Сказ про Иванушку-дурачка. Закомурища тридцать третья (СИ) - Страница 7
Так они все мчались уже целых тринадцать минутищ, как вдруг впереди показался всадник в сверкающих бехтерце и шеломе и на белом коне, стремительно мчащемся навстречу. А лесная стезя-то однополосная, не разминуться! А бехтерец и шелом так и сверкают, так и сверкают на солнце! Ёклмнэ-э-э! Причем несущиеся навстречу конь со всадником – оба огромадного, прямо-таки богатырского роста! Бо́ско* несутся навстречу ка... ка... ковылькаде, не остановить! Скок, скок, бух, бух и ешто скокобубух! Ё-моё, и ешто скоко энтих скокобубухов! И кто же кому уступит стезю? Дедушка с Иванушкой зе́хнули* в окошко, впали в оцепенение и зажмурили очи, ожидая неминучего ДТП и прочих заморочек, ик, ик!
Однако ДТП не произошло: богатырь коня на скаку остановил – бубух! Туша богатырского коня по брюхо ушла в землю, ступни всадника воткнулись туда-сь же. Поднялось колоссальное облако аспидной едкой пыли.
Дедушкина ковылькада – бу-бух! – тут же тожде остановилась, подняв свое колоссальное облако аспидной едкой пыли. Потрясающе: все существа мужеского пола, коих немало было среди похрустов, громко заматерились, но дисциплинированно остановились. И все существа женского пола – тоежь. А калды́* пыль начала раз... раз... рассеиваться и появилась какая-то видимость, дедонька встал с табурета, высунулся из окошка избы и закричал богатырю:
– Кхе-кхе! Эй, ты, богатырь, сам с волдырь! Ишь, проезд загородил, понимаешь! Прочь с дороги, однозначно!
Богатырь попытался было выпростаться вместе с конем из земли, потерпел неудачу и вежливо объяснил:
– Не могу, кхо-кхо! Мой добрый коняшка – он ножки в земле увязи́л!* И я тожде!
– Ёшкин кот! А ты кто таков, щобы мне перечить, попавшись навстречу?
– Ой, не серчай, незнакомушка, будь уж так добр! Я тебе не перечу, попавшись навстречу, добродумчивый дедушка! И в мыслях не было перечить, попавшись навстречу старшему по возрасту!
– Да?
– Да, доброжизненный дедушка!
– Г-хм! Вижу, що ты, добрый человек, – кажись, добрый человек! Но всё же, ежели ты добрый человек, скажи: кто ты таков, добрый человек, ёшкин кот? Да щоб однозначно, понимаешь! – и дедушка хлестко щелкнул пальцами, сгорая от нетерпения.
– Я, понимаешь, – Добрыня Никитич, однозначно! Я – человек! И я – добрый! А с энтой секунды – особенно! Возможно, ты слыхал про меня, добропамятный дедушка?
– Возможно, возможно, для меня нет ничего невозможного!
– Так ты шо, действительно про меня, доброрадный, слыхал? Ну ты, дедушка, прелесть, ващще!
– Да, я – ващще... Ващще... А-а-а, я вспомнил, вспомнил! А я – Ващще Премудрый! Я, понимаешь, – бессмертный, бесконечнозначно! Слыхал про меня, однозначно?
– А-а-а, слыхал, слыхал, и многаждызначно! Как же, как же, ведомо мне твое доброславное имя!
– Откудова, ёшкин кот?
– В доброзвучном «Сказе про Иванушку-дурачка» читал!
– Г-хм! Кхо-кхо! К-хм! Так ты еще и читать умеешь?
– А то! Читать, писать и считать! И играть в шахматы: чпок, чпок, чпок, чпок!
– Г-хм, эвто любопытно! А я, понимаешь, тожде шахматист! Я тожде люблю чпок, чпок! Да куды эвто ты так спешишь, вежда Добрыня Никитич?
– Ищу друга – добромужественного Илью Муромца! Треба ему срочно помочь!
– Какой ты добруша!
– Да, аз добры́ш! Доброконный Илья Муромец гонится тенчас* за недоброжизненным Соловьем-разбойником, так треба свернуть шею энтому, понимаешь, разбойнику, эвтому, воображаешь, нашему отъявленному матерщиннику Соловью: хрясь, хрясь! А ты куды эвто так спешишь, доброхвальный Ващще Премудрый?
– Я детектив, ёшкин кот! Вылитый Шерлок Холмс, понимаешь! Спешу в деревню Шарабарашару, дабы произвести там детективное расследование! Мне шибко срочно, однозначно!
Ту́тоцка Внутренний Голос прошепетал Иванушке:
– Г-хм! Чьто за шум, а драки нет? Доброй драки!
– Эй, ёшкина кошка! – громко завопил Иванушка в открытое окошко. – Чьто за шум, а доброй драки нет?
– Не будет доброй драки, я очень смирный, хоча и очень добрый! – зычно завопил богатырь и – чпок, чпок! – выпростал-таки ступни из земли. – Давай лучше, дедушка, будь уж так добр, в шахматы сыграем! У меня с собой дорожные шахматы, я очень доброазартный, понимаешь!
И Добрыня слез со своего коня, увязшего в земле, и вынул из кармана штанов миниатюрную пластмассовую коробочку с карманными шахматами «Ленинград».
– А давай, ёшкин кот! – азартно, даже очень доброазартно закричал дедушка и в лихорадке выскочил из хатки.
Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о неудачном...
– Г-хм! – сказал Внутренний Голос Ивану.
– Г-хм! – ответил Внутреннему Голосу Иван.
– Иван, ёшкин кот! – доброазартно закричал дедушка.
– Шо?
– Шо, шо! Надоть чьто-то на землю постелить, чьтобы сесть можно было!
– А шо можно постелить?
– Шо, шо, ёшкин кот! Тащи скорей скатерть-самобранку! Ее постелим!
Иван вынес дедоньке скатерть-самобранку, попахивающую нафталином. Дед постелил ея прямо на путю и сел с Добрыней на скатерть играть в шахматы, несмотря на ея громкую брань. Иван взял на себя роль рефери и присел сбоку. Рефери и шахматисты вдохнули нафталиновый запах, задумались и нахмурились, ну вылитые хмыри, трождызначно. Все остальные: Арина, избушка, сортирчик и похрусты – окружили игроков полукругом и стоя принялись болеть изо всех сил, понимаешь, чихая от запахов «Тройного одеколона» и нафталина и кашляя от пыли.
– Чпок, чпок! – восклицал дедочка.
– Чпок, чпок! – восклицал Добрыня.
– Чпок, чпок, чпок, чпок! – восклицал, воображаешь, рефери, по пальцам подсчитывая количество взятых фигур.
– Чпок, чпок, чпок, чпок, чпок, чпок! – восклицали, воображаешь, болельщики, тожде по пальцам подсчитывая количество взятых фигур, но тут же бросали эвто безнадежное дело.
А в энто время через дремучий лес, через дром-бурелом* непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, с энтузизазмом и шумом пробирались три господина с торбами за плечами и с мольбертами в руках. Эвти господа были художники-пейзажисты на пленэре: Виктор Васнецов, Иван Шишкин и Василий Перов, все как один – непоколебимые реалисты в живописи. Все трое, как интеллигентные люди, были одеты в черные смокинги. За художниками крался ощо один господин в черном смокинге – преподозрительный иностранный гражданин Александр Дюма, убежденнейший противник реализма. Крался сей Александр Дюма тожде с энтузизазмом и шумом.
Пейзажисты, внезапно увидев невдалеке скрозь деревья живописную картину шахматного поединка, пересекли границу дороги и леса, швидко расставили мольберты на дороге, достали из торб холсты, кисти и тюбики с красками и с энтузизазмом и шумом принялись делать наброски к гениальным творениям. Брызги красок так и полетели на смокинги. Засмердело рыбьим жиром, коим пахнет льняная олифа, на которой готовят художественные краски. Преподозрительный иностранный гражданин не рискнул пересечь границу дороги и леса, ибо догадывался, что за неприятие реализма в энтом глухом сакраментальном месте, понимаешь, можно и по морде схлопотать. Так чьто Дюма залез прямо в куст шиповника в красных плодах, дабы неприметно следить за живописцами, аки тать. Изредка художники перебрасывались репликами – естественно, на французском. Александр Дюма положил в рот плод шиповника, разгыз, выплюнул с весьма кислой миной, а затем, с энтузизазмом и шумом подпрыгнув от нетерпения и вскрикнув: «А-а-а!», достал розовый блокнот для записи нот и номеров банкнот, свинцовый карандаш и навострил уши.
Перов принялся набрасывать картину с тремя колоритнейшими хмырями, сидящими на земле.
– Назову эвту картину «Охотники на привале», однозначно! – радостно сообщил художник коллегам.
– Советуем тебе как коллеги коллеге: назови ее проще – «Три хмыря»! – нахмурившись, посоветовали коллеги коллеге.
– М-м-м! Г-хм! – буркнул Перов, ловко уклоняясь от жаркого творческого спора с коллегами.
Шишкин, жадно перенося облики шахматистов на холст и, само собой, преображая их в яркие художественные образы, жизнерадостно поведал: