Сказ про Иванушку-дурачка. Закомурища тридцать третья (СИ) - Страница 21

– Ах, не драматизируй так, понимаешь! Мы все едва терпим, многаждызначно!

– Чик-чик, чик-чик-чик! Но ведь я же хочу срочно нарезать наши баксы как раз для того, чьтобы вы все смогли ими воспользоваться, многаждызначно! Прямо тенчас, чик-чик-чик!

– Нет, тольки не тенчас, понимаешь, фиг, фиг! В следующий раз, голубчик-чик-чик!

– Но почему, почему не тенчас, чик-чик-чик?!

– А потому, потому чьто мы можем тенчас не стерпеть, многаждызначно, голубчик-чик-чик! – в першую наносекунду обомомлела, но посем швидко-швидко драматическим шепотом сообщила очередь.

– Ну, не драматизируйте так, понимаете! Я сам едва терплю, двождызначно!

– Тем не менее стань в конец очереди, Кинстинктин, однозначно! И больше не приставай со своей просьбою, понимаешь! А главное, оставь энтот драматический тон, черт тебя побери!

– А не то чьто, понимаете?

– А не то мы тебе как надаем по шеям! Многаждызначно!

– Вас понял, понимаете! Больше не буду, однозначно, чик-чик! – в першую наносекунду обомомлел, но засимчик-чик-чик швидко-швидко проверещал черт драматическим тенором, спрятал ножнички за пазуху и, понурившись, встал в конец весьма и весьма великой очереди, тысячезначно!

– Вот клёво, чик-чик! – воскликнул сортирчик-чик-чик и клюнул что-то на земле: чик-чик-чик!

А тем временем у Ващще Премудрого на пиру да на всём миру постепенно, понимаешь, стало портиться настроение. Дед принялся нетерпеливо бить себя желтой бамбуковой тростью, будто кряжистой девичьей костью, прямо по серой клетчатой шляпе охотника за оленями: бам, бам, бам, бам! При этом дед непрерывно шептал под розовый нос, задавая насущный вопрос:

– Кто же съел выторопня? Иван? Катя? Арина? А мабудь, сей каин сам себя съел, однозначно? Так вот почему не удалось его уличить, ёшкин кот! А мабудь, допросить привидение выторопня, понимаешь? Да, допросить! – и дедочка звучно щелкнул пальцами.

И тут – о-о-о, о ужас! – в воздухе появилось привидение! Оно заорало, мерцая и – опа! – опалесцируя, млин:

– Эй вы, все! Что за шарабарашей вы тут за... занимаетесь? Еще не за... за... забыли, что меня следует именовать сэ-э-эром? – и чудное видение изо всех сил завихляло задиком, завиляло хвостиком.

Похрусты со смеху попадали наземь, а деревенские массово сиганули в кусты малины. Энто было – смешно сказать! – привидение выторопня! Даже Холмсушка, Ватсонушка да Катюша Огнянушка слегка ухмыльнулись, понимаешь. Дедушкина вошь заметалась, воздержаться от улыбки мрачно попыталась, но не сдержалась, понимаешь, и дюже обхохоталась, однозначно! Впрочем, не будем больше о столь немрачном...

– Иван! – радостно воскликнул Шерлок Холмс.

– Шо, ёшкина кошка? – ухмыльнулся Иван и спрятал свою красную клизму – жупел капитализма в карман белого докторского халата.

– Ёшкин кот! Гляди – привидение выторопня, однозначно! Чмок, чмок!

– Кто, эвто, хи-хи?

– Да, эвто! Чмок, чмок!

– Да не-е-е, диду! Не выторопня, хи-хи!

– М-м-м, а кого еще, ёшкин кот?

– Ну того... Энтого... Его... Зальц... Зольц... Зельц... Ах, слово из головы вылетело, понимаешь!

– Иван! – возмущенно воскликнул Шерлок Холмс.

– Шо?

– Шо, шо! Я подозреваю, шо эвто твой Внутренний Голос сожрал выторопня, ёшкин кот! М-м-м, чмок, чмок!

– Кто, я, понимаешь? – возмущенно воскликнул Гоша.

– Да, ты, ёшкин кот, однозначно понимаю! Чмок, чмок!

– Гоша не виноват: он меня не ел, вот! – за... за... заорало перламутровое привидение, источая запах озона. – За... за... зато сейчас я вам расскажу, ху из тот, кто меня проглотил не разжевывая, обормот!

– Молчи, сэр козел! Я лично тут проведу детективное расследование и сам во всём – раз, раз, раз! – разберусь с помощью дедукции, ёшкин кот! Так що, о сэр фантом, за... за... замолкни и исчезни, па... па... порешим на том! Не тень отца Гамлета, па... па... понимаешь! – решительно прогундел Шерлок Холмс и хлестко щелкнул пальцами.

Тут призрак на глазах у всех исчез. Раздались стоны изнеможения, и из кустов малины повылазили деревенские, а из кучи костей встали похрусты, страстно похрустывая костями и громко делясь новостями. И вскоре за общим столом пир опять шел горой!

Но вот раздался ужаснейший грохот вилок, ложек, ножей и икорных лопаток, одновременно вывалившихся из рук всего мира в самый разгар пира: эвто сюды, понимаешь, вплыла Арина с подносом в руках. Была Арина в неизменных сапогах, но переодетая по-домашнему: в облегающее фиолетовое трико и поварской белоснежный колпак с навершием в сто складочек. Ди́вца застенчиво улыбалась. На подносе красовалась гора вкусно пахнувших поджаристых колобков, радостно переговаривавшихся между собой и вдруг грянувших вместе с Горохом: «Молодым у нас – доска почета, молодым всегда – достойный путь!» Прекрасная Арина обошла пировальщиков и раздала колобки. Посем деушка с Иванушкой уселись, понимаешь, рядышком на двых пустых бочоночках из-под пиушка, жарко переглянулись и, двождызначно, принялись перешептываться.

– Да ведь энто Ващще Премудрый слопал выторопня, Иванушка! – страстно произнесла, застенчиво улыбаясь, дивца низким грудным голосом.

– Тише! Знаю, Аринушка! – сказал Иванушка шепотом. – Тольки терплю и молчу, хочь и крикнуть хочу! Так хочу, так хочу, чьто совсем невмоготу: ах, чуть клизьму – жу... жупел капитализьма не прокусил! И ты молчи об энтом!

– Почему? Ах, и мне невмоготу, Иванушка! – застенчиво улыбнулась дивца. – Може, все-таки взять и крикнуть?

– Нет, молчи: так будет лучше для всех!

– Но почему, почему, если мне невмоготу? – Арина застенчиво улыбнулась.

– Не могу, ну не могу сказать, хочь и самому невмоготу!

– А мне любопытно – невмоготу! – сказала Арина, застенчиво улыбаясь.

– И не любопытствуй, терпи, хочь и невмоготу!

– Ах, Иванушка! А мне всё равно, всё равно невмоготу! – застенчиво улыбаясь, пожаловалась дивца. – Дай твою клизьму – жу... жупел капитализьма раз... раз... раз... разок укусить!

– Не дам!

– Ам!.. Ам!.. Ой, мама!.. Ш-ш-ш-ш-ш!.. Ш-ш-ш-ш-ш, ёшкин кот!.. Ш-ш-шо энто вы там ш-ш-шепчетесь, понимаеш-ш-шь? – преподозрительнейше спрохал Ващще Премудрый и поглядел на Арину с Иваном скрозь лупу, то бишь применил дедукцию, понеже лупу наш дедушка, эдакий дедуктив, и называл дедукцией.

– Шо, шо! – захихикали кругом похрусты и шарабарашарцы. – Известно, шо! Их дело молодое, секретное! Такое, шо им обоим невмоготу, двождызначно! Аж клизьму – жу... жупел капитализьма раз... раз... раз... разок хочется прокусить!

Тут – о-о-о, о ужас! – в воздухе появилось привидение выторопня! Оно мерцало и – опа! – опалесцировало, млин, оно вихляло задиком и виляло хвостиком, блин, но на сей раз молчало, токмо зубами энергично стучало: видению было интересно подслушать про молодое, секретное, ну просто невмоготу, хоть клизму Иванушкину – жу... жупел капитализма ку... ку... кусай! Через тринадесять наносекунд привидение растаяло, оставив на виду тольки уши.

А тем временем у Ващще Премудрого на пиру да на всём миру резко ухудшилось настроение. Особенно раздражал дедуктива грохот пустых бочек из-под пива, по которым с воплями и, по-видимому, с дурными намерениями поп Абросим вновь гонялся за истошно вопящим невидимым чертом Кинстинктином.

– Попка дурак! Попка дурак! – истошно вопил черт Кинстинктинт.

– Сам дур-р-рак! Сам дур-р-рак! – яростно отвечал поп Абросим.

– Ах ты, попка! – возмущенно вскричал Ващще Премудрый. – Ну ты и попугай! В клетку тебя, в клетку! – и дед яростно щелкнул пальцами.

Поп Абросим в ту же сантисекунду превратился в черного попугая какаду в прекрасной красной клетке, в которую превратился черт Кинстинктинт, мигом, по-видимому, утративший свою невидимость.

Дедушкина вша обомомлела, понимаешь, и не сходя с места облегчилась весьма удачно – и от восторга чуть не очумела, однозначно! Впрочем, не будем больше об удачном...

Юный сортирчик воскликнул:

– Вот клёво! – и клюнул что-то на земле.

Услужливые похрусты поставили клетку на стол пред Ващще Премудрым, и мудрец изрек птичке назидательно: