Сказание о ночном цветке (СИ) - Страница 35

— Нет, Бонфаер, пожалуйста…

— Заткнись! — Бонфаер взял брата за одежду и поднял над собой. — Я ненавижу тебя! Ненавижу его! — он кинул его в другой конец комнаты, а затем снова пошел к нему. Всё, что находилось рядом с ним, мигом загоралось. — Посмотри, что они сделали со мной, посмотри! Они превратили меня в чудовище, и всё из-за тебя…

Обсидиан встал, держась за сломанный столик. Чувствуя, как в глазах стоят слезы, он остался стоять там, словно беззащитная жертва. Бонфаер снова подошел к нему и сомкнул свои руки на шее брата. Обсидиан стал задыхаться, а потом поднял свои руки к его голове. Глаза темного принца загорелись фиолетовым светом, и он стал говорить:

— Властью тьмы…

— Стой… Что ты делаешь… — Бонфаер почувствовал, как приступ злости сменился отчаянием. — Нет, Обсидиан, не надо! — к его глазам подступили слезы.

— Гипноза и разума… — Обсидиан говорил всё это, стараясь держать свои трясущиеся руки прямо, но глаза предательски блестели от слез.

— Обсидиан, не надо… — Бонфаер стал ощущать, как воспоминания одно за другим покидают его голову. — Ты не должен этого делать…! Ты ведь не можешь так со мной поступить! — Огонь вокруг стал медленно затихать.

— Я приказываю, — Голос дрожал, а сердце сжималось от боли, но Обсидиан не прекращал говорить. Он чувствовал, как его сердце словно сжимает невидимая рука.

— Обсидиан… Прошу тебя, — начал говорить юноша с веснушками, забывая свое собственное имя. — Остановись…

— Чтобы ваши воспоминания… Стали моими … — последние слова не хотели произноситься, так как мешал огромный ком в горле и боль в сердце. Обсидиан и… Его брат сидели на коленях. Обняв его за плечи, Обсидиан чувствовал огромную, неимоверную утрату частицы себя. А потом красноволосый юноша заговорил тихим голосом:

— Что произошло… Я… ничего не помню… — он посмотрел на Обсидиана глазами, полными слез.

— Всё будет хорошо… Май, скоро всё будет хорошо…

***

Рыжеволосый, лежа на мягком и пушистом мхе, смотрел на небо. От огня вверх поднималось множество искр, растворяясь в ночной мгле. Где-то там, в просторах величайшей галактики находится Сириус, место, которое раньше было его домом. Рыжеволосый старался не забывать о том, что он должен найти Пирита, зная, что только отец девушки — это единственный из живых существ, кого боится Обсидиан. Не считая собственного отца.

— Прошло уже больше, чем полгода, но я так и не приблизился к нему ни на шаг, — пробормотал вслух юноша, наблюдая за звездами, — Черт, словно я что-то упускаю из вида! Но что? — молодой парень старался найти ответы в ночном небе. — Если Офельвении не существует, то и его дома, в котором он жил, тоже нет… Из кармана штанов юноши выпал старый кусочек пергамента, который когда-то нашла Амалия у себя в комнате, когда вор украл дневник — Бонфаер задумался. Он был на сто процентов уверен том, что текст написан невидимыми чернилами. Он быстро собрал вокруг сухих веток, сделал костер, и стал рассматривать пергамент.

— Что же, возможно это будет глупо, но попробовать стоит… Jafir… — произнес молодой парень и охнул. На кусочке пергамента яркими буквами стали появляться числа, обозначающие широту и долготу. Внизу законным почерком было написано: «Дом Амалии». — Координаты? — только и произнес Бонфаер, достав карту. Он стал отмерять по появившимся числам точки и попал в середину опушки какого-то леса. Он достал карту Офельвении, на который были заметки Обсидиана и положил её поверх свои заметок. — Сошлось… Это действительно то место. Ну, странный вор, спасибо тебе! — прокричал огненный маг, от чего по лесу раздалось эхо.

Ледяной ветер щипал всё лицо. Со временем, в потрескавшихся от морозов щеках стали появляться капельки крови. Хассельоу вместе со своей, теперь же, единственной дочерью — Плавни, шли позади Амалии и Обсидиана, не говоря ни слова с тех пор, как все они прибыли в Фроузвил. Путешественники шли по холодной, фроузвильской пустыне уже почти третьи, как им казалось, сутки. За то время они смогли поймать двух зайцев и трех маленьких, шарообразных птичек, напоминающих сероватых киви. С тех пор, как они начали движение по миру снегов и северного сияния, им не встретилась ни одна деревушка, ни один городок, который мог бы стать им спасительным маяком. Ночевали герои под живым небом, сияние которого могло предсказать твою судьбу, как его назвал принц. Ну, у людей это сияние проще названо — северное. Герои спали под толстым слоем снега, который укрывал их от ночных метелей и диких зверей. Раздобыть в этой пустыне огонь было очень сложным действием, так как во всей округе не было ни одной веточки, ни одного деревца, которые могли бы послужить хворостом. Легче же всех холодный климат переносила Амалия, потому что, как поведал ей Обсидиан — тейтарицы обладали хорошим иммунитетом к холоду за счет того, что часть их силы была очень связана с данной стихией. Девушка также не выговаривала ни слова с тех самых пор, как услышала ответы на свои вопросы. Слишком о многом нужно было теперь подумать. Единственный, кто говорил — был темный принц. Он шел впереди всех и указывал путь, куда, по его мнению, лучше всего стоит пойти, чтобы отыскать обитель местных жителей.

Плавни, еле-еле передвигая ноги сквозь толстый слой снега, внезапно упала на колени, выдохнув:

— Я больше не могу, — она подняла голубые глаза, осматривая всех, — пожалуйста, оставьте меня здесь, всё равно я умру либо сегодня, либо завтра. Зачем вам этот груз?

— Плая, — отец присел перед ней на корточки. Он приложил свои руки к её холодному лицу, тихо произнося, — ты должна идти вперед не смотря ни на что. Я ведь знаю, что причина не в холоде. Так? — Хассельоу внимательно вглядывался в красные от наступающих слезинок глаза дочери. Он знал, что Плавни ни за что на свете не покажет никому своих слёз. Вот хоть какая трагедия случиться с ней — а не покажет! Привыкла, что мир вокруг не любит слабых, не любит тех, кого можно запросто сломать. — Значит руки в ноги и иди вперед, по холоду, по снегу, по любым погодным условиям… Не думаю, что Кая хотела, чтобы мы с тобой опустили головы после её ухода. Поняла меня?

— Да, папа, поняла. Руки в ноги и вперёд! — Она улыбнулась Шкафу, который, поддерживая дочь, помогал ей встать и идти дальше. Амалия наблюдала за этой сценой с особым участием. Она также с болью в сердце переносила этот груз утраты её подруги, которую она так скоро потеряла. Но Клэнк был прав — Каолин не хотела бы, чтобы после её ухода они остановили свой путь. Правда, со временем Амалия потеряла смысл этого путешествия. Для неё каждый шаг был равен миллиону таких шагов. Такое бывает, когда начинаешь терять счет времени под гнётом печали.

— Господи… — прошептал внезапно Обсидиан, резко остановившись. Его золотые глаза были прикованы к какому-то сероватому холмику, торчащему из большого слоя снега. Девушка хотела посмотреть, что это такое, но принц остановил её рукой, сказав, чтобы она оставалась на месте, а в лучшем случае — отвернулась. Он подошел к этому холмику, и аккуратно разгреб белоснежную пелену, покрывающую его. Постепенно стали у холмика появляться очертания головы, закрытой платком. Потом тело, одетое в старое тряпье с потертым мехом, а на руках этой девушки был посиневший младенец. Девушка была босая, поэтому на её синих ногах виднелась засохшая кровь. Замороженные мать и ребенок, возможно, также искали деревню или город, чтобы укрыться от холода. Но зима слишком беспощадная к теплой крови.

— Может, мы сможем им как-нибудь помочь? — тихо произнесла ошарашенная Амалия.

— Нет, тут бессильна любая магия — сердце и мозг уже давно погибли от холода. — Ответил ей Обсидиан. — Лучше бы нам ускорить свой шаг, так как где-то здесь в одном дне пути находится деревушка, откуда они пришли.