царевича Абесалома и царицы-матери, которой сын доверяет свои сокровенные душевные тайны; прекраснейшей Этери, наделенной высокими моральными качествами, а также мстительного и коварного Мурмана-визиря, назойливой мачехи, добрых родителей девушки Этери, сестер, беззаветно преданных своему брату; умной старухи, недобрых духов, сеющих вокруг зло, и других персонажей. Весь сюжет сказания динамичен и напряжен. Каждый герой, выточенный с античным совершенством, наделен безупречно достоверными внутренними и внешними чертами. Женщина или мужчина, независимо от того, являются ли они олицетворением добра или зла, заботятся ли о ближнем своем или влюблены в себя, — воспроизведены с исключительной полнотой. Трудно что-нибудь прибавить к краскам, которыми написаны юноша Абесалом, прекрасная Этери или демонический Мурман-визирь. Говоря об этом, мы имеем в виду не только те немногие варианты, которые помещены в настоящем сборнике, а полный свод сказаний, собранный фольклористами на протяжении более чем ста лет[11].

Многочисленные варианты дают нам полную возможность определить общественный строй и обрисовать эпоху, в которых сложилась поэма «Этериани». Правда, в фольклорных записях мы найдем мотивы, эпизоды, отразившие позднефеодальные и крепостнические взаимоотношения, но историческое изучение социальной среды произведения в целом дает возможность распознать, что в нем является древним и первоначальным, а что напластовано позже, в результате импровизации сказителей.

Рассмотрим в первую очередь взаимоотношения главных героев Абесалома — Этери и Абесалома — Мурмана. Более ярко здесь очерчена социальная среда, окружающая влюбленных. Абесалом стоит на самой вершине иерархической лестницы феодального общества: он — царевич, следовательно, принадлежит к самому высокому слою феодальной аристократии не только по своему положению, но и по образованию, воспитанию, знанию, этикету. На противоположном полюсе находится прекрасная Этери, дочь крестьянина, познавшая повседневный тяжелый труд. А какое положение занимает в обществе разрушитель чужого счастья Мурман, представляющий самый темный угол этого любовного треугольника? В сказаниях Мурман наделен разными эпитетами. В большинстве вариантов он — вассал Абесалома, его подчиненный, исполняющий желания царевича и неотлучно находящийся при нем. Но этот вассал в то же время не лишен вовсе независимости. Он имеет собственное владение феодального типа — крепость с башней, которую зовут Хрустальной и куда нелегко проникнуть.